— А почему же нельзя? Можно.
«Есть такая партия!»
Граждане, успокойтесь… Я вас прошу… Я требую…
Председатель неустанно тряс колокольчиком, председатель взывал, но всё напрасно: и звонкий колокольчик и надтреснутый голос тонули в шуме и негодующих выкриках:
— Довольно! Скажи лучше, когда будет мир!
— Скажи, когда прогоните буржуев!
— Когда дадите землю крестьянам!
Но стоящий на трибуне министр Временного правительства, меньшевик, не намерен отвечать на эти вопросы.
Он продолжает надрывно выкрикивать заранее приготовленную речь:
— …надо прекратить большевистскую пропаганду! Мы катимся в бездну!
— Туда вам и дорога, — тотчас отозвался из глубины зала чей-то голос.
В зале раздался громкий смех. Но в президиуме, где сидели главари меньшевиков и представители партий, поддерживающих Временное правительство, никто, конечно, не смеялся. Они сердито хмурились. Первый Съезд Советов проходил совсем не так гладко, как им хотелось. А ведь у них на съезде было преобладающее большинство. Разными хитростями и обманами они провели около 800 делегатов, а у большевиков было немногим более 100 делегатов.
Председатель смотрел на переполненный зал и с тоской думал о том, как было бы хорошо, если бы на съезде вовсе не было большевиков. Это они мешают провести всё тихо и спокойно, это они задают неприятные вопросы, на которые так трудно ответить: когда кончится война? Почему из Временного правительства не прогонят буржуев? Когда наконец дадут землю крестьянам?..
На сегодняшнее заседание пришло очень много посторонних, и это тоже тревожило председателя. Огромный зал был переполнен рабочими, солдатами, матросами. Мест нехватало — стояли в проходах между рядами, вдоль стен, в дверях.
В задних рядах — среди большевистских делегатов — сидели Ершов, Панасюк, Георгий, Щербатов и Авдеева. Они пришли сюда совсем не для того, чтобы слушать меньшевистских ораторов, — они, как и многие другие, точно знали, что сегодня здесь будут Ленин и Сталин.
Их искали глазами, о них шопотом спрашивали друг у друга и совсем не слушали, что там вещал, размахивая руками, меньшевистский министр.
— Нет и не может быть — я это утверждаю! — восклицал он. — Нет такой партии, которая могла бы сейчас взять власть в свои руки!
И вот тогда в центре зала, окружённый рабочими, солдатами, матросами, поднялся человек и, вытянув вперёд руку, громко и уверенно произнёс:
— Есть такая партия! Это партия большевиков!
Зал на мгновение замер.
— Ленин!
— Ленин!
Лавина аплодисментов покрыла своим грохотом приветственные возгласы.
Министр-меньшевик продолжал стоять на трибуне, не зная, что ему делать. Уйти — это значит признать своё поражение. Ответить Ленину? Но что он мог ответить, когда он сам боялся, как бы большевики не взяли власть. И тогда он сделал единственно возможное в его положении — он изобразил на своём лице снисходительно-презрительную усмешку.
И эта вымученная улыбка послужила как бы сигналом его растерявшимся сторонникам. Хихикнул сидящий в президиуме длинноносый меньшевик с круглыми от испуга глазами. Его поддержал громким смехом пышноусый генерал в первом ряду. И вот весь президиум и первые ряды начали демонстративно, неестественно смеяться.
— Смеётся тот, кто смеётся последним! — спокойно сказал Владимир Ильич и, пройдя к трибуне, начал свою речь, обращаясь к солдатам, рабочим и матросам.
И это спокойствие, эта уверенность в своей правоте и силе вывели из себя сидящего в президиуме человека во френче, с торчащими вверх коротко подстриженными волосами. Он истерически закричал:
— Арестовать! Арестовать!
Рядом с Лениным, плечом к плечу, встал Сталин:
— Всех не переарестуете…
В президиуме зашушукались друг с другом офицеры, выбежали в коридор юнкера.
Товарищ Сталин знал, что потерпевшие поражение противники не остановятся ни перед какими крайними мерами.
— Пойдёмте, Владимир Ильич, — сказал он, и, несмотря на всю остроту положения, в голосе Сталина не было и тени тревоги.
Солдаты и матросы плотным кольцом сомкнулись вокруг них, и они пошли к выходу мимо бурно приветствовавших их людей:
— Товарищ Ленин!
— Товарищ Сталин!
Зал быстро пустел — народ уходил за Лениным и Сталиным.
Панасюк, полный отчаянной решимости, расталкивая людей, пробирался вперёд. Наконец он оказался рядом с Владимиром Ильичём.
— Товарищ Ленин! Товарищ Ленин! — задыхаясь, обратился к нему Панасюк. — А как оно будет насчёт земли?
Ленин остановился. Люди сомкнулись ещё плотнее и напряжённо ждали ленинского ответа.
— Землю надо отобрать у помещиков, — сказал Ленин.
— А разве они отдадут?
— Землю возьмут у них Советы, и где понадобится — силой, — разъяснил Владимир Ильич.
Гул одобрения прошёл по толпе.
— Товарищ Ленин! Товарищ Ленин! — торопился, в свою очередь, задать вопрос моряк с «Авроры». — А что, если Временное правительство откажется заключить мир?
Ленин взглянул на Сталина, и оба улыбнулись. У них на этот счёт не было никаких сомнений.
— Дадим ему по шее, — ответил Владимир Ильич и при этом даже показал, как именно это следует сделать.
— На то оно и временное, — добавил товарищ Сталин.
У входа на лестницу, из боковых коридоров, появились юнкера и офицеры. У них явно были какие-то подозрительные намерения, но, увидев огромную толпу солдат, матросов и рабочих, охранявших своих вождей, они поспешно скрылись.
Под охраной народа Ленин и Сталин спокойно подошли к лестнице, спустились вниз и вышли на улицу.
Смело, товарищи, в ногу!
Смирно! Знамя вперёд!
Отряд Красной гвардии выстроился на большом заводском дворе, залитом ярким июльским солнцем. Рабочие-красногвардейцы стояли в рядах не шевелясь, как настоящие солдаты. Только одеты все были по-разному — в тужурках, спецовках, пиджаках.
Алое знамя отряда пронесли вперёд и развернули перед строем. Оно было совсем новое, любовно вышитое жёнами и матерями рабочих. Золотистым шёлком выстрочена каждая буква лозунга:
Под лозунгом заводские художники нарисовали картину: рабочий пожимает руку крестьянину. А внизу, под картиной, вышито серебряной ниткой:
Командир отряда — старый кузнец — с гордостью поглядел на знамя и обратился к стоящему рядом с ним солдату:
— Ну как, товарищ Ершов, нравится тебе наше знамя?
Василий Ершов до войны работал токарем на этом заводе. Здесь он участвовал в подпольном революционном кружке, здесь арестовали его царские жандармы за организацию забастовки, здесь многие рабочие помнили и уважали его. Зная это, районный комитет большевиков и направил Ершова на завод для участия в митинге.
Это было 3 июля 1917 года. Месяц начался тревожно. В Петрограде все уже знали о новом преступлении Временного правительства. Против воли народа, по указке заграничных капиталистов, погнали обманутых, голодных солдат в наступление, а в самом разгаре боя оказалось, что не хватает пушек, снарядов и даже патронов для винтовок. Возмущение охватило народ.
На заводах, фабриках и в казармах возникали митинги. Рабочие и солдаты выходили на демонстрацию.
Партия большевиков считала, что вооружённое выступление ещё не подготовлено. И если оно начнётся преждевременно, то можно потерпеть поражение.
Но когда стало видно, что удержать народ от демонстрации невозможно, большевики решили принять в ней участие и постараться придать ей мирный и организованный характер.
С таким заданием пришёл на завод и Ершов. С ним пришли и его фронтовые друзья — Георгий и Панасюк. Щербатова с ними уже не было: он уехал к себе на родину, в Сибирь, поднимать народ на великую борьбу. Не хотелось друзьям расставаться, но так решила партия. А решение партии для большевиков — закон.
Ершов внимательно осмотрел новое знамя и, подумав, решительно сказал:
— Хорошее знамя!
Отрывисто и громко загудел заводской гудок, и двор стал быстро заполняться рабочими.
Кузнец, командир отряда, сказал Ершову:
— Пора начинать митинг.
Он залез по лесенке на стоящий торчком посреди двора старый, заржавевший котёл и поднял руку — сразу стихли голоса.
— Митинг объявляю открытым! Слово от партии большевиков имеет наш старый товарищ, верный борец за рабочее дело, солдат-фронтовик Василий Ершов.
Все захлопали, закричали. Ершов смутился и укоризненно поглядел на кузнеца. А тот хлопал своими громадными ручищами, смеялся и кричал:
— Ничего, товарищ Ершов! Это честь не только тебе, а всей нашей партии.
Василий Ершов взобрался по лесенке наверх, огляделся вокруг и в сильном волнении начал говорить:
— Здравствуйте, дорогие мои товарищи! Вот встретились мы опять. Сошлись мы с вами на том самом дворе, где несколько лет тому назад зверствовали над забастовщиками царские жандармы. Многих друзей нет сегодня с нами, многих никогда мы уже больше не увидим. Погибли они, борясь за рабочее дело… — Ершов снял с головы примятую солдатскую фуражку и дрогнувшим голосом произнёс: — Предлагаю почтить память наших погибших товарищей…
Обнажились и склонились головы рабочих; не сговариваясь, тихо и торжественно они запели:
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу…
Вы отдали всё, что могли, за него,
За честь его, жизнь и свободу…
Смолкла песня, но ещё долго стояли молча люди, вспоминая своих верных и смелых товарищей.
— Разрешите передать вам революционный привет от солдат-фронтовиков, — продолжал Ершов свою речь. — Они послали нашу делегацию в Петроград узнать, почему это так вышло: вот уже полгода прошло, как царя свергли, а всё осталось по-старому? Хозяин как сидел, так и сидит на рабочей шее; помещик как держал, так и держит крестьян в кабале; царский офицер как своевольничал над солдатом, так и своевольничает, и проклятой грабительской войне конца не видно…