На флотский командный пункт вызван командир дивизиона эскадренных миноносцев капитан второго ранга Е. М. Симонов. Комфлотом ставит перед ним задачу встретить конвой и обеспечить его охрану, предупреждая, что туда же посланы сторожевые корабли и тральщики Беломорской флотилии и самолеты типа «Каталина». В темное время как бы не спутать, не открыть огонь по своим!
Сутки за сутками Головко в предельном напряжении. Казалось, все силы флота брошены навстречу конвою, а покоя нет, игра продолжается, хитрая игра, когда надо думать за себя и за противника. С появлением конвоя в нашей операционной зоне становится еще более тревожно. И эта неотвратимая тревога не напрасна, Анализируя обстановку, Арсений Григорьевич приходит к выводу, что в районе мыса Канин Нос противник не случайно собирает силы, — скорее всего, хочет здесь нанести главный удар. Так это или не так? Время покажет. А пока надо готовиться...
Бывают дни, по насыщенности, значимости событий равные годам. Именно таким днем стал для Головко день 18 сентября 1942 года. На рассвете доложили по радио о том, что у Канина Носа с разных курсовых углов приближается армада бомбардировщиков и четырехмоторных торпедоносцев, а с моря конвой атакуют подводные лодки противника.
Сердце командующего вздрогнуло и забилось учащенно. Затем спокойно, с хладнокровием, что свойственно бывалым людям в критические моменты, он продиктовал приказ, который будет немедленно передан в район Канина Носа: «Открыть огонь из всех боевых средств: зенитных пушек, автоматов, пулеметов, орудий главного калибра». Главного калибра! Это уже крайний случай. И Головко считает — цель оправдывает средства... В Полярный идут донесения об обстановке, а в обратном направлении — приказы командующего, лаконичные, соответствующие быстро меняющейся обстановке, будто сам он находится там, за тысячу километров от Полярного, на ходовом мостике флагманского корабля, видит бой своими глазами и принимает решения.
В итоге подводные лодки отогнаны от конвоя, и все внимание переносится на борьбу с авиацией. Что не утихает жаркий бой — это ясно для Головко, ибо связь часто прерывается. На кораблях все напряжено до предела: орудийные стволы раскалены от непрерывной стрельбы. Металл не выдерживает. И удивительно, что выдерживают люди. Моряки всех специальностей независимо от того, артиллеристы они или нет, — у орудий помогают своим изнемогающим товарищам.
Наш «Гремящий» удивил английских моряков, когда вел огонь «всем бортом» из орудий главного калибра, защищая транспорты, шедшие в хвосте конвоя и потому подвергавшиеся наибольшей опасности.
Корабли отбивали одну волну самолетов за другой.
Победило мужество советских и английских моряков. Битва была выиграна. Но чего это стоило!
«В общей сложности бой у Канина Носа продолжался два часа двадцать пять минут, — подытоживает Головко. — На конвой нападали несколько подводных лодок и 60 самолетов-бомбардировщиков Ю-88 и четырехмоторных торпедоносцев. За время этого боя (и за все время нахождения в пути от острова Медвежий) конвой потерял одно судно (американский транспорт, «Кентукки»)... а вражеская авиация потеряла 15 самолетов. Два из них сбиты артиллеристами «Гремящего», два — артиллеристами «Сокрушительного» и один — артиллеристами «Куйбышева». Массированный, комбинированный (пусть гитлеровцы называют как хотят) удар по конвою был сорван отличными действиями наших кораблей».
Транспорты союзного конвоя прибыли в порты назначения и встали под разгрузку.
У окна «циркульного» дома
«Говорят, будто человек сам намечает свой путь. Однако история порой так неожиданно поворачивает нашу жизнь! Спокойно проводил с семьей отпуск на подмосковной даче. И вдруг — война!.. Неделя напряженного ожидания. Наконец вызывают. Сажусь на мотоцикл и мчусь прямиком в Главное медицинское управление Военно-Морского Флота. В пустой комнате, низко опустив голову, сидит Ю. Ю. Джанелидзе — главный хирург Военно-Морского Флота. «Поздравляю, — говорит Юстин Юлианович, — вам предлагается должность главного хирурга Северного флота. Согласны? Выезжать надо немедленно...» — это строки из военного дневника хирурга, знаменитого ученого Дмитрия Алексеевича Арапова.
Генерал-лейтенант медицинской службы, заслуженный деятель наук, член-корреспондент Академии медицинских наук, лауреат Государственной премии, Герой Социалистического Труда, профессор... Каких только титулов и наград не удостоился он за свои знания и свершения, кому тысячи воинов обязаны своей жизнью. А тогда был флагманский хирург Северного флота. И все тут! В первых числах июля 1941 года он прибыл на Север и был представлен командующему флотом. Головко со свойственной ему простотой и уважительным отношением к людям независимо от чинов и должностей, которые они занимали, пригласил майора медицинской службы, сел рядом с ним на диван, и как-то с первых минут Арапов почувствовал свободу, раскованность и начал рассказывать о себе, о том, что посвятил себя изучению газовой гангрены, что во время финской войны шестьдесят процентов раненых умирали именно от газовой гангрены и он до сих пор в поисках эффективных средств борьбы с этой напастью.
— Значит, вы и здесь собираетесь разрабатывать эту тему?
— Обязательно! — подтвердил Арапов.
— Все, что от нас потребуется, будет сделано. Обращайтесь ко мне в любое время лично, по телефону, как придется...
Дмитрий Алексеевич был достаточно энергичен. Он облазил все склады медицинского оборудования, разыскал цуг-аппараты, спицы Киршнера для вытяжения конечностей, собирал хирургов, объяснял им, что зашивание ран наглухо — порочный прием, нужно применять более современные методы, которые, впрочем, тут же открыл сам — это обработка раны морской водой или охлаждения при операциях на конечностях, что помогает предупреждать газовую гангрену.
И все же время от времени он обращался к командующему то за советом, то за помощью. А вернее сказать, они были как бы во взаимодействии. Случись что — Головко прежде всего разыскивал Арапова.
Так было после ранения осколком бомбы командира авиационного полка Г. П. Губанова, ему в военном госпитале дежурный хирург быстро сделал операцию. Но быстро это не значит хорошо. Рана стала затягиваться, а боль в руке осталась из-за ранения срединного нерва, он не был ушит, а это грозило онемением руки. Головко, узнав об этом, обратился к Арапову: «Дмитрий Алексеевич, сделайте все возможное и невозможное...» И Арапов мчится в госпиталь и, не ожидая заживления раны, решает сделать вторую операцию — освободить нерв от ущемления. Боль сразу прекращается, а через год Губанов и вовсе забыл о своей беде.
Или поразительная история с североморским асом Сергеем Георгиевичем Курзенковым. Это был не только искусный истребитель из сафоновского племени, удостоенный Золотой Звезды Героя, но к тому же человек счастливой судьбы. Иначе не определишь то, что с ним произошло в 1943 году. На двести двадцать пятом боевом вылете полярной ночью после выполнения боевого задания самолет Курзенкова был подбит над вражеским аэродромом и загорелся. Сбивая пламя с правого крыла скользящим полетом, раненный осколком зенитного снаряда в ногу, летчик тянул до последней возможности, надеясь сесть на свой аэродром. Увы, не получилось. Уже когда, казалось, он приблизился к аэродрому, самолет взорвался. С большим трудом раненому летчику удалось покинуть бушующий костер, а затем, чтобы не попасть под его удар, он долго не открывал парашюта, считая в уме секунды и с трудом управляя своим падением. Потеряв более двух тысяч метров высоты и уйдя в относительно безопасную зону, Курзенков открыл парашют. При этом рывок был такой силы, что сорвало с ног меховые унты и левую рукавицу. И хотя мороз был более тридцати градусов, летчик не подумал, что будет делать без теплых сапог и рукавицы. В его возбужденном мозгу была одна мысль — о спасении. Плюс ко всем бедам силовые лямки парашюта, посеченные осколками зенитных снарядов, не выдержали рывка и оборвались. Под скользящим углом Курзенков приземлился на скат сопки, пробил телом толстый сугроб снега и потерял сознание... Его нашли и доложили Головко. И опять командующий разыскивает Арапова, находит его где-то в далеком гарнизоне. «Дмитрий Алексеевич! Срочно к летчикам. Ранен наш Курзенков. Высылаю за вами торпедный катер». И Арапов, набросив шинель, спешит к летчикам. Он извлекает осколок из ноги, удаляет поврежденную почку...
Все это время, пока шла борьба за жизнь Курзенкова, а это длилось много дней, Головко в курсе дела всех деталей. И вот наконец Сергей Георгиевич поправился, вышел из госпиталя. Первая встреча с командующим флотом. В штабе с утра его ждали, адъютанты суетились, справлялись в бюро пропусков: пришел — не пришел... И когда он перешагнул порог кабинета, Головко вышел ему навстречу, глаза его были полны радости — так может радоваться отец за своего сына. В первые минуты — обычные расспросы, как и что. Курзенков спешил сообщить о самом заветном:
— Мне бы хотелось поскорег в строй, товарищ командующий...
— А у нас другое решение. Воевали вы отменно, теперь послужите в Москве, в штабе авиации Военно-Морского Флота.
Курзенков помрачнел, огорчился:
— Что вы, товарищ командующий!.. Да разве можно... Идет война, врага еще не сломили, а я буду в штабе отсиживаться...
— Вы ошибаетесь. Штаб — есть нерв управления, и там нужны опытные воины не меньше, чем здесь — на Севере. А кроме того, по заключению врачей, вам нужно переселиться в другие края, наш климат вам не подходит, погибнете ни за понюх табаку, а можете еще служить. Поезжайте в Москву и считайте там себя североморцем, ведь вы оставили след, по которому пойдут молодые летчики...
И, видя, что Курзенков совсем пал духом, Арсений Григорьевич нашел, как его отвлечь.
— Футбол любите?
Курзенков еще стоял в расстроенных чувствах, не сразу ответил:
— Да, конечно, люблю. Головко посмотрел на часы.
— В таком случае идем вместе на стадион, поболеем, сегодня играют команды торпедных катеров с подводниками. Посмотрим кто кого.