— Старший сержант Кисляков!
— Я вижу, к бою готовы, — сказал Головко.
— Так точно, готовы, товарищ командующий флотом!
— Откуда вы знаете, что я командующий?
— Служу здесь пятый год, все начальство в лицо знаю.
— Ну, раз знаете, собирайте людей, поговорить надо.
Через несколько минут бойцы заполнили кубрик. Головко и Николаев с трудом туда втиснулись. Говорили с бойцами просто, по-дружески, как с сыновьями. Рассказывали о тяжелом положении под Мурманском. Вся надежда на десант, который, внезапно высадившись с кораблей, ударит гитлеровцам в спину. Бойцы слушали, затаившись.
После беседы Головко подозвал к себе сержанта Кислякова и поинтересовался, откуда он. Тот лихо доложил, что родом он из Коми АССР, плавал по Печоре кочегаром на пассажирском судне и потому был призван на военный флот.
— Комсомолец? — осведомился командующий. И услышал:
— Так точно!
— Надеюсь, не видать фашистам Мурманска? Так, моряки?
— Так точно! — хором ответили молодые голоса.
И, протянув на прощание руку командиру десантного отряда, Головко сказал:
— От вас многое будет зависеть.
— Понимаю.
— Хотя и на суше драться будете, а желаю по-морскому — счастливого плавания!
Двадцать четыре ноль-ноль. Тяжело дышат моторы. Отданы швартовы. Корабли уходят в неизвестность.
Осиротел и казался теперь совсем диким этот скалистый берег. Можно возвращаться на КП.
* * *
Они высадились на берег и заняли господствующую высоту, откуда просматривался большой участок местности. Цель достигнута: внезапное появление десанта огорошило врага. «Держаться любой ценой!» — приказал командир, а сам поспешил дальше — проверять боевые порядки. И скоро у подножия сопки замельтешили темные фигуры. Мина разорвалась на высоте, еще и еще. А фигурки уже карабкались вверх, маскируясь за камнями. «Огонь!» — скомандовал Кисляков. Гитлеровцы, преодолев половину расстояния, повернули обратно. Наступило затишье.
За первой — новая атака. Тактика у Кислякова нехитрая: подпустить ближе и тогда открывать огонь. «Если патроны кончатся, гранатами, когда скомандую!» Таким способом отбили и вторую атаку. И тут обнаружилось: патронов всего ничего и считанные гранаты. На свой страх и риск он принял решение: остаться с двумя бойцами, остальным вернуться обратно. На сопке остались трое с пулеметом, пятью дисками к нему, шестью гранатами и несколькими десятками патронов. В таком составе они отбили третью атаку. Вот кончились патроны и у его друзей. Василий и им приказал ползти вниз. Остался один. Втащил пулемет на самую вершину и, притаившись, ждал решительного момента. Обзор прекрасный. Хорошо видны фигуры гитлеровцев, подползающих к нему с трех сторон. Кисляков нажал на гашетку, выпустил все пять дисков. Не помогло. Пустил в ход гранаты. И тут подоспели бойцы. Так высота осталась непокоренной... На пирсе снова произошла встреча Кислякова с командующим. Он обнял Васю и сказал:
— Вы первым на Северном флоте представлены к званию Героя Советского Союза.
«Свое дело мы сделали... — заключает адмирал Головко. — В столь неблагоприятных условиях мы не только выстояли, не только задержали противника на месте, контратаковали его и вынудили окопаться, но и смогли нацелить соответствующие силы флота на решение той специальной задачи, которая с каждым месяцем войны приобретала все более и более первостепенное значение».
Союзники
К командующему Северным флотом прибыл с визитом английский контр-адмирал Вайан. Он вошел, высокий, худой, розовощекий, представился, уселся возле окна и закинул ногу на ногу.
— Весь мир склоняет голову перед мужеством вашего народа. И я счастлив сообщить вам о своем прибытии сюда с почетной миссией — установить с вами непосредственный контакт.
Головко кивнул.
Британский контр-адмирал, прищурив глаза, внимательно рассматривал своего русского коллегу и, должно быть заметив на его висках седину, неожиданно спросил:
— Скажите, господин адмирал, каким кораблем вы командовали в русско-японскую войну?
Головко улыбнулся:
— Меня тогда и на свете не было.
— Неужели? — с искренним удивлением отозвался англичанин. — А я думал, вы старый русский моряк царского флота.
Затем, без видимой связи с предыдущим, контр-адмирал Вайан рассказал о ночных налетах на Лондон, о трудностях и лишениях, которые приходится претерпевать англичанам, спросил, где будет располагаться английская миссия, какие намечаются развлечения для англичан, кто будет поставлять свежие овощи, откроют ли для английских матросов специальный дом терпимости.
— Вот видите, — сказал Вайан кокетливо, — чем я вынужден интересоваться в свои шестьдесят лет.
Головко мельком взглянул на гостя.
— Вы выглядите моложе. Но я хочу ответить на ваши вопросы по порядку. Мы предоставим вам хорошее помещение. Лучшее из тех, что у нас имеется. Двери наших клубов, кинотеатров для вас всегда открыты. Насчет свежих овощей у нас трудновато. Едим сушеную картошку...
— Это непитательно, — заметил британский гость.
— Да, вероятно, — согласился Головко и, подумав, добавил: — У нас в подсобном хозяйстве есть парники. Я, правда, не знаю, в каком они состоянии. Ну ничего, постараемся обеспечить вас свежими овощами. Что же касается домов терпимости, должен вас огорчить, — их в нашей стране нет и не будет.
На лице гостя появилось недоумение. Головко перевел разговор на другую тему.
— А помощь ваша сейчас придется очень кстати. Прежде всего нужно ударить по базам немцев в Петсамо и Киркенеее.
Англичанин привстал, подошел к карте и, вынув из кармана крошечный циркуль, прикинул расстояние.
— Я передам вашу просьбу первому лорду британского адмиралтейства.
— Имейте в виду, — продолжал Головко, — зенитная оборона там очень сильная. Кроме того, у немцев много истребительной авиации. За несколько минут они могут поднять в воздух больше ста самолетов.
— Вы еще не знаете, сколько может оказаться в воздухе английских самолетов, — грубо, с ехидством заметил Вайан.
— Не поймите меня превратно, — сказал Головко. — Мы хорошо знаем, что британский воздушный флот не уступает немецкому. Я считал своим долгом вас предупредить.
Противовоздушная оборона поставлена у немцев основательно.
— Благодарю. Это, конечно, важные сведения. Но наши парни пробьются...
Вскоре после этого разговора члены миссии осмотрели аэродромы, познакомились с условиями летной работы на Севере и улетели в Лондон.
Через месяц командующему доложили:
— Над Петсамо и Киркенесом идут воздушные бои.
Головко точно не знал, но догадывался, что это английские самолеты поднялись с авианосца и бомбят вражеские порты.
Береговые посты с полуострова Рыбачьего доносили о крупном воздушном сражении, развернувшемся над морем. Головко вызвал командира охраны водного района и приказал выслать в район воздушного боя катера — искать британских летчиков, которые могут быть сбиты, выбросились на парашютах и теперь плавают в море.
День прошел в бесплодных поисках. Был получен приказ возвращаться на базу. Когда шли на траверзе полуострова Рыбачьего, сигнальщик в вечерних сумерках едва различил среди волн темную точку. Катера сделали поворот. Да, сигнальщик не ошибся. В бинокль было видно, что волны подбрасывают резиновую лодчонку. В ней стоял рослый человек с непокрытой головой, размахивал руками, что-то кричал.
Головной катер приблизился, застопорил ход. Бросили конец. Рослый парень поймал его, закрепил, и шлюпку подтянули к катеру. В шлюпке был еще один человек. Он лежал с посиневшим лицом и закрытыми глазами, сжимая правой рукой запястье левой.
Оба они были в кожаных комбинезонах на меху, в высоких, до колен, ботинках. Эту форму английских летчиков уже знали на Северном флоте.
Рослый парень с трудом забрался на борт катера.
— Рашенс... Рашенс... — повторял он, обнимая матросов, улыбаясь, что-то объясняя.
Его товарища матросы подняли из шлюпки, на руках втащили в кубрик. Летчик был слаб, говорить не мог. Вены на левой руке у него оказались перерезанными. Вот почему он сжимал свою руку! Ему сделали перевязку. Рослый объяснил знаками, что его товарищ перерезал вену сам перочинным ножом, боясь попасть в лапы бошей.
Летчиков переодели в сухое, дали им по стопке спирта, укрыли теплыми одеялами. К ночи доставили в Полярный, сдали в госпиталь. А на утро Головко вместе с переводчиком пришел их проведать. Он зашел в светлую палату, поздоровался с летчиками, спросил, как они себя чувствуют.
— О'кэй! — отвечали англичане.
— Что же с вами произошло? — спросил Головко.
Обрадованные тем, что с ними говорят на родном языке, англичане, перебивая друг друга, рассказывали о своих бедствиях. Они поднялись с авианосца, чтобы бомбить Петсамо, но на пути их перехватили немецкие истребители, вклинились, разбили строй, а затем атаковали поодиночке.
Стрелок-радист — этот рослый вихрастый парень — отстреливался, как мог. Но самолет загорелся, и командир экипажа приказал покинуть машину. Они двое сумели выпрыгнуть и повисли на парашютах. Никто не знает, что стало со штурманом и еще одним членом экипажа.
Командир и его стрелок опустились в море. Резиновая спасательная лодка наполнилась воздухом, и они много часов болтались на волнах, а когда вдали появились катера, командир экипажа почему-то решил, что это немцы, схватил нож и вскрыл себе вену.
Катера приближались. «Это русские», — сообщил стрелок-радист, рассмотрев вдали на мачтах бело-голубые флаги. Тогда командир экипажа перехватил пальцами вену и сжимал ее до тех пор, пока не очутился на катере.
— Долго буду помнить этот проклятый полет, — с досадой проговорил он. — Никто не подумал познакомить нас с организацией немецкой обороны. Мы летели вслепую и были для немцев дешевой находкой...
Это сущая правда! Тридцать четыре английских самолета в тот день не вернулись на авианосец. Британское командование задумало нанести сокрушительный удар по двум крупнейшим гитлеровским базам на Севере, а удалось слишком дорогой ценой повредить лишь четыре немецких судна...