Оказывается, Суворов раньше всех поднимался в армии.
Поднялся Прошка, а тут ещё одна неприятность. Приказал фельдмаршал притащить ведро холодной воды и стал обливаться.
Натирает Суворов себе и шею, и грудь, и спину, и руки. Смотрит Прошка, выпучил глаза – вот так чудо!
– Ну, а ты что? – закричал Суворов. И приказал Прошке тоже облиться.
Ёжится солдат с непривычки, вскрикивает от холода.
А Суворов смеётся.
– В здоровом теле дух, – говорит, – здоровый. – И снова смеётся.
После обливания вывел Суворов Прошку на луг. Побежал фельдмаршал.
– Догоняй! – закричал солдату.
Полчаса вслед за Суворовым Прошка бегал. Солдат запыхался, в боку закололо. Зато Суворов хоть и стар, а словно с места не двигался. Стоит и снова смеётся.
И началась у Прошки не жизнь, а страдание. То устроит Суворов осмотр оборонительным постам – и Прошка целые сутки в седле трясётся, то учинит проверку ночным караулам – и Прошке снова не спать. А тут ко всему принялся Суворов изучать турецкий язык и Прошку заставил.
– Да зачем мне басурманская речь? – запротивился было солдат.
– Как – зачем! – обозлился Суворов. – Турки войну готовят. С турками воевать.
Пришлось Прошке смириться. Засел он за турецкий букварь, потел, бедняга, до пятого пота.
Мечтал Прошка о тихом месте – не получилось. Хотел было назад попроситься в роту. Потом привык, привязался к фельдмаршалу и до конца своих дней честью и верой служил Суворову.
Всюду известны
Всю свою солдатскую жизнь Прошка провёл в денщиках у Суворова. Любил похвастать Прошка близостью к великому полководцу. Начинал так: «Когда мы с фельдмаршалом бивали турок…» Или: «Когда мы бивали прусских…»
– Ну, а ты здесь при чём? – смеялись солдаты.
– Как – при чём! – обижался Прошка. – Как же без меня? Да если бы не я…
И Прошка не врал.
Составляя планы сражений, Суворов любил «посоветоваться» со своим денщиком.
– А как ты думаешь, Прошка, – спрашивал Суворов, – не заслать ли нам драгун[2] в тыл к неприятелю?
– Заслать, заслать, непременно заслать, – соглашался Прошка.
– А как ты думаешь, не направить ли нам генералу такому-то сикурс[3]?
– А как же – направить, непременно направить, – одобрял Прошка.
Не раз Прошка спасал Суворова от верной гибели. Неосторожен, отчаян фельдмаршал. За ним нужен глаз да глаз. Неотступен Прошка – словно тень за Суворовым.
Поскользнулся фельдмаршал на пароме, ударился головой о бревно, камнем пошёл ко дну – Прошка не мешкая бросился в воду.
Убило под Суворовым в разгар боя лошадь, и снова Прошка тут как тут – подводит нового рысака.
А сколько раз выхаживал Прошка Суворова после ранений! Однажды при Кинбурне состояние его было особенно тяжёлым – фельдмаршал получил ранения в шею и левую руку навылет. Раны воспалились.
Суворов с трудом дышал и часто терял сознание. Больному требовался полный покой, Суворов же метался, порывался всё время встать.
Ни доктора, ни генералы не могли успокоить Суворова.
И снова нашёлся Прошка.
– Не велено, не велено! – покрикивал он на больного.
– Кем не велено?! – возмущался Суворов.
– Фельдмаршалом Суворовым, – отвечал Прошка.
– О, фельдмаршала надобно слушаться. Помилуй Бог, надобно слушаться, – говорил Суворов и утихал.
Во время войны с французами сардинский король неожиданно прислал Прошке медаль. При этом было указано, что Прошка награждается «за сбережение здоровья великого полководца».
Медалью Прошка страшно гордился и когда с кем-нибудь заводил разговор, обязательно упоминал: «Даже заграницкими моя особа отмечена. Мы с фельдмаршалом Александром Васильевичем всюду известны».
Шуба
Подарила императрица Екатерина Вторая Суворову шубу. Сукно заграничное. Мехом подбита. Воротник из бобровой шкуры. Хорошая шуба.
Однако Суворову она ни к чему. Даже в самые лютые морозы фельдмаршал одевался легко, по-солдатски.
Спрятал бы её Суворов на память в сундук, да только наказала царица фельдмаршалу с шубой не расставаться. Тогда Суворов пошёл на хитрость.
Стал он возить за собой Прошку. Сидит Суворов в санках, рядом с фельдмаршалом – Прошка, важно держит в руках царскую шубу. Идёт Суворов по улице. Следом за ним Прошка – в руках шуба.
Может быть, так до самой смерти своей и таскался бы Прошка с шубой, если бы вдруг кто-то не донёс про суворовское непослушание Екатерине Второй.
Разгневалась царица, приказала позвать Суворова.
– Ты что же! – говорит. – Тебе что же, милость царская не по нутру?
– Помилуй Бог! – воскликнул Суворов. – По нутру, матушка. По нутру. Премного обязан.
– Ослушником стал! – укоряет царица. – Волю монаршую попираешь!
– Никак нет, – оправдывается Суворов. – Я же солдат, матушка. Мне ли, как барчуку, нежиться! А про непослушание это кто-то по злобе донёс. Шуба всегда при мне. Как же. К ней Прошка специально приставлен… Прошка! Прошка! – позвал фельдмаршал.
Входит Прошка – приносит шубу. Рассмеялась царица.
– Ладно, – сказала, – Бог с тобой. Твоя шуба, твоя и воля. Не насилую. Поступай как хочешь.
Повесил Суворов шубу в дубовый шкаф. Там и висела шуба.
«Пудра не порох…»
После смерти Екатерины Второй русским императором стал её сын, Павел Первый.
Император Павел принялся вводить новые порядки в армии. Не нравилось императору всё русское, любил он всё иностранное, больше всего немецкое.
Вот и решил Павел на прусский, то есть немецкий, манер перестроить российскую армию.
Солдат заставили носить длинные косы, на виски наклеивать войлочные букли, пудрить мукой волосы.
Взглянешь на такого солдата – чучело, а не солдат.
Принялись солдат обучать не стрельбе из ружей и штыковому бою, а умению ходить на парадах, четко отбивать шаг, ловко поворачиваться на каблуках.
Суворов возненавидел новые порядки и часто дурно о них отзывался.
«Русские прусских всегда бивали, чему же у них учиться?» – говорил фельдмаршал.
Однажды Павел Первый пригласил Суворова на парад.
Шли на параде прославленные русские полки.
Глянул Суворов и не узнал своих чудо-богатырей. Нет ни удали. Нет ни геройства.
Идут солдаты как заводные. Только стук-стук каблуками о мостовую. Только хлесть-хлесть косами по спине.
А император доволен. Стоит, говорит Суворову:
– Гляди, гляди, ещё немного – и совсем не хуже немецких будут.
Скривился Суворов от этих слов, передёрнулся.
– Радость, ваше величество, невелика, – ответил. – Русские прусских всегда бивали. Чему же здесь радоваться?
Император смолчал. Только гневный взор метнул на фельдмаршала. Постоял молча, а затем снова к Суворову:
– Да ты смотри, смотри – косы какие! А букли, букли! Какие букли!
– «Букли»! – буркнул фельдмаршал.
Император не выдержал. Повернулся к Суворову, ткнул на до сих пор не смененную фельдмаршалом старую русскую форму, закричал:
– Заменить! Немедля! Повелеваю!
Тут-то Суворов и произнёс свою знаменитую фразу:
– Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, а я не немец, ваше величество, а природный русак! – И уехал с парада.
Павел разгневался и отправил упрямого старика в ссылку в село Кончанское.
Пакет
За непослушание императору Суворов был отстранён от армии. Жил фельдмаршал в селе Кончанском. В «бабки» играл с мальчишками, помогал звонарю бить в церковные колокола. В святые праздники пел на клиросе.
А между тем русская армия тронулась в новый поход. И не было на Руси второго Суворова. Тут-то и вспомнили о фельдмаршале.
Прибыл к Суворову на тройке молодой офицер, привёз фельдмаршалу пакет за пятью печатями от самого государя императора Павла Первого. Глянул Суворов на пакет, прочитал: «Графу Александру Суворову в собственные руки».
Покрутил фельдмаршал пакет в руках, вернул офицеру.
– Не мне, – говорит. – Не мне.
– Как – не вам? – поразился посыльный. – Вам. Велено вам в собственные руки.
– Не мне. Не мне, – повторил Суворов. – Не задерживай. Мне с ребятами в лес по грибы-ягоды надо идти.
И пошёл.
Смотрит офицер на пакет – всё как полагается: и «графу», и «Александру Суворову».
– Александр Васильевич! – закричал. – Ваше сиятельство!
– Ну что? – остановился Суворов.
– Пакет…
– Сказано – не мне, – произнёс Суворов. – Не мне. Видать, другому Суворову.
Так и уехал ни с чем посыльный.
Прошло несколько дней, и снова в Кончанское прибыл на тройке молодой офицер. Снова привёз из Петербурга от государя императора пакет за пятью печатями.
Глянул Суворов на пакет, прочитал: «Фельдмаршалу российскому Александру Суворову».
– Вот теперь мне, – произнес Суворов и распечатал пакет.
Слава
Генерал князь Барохвостов завидовал суворовской славе.
Вот однажды он и спрашивает у одного из солдат:
– Скажи мне, братец, почему Суворова в армии любят?
– Это потому, ваше сиятельство, – отвечает солдат, – что Суворов солдатскую пищу ест.
Стал Барохвостов есть так же, как и Суворов, щи и солдатскую кашу. Кривится, но ест. Хочется, видать, генералу суворовской славы.
Прошло несколько дней, но славы у Барохвостова не прибавилось. Он опять спрашивает у солдата:
– Что же это слава у меня не растёт?
– Это потому, ваше сиятельство, – отвечает солдат, – что Суворов не только ест щи и кашу, но и спит по-солдатски.
Стал и Барохвостов спать по-солдатски – на жёстком сене в простой палатке. Натирает генерал изнеженные бока, мёрзнет от холода, но терпит. Уж больно ему хочется суворовской славы.
Прошло ещё несколько дней, а генеральская слава всё не растёт.
И снова он вызвал солдата:
– Говори, какой ещё секрет у Суворова?