Калю, охваченный недобрым предчувствием, бросился туда. Но не успел он открыть засыпанные снегом ворота, как что-то темное вдруг шарахнулось ему под ноги, и, чуть не повалив его наземь, исчезло во тьме. Он вбежал в загон и увидел ужасную картину: десятка два овец лежали на снегу задранные, с перерезанным горлом.
С той ночи волк пропал. Кончилась зима, вновь наступила весна. Но молва о нем не затихала, а ширилась с каждым днем. Люди рассказывали, что по лесу бродит свирепый волк с железным ошейником. Зверь этот — коварен и неуловим, гораздо хитрее своих сородичей. Ему ничего не стоит перехитрить и людей, и собак, он среди бела дня нападает на стада и никогда не уходит без добычи. Собаку, которая решалась вступить с ним в схватку, ждала верная смерть. В одну из ночей от его клыков погиб бесстрашный Каракачан. И пастух Калю проклял тот день, когда он надумал приручить волка.
Перевод Е. Жедриной.
КАРАЧАКАЛ
Звездной апрельской ночью в просторном хлеву сельского богатея Хаджи-Зафира произошло важное событие — одна из молодых буйволиц отелилась.
При родах помогал Куно-пастух.
Когда буйволенка поставили на ноги, Хаджи-Зафир подошел к нему и взял в руки его еще мокрую голову. Куно тоже склонился над ним.
Зажгли свет.
— Ого, разноглазый! — весело воскликнул старый хозяин, а Куно радостно заржал.
— Разноглазый, Хаджи-Зафир, ей-богу, разноглазый. Гляди-ка — один глаз черный, а другой — светло-карий; такое бывает редко… И на лбу белая отметина… Ишь ты, какой… Карачакал! — И Куно ласково потрепал буйволенка по мордочке и по шее.
Хаджи-Зафир тоже расчувствовался.
— Послушай, Куно — торжественно заявил он, — помяни мое слово: если выживет, я его подарю селу…
С легкой руки Куно буйволенка назвали Карачакалом. И все домочадцы Хаджи-Зафира подхватили эту непонятную кличку. Карачакал — это незнакомое турецкое слово как нельзя лучше пристало буйволенку. Казалось, будто он появился на свет с этим именем.
На другой день Хаджи-Зафир щедро угощал мужиков в деревенской корчме, словно у него родился внук. И принародно дал обет вырастить буйволенка и, если тот выживет, подарить селу.
Две осени и две зимы Хаджи-Зафир держал Карачакала в своем хлеву.
Прошли крещенские морозы. В конце января снег стаял: отбушевали северные ветры и на почерневших полях густым ковром зазеленели хлеба. Карачакала, как и остальных буйволов, держали в стойле. Темный хлев оглашался лишь сонным покряхтыванием да мерным позвякиванием железных цепей. Два раза в день скотину гоняли на водопой. И с каждым днем животные все дольше задерживались на дворе.
Карачакал чувствовал, как горячие солнечные лучи проникают в его тело, пробуждая в нем дремавшие жизненные силы.
Однажды утром во двор вошло несколько мужиков. Их привел старый хозяин. Карачакал вместе с остальными буйволами грелся на солнышке. Мужики направились прямо к нему. Хаджи-Зафир потрепал его по шее, провел ладонью по лоснящемуся загривку.
— Вот! — торжественно произнес он. — Посмотрите, какой красавец! С сегодняшнего дня он ваш!
Мужики, подойдя поближе, стали наперебой хвалить Карачакала.
— Куно! — сказал Хаджи-Зафир оборванному малорослому пастуху (он тоже был там). — Бери Карачакала, отныне он твой, береги его, как родное дитя.
Куно весело захихикал.
— Да я пылинке не дам на него упасть; коли что случится — перед всем селом головой отвечу.
Пастух держал длинную кизиловую палку, нижний конец которой заканчивался гладко обтесанным корневищем. Он вскинул палку на плечо и прикрикнул на Карачакала. Молодой буйвол покорно направился к воротам. Сперва он не понял, куда его гонят. Но, дойдя до распахнутых ворот, повернул голову и остановился. Похоже, ему не хотелось покидать своих собратьев. И в то же мгновенье у самых его глаз просвистела кизиловая палка, еще немного, и Карачакал бы на своей шкуре испытал ее тяжесть. Услышав резкий окрик пастуха, буйвол побрел дальше.
Широкую площадь запрудило деревенское стадо. Сюда-то и пригнали Карачакала. Он остановился в стороне и с любопытством поднял голову: ему еще никогда не приходилось видеть такое множество буйволов. Зачем их сюда согнали? Куда поведут? Но вот прозвучал властный окрик человека, буйволы встрепенулись, подняли головы и покорно двинулись в сторону поля.
Карачакал побрел за ними.
С этого дня его жизнь резко переменилась. Его отогнали в стадо. Карачакал, разумеется, не понимал всей сути происходящего. Он с утра до вечера бродил по полю, держался особняком, сердито косясь на своих новых товарищей, и часто поглядывал в сторону села, где остались его сородичи.
Весь день пастух не отходил от него ни на шаг. Карачакал знал, что стоит ему повернуть голову в сторону села, как пастух тут же огреет его тяжелой палкой. И потому он смирно щипал траву. Главной преградой был пастух. Карачакал понимал, что ему предстоит тяжкая борьба с ним.
И вскоре началось.
Когда вечером стадо вернулось в село, Карачакал повернул к дому Хаджи-Зафира. Ненавистный ему человек перегородил дорогу и погнал его в другую сторону. Они миновали одну улицу, потом другую и остановились посреди широкой площади перед высокой белой постройкой. Там размещалась сельская управа. За ней стояло другое строение, пониже, с распахнутой настежь дверью. Человек погнал его туда. Карачакал перешагнул порог, но из мрака на него дохнуло холодом. Он остановился и повернул голову назад, но кто-то силой втолкнул его в этот мрак. Карачакал подскочил как ошпаренный и оглянулся. На пороге неподвижно стоял пастух, крепко сжимая в руках палку.
В глазах Карачакала засверкали злые огоньки. Он наклонил голову, фыркнул и ринулся вперед, готовый поднять ненавистного человека на рога. Но сильный удар по носу оглушил его, буйвол закружился на месте и чуть не упал на колени — так страшен и внезапен был удар. В следующую минуту тяжелая дверь захлопнулась, и в наступившей темноте раздался свист бича. На бедное животное посыпались тяжелые частые удары. Один, два, пять, десять. Обезумевший от страха Карачакал метался по хлеву, натыкаясь на ясли и двери. Но яростные удары все обрушивались на него. Когда буйволу удавалось спрятать голову в угол, пастух хлестал его по ногам. Стоило Карачакалу обернуться, как тот начинал охаживать его по морде и по голове. Вконец обессилевшее животное, дрожа всем телом, упало на колени, а из груди его вырвался глухой, отчаянный рев. Тогда пастух накинул ему на рога веревку и, привязав Карачакала к толстому железному кольцу, распахнул дверь. Забрезжил свет. На пороге все так же молча возникла зловещая тень пастуха. Карачакал поднялся с колен и покорно сунул голову в ясли.
Здесь провел он первую страшную ночь в полном одиночестве. Он скоро забыл о ней, но страх перед пастухом Куно остался навсегда.
Теперь Карачакал жил в поле со стадом. Медленной чередой тянулись дни. Прошла весна, засмеялось с кеба июньское солнце, и на зеленые поля надвинулось желтое лето. За пятьдесят дней Карачакал повзрослел, отогрелся под солнцем, и в жилах его забурлила неистовая сила. Он стал крупнее и сильнее всех своих сверстников. Над шеей взметнулся крутой загривок с невысокой жесткой шерстью. Голову украшали короткие острые рога, которых боялись все.
Карачакал выжидающе обходил стадо, присматриваясь к молодым буйволам. Задирал их и выжидал — осмелится ли кто дать ему отпор. А когда это ему надоедало, вскидывал голову и уходил к реке.
Войдя в реку, он погружался в ее холодные струи, пил воду, поглядывал по сторонам, отдыхал. Потом перебирался на другой берег, топтал нивы, бродил где ему вздумается и к вечеру возвращался в стадо.
Однажды над широким полем нависли тучи. Они спустились с далеких синих гор, распластались над землей, навалившись на нее всей своей тяжестью. Отдельные облака с освещенными солнцем белыми гребешками слились в мутную серую, а затем — в черную клубящуюся массу, окутанную белой фатой тумана.
Чабаны погнали овечьи отары к селу. В поле остался один только Куно со своим стадом. Темные силуэты животных четко вырисовывались на фоне желтого поля и свинцового неба.
Карачакал пасся как всегда поодаль, в сотне шагов от остальных буйволов. Время от времени он останавливался, поднимал голову и тревожно прислушивался. К чему он прислушивался? К притихшей земле, клокочущему небу или к дрожи, пробегающей по его могучему телу?
Он поднял голову и, вздернув верхнюю губу, стал нюхать насыщенный озоном воздух. Прохладные струи хлынули ему в легкие, распирая их, разжигая кровь. Глаза горели как угли, но он ничего не видел. Он, как это взбунтовавшееся небо, был готов греметь, грохотать, извергать молнии. Потоптавшись на месте, порыв ногою землю, Карачакал издал два-три коротких зловещих мычания, понюхал теплую почву и опять вскинул кверху голову о раздутыми ноздрями. Теперь-то он все видел и слышал. Он слышал далекие, глухие удары копыт. Устремив взгляд вперед, буйвол увидел вдалеке на поле, за которым лежало соседнее село, какую-то черную точку. Она неслась напрямик через нивы с невероятной быстротой, о каждой минутой нарастая. Вот он уже различил силуэт буйволицы. Низко пригнув голову к земле, выбрасывая вперед попарно передние и задние ноги, она скакала бешеным галопом, и земля гудела под ее копытами.
Карачакал встретил ее насторожено. Он еще не знал, кто это — друг или враг. Но вот буйволица остановилась и встрепенулась в нежном, жарком призыве. Когда это было? Когда он слышал этот страстный зов? Давным-давно, в далеком прошлом, или, может, во сне?
Буйволица прошла рядом, коснувшись его морды своими ноздрями, обдав горячим дыханием, и он опять услышал короткий, затаенный призыв. Карачакал весь встрепенулся, глаза налились кровью. Казалось, неистовый вихрь вырвался из недр теплой земли и подхватил его, как перышко. Он поднялся на задние ноги и, как слепой, ринулся вперед…
По небу прокатились глухие раскаты грома, застучали крупные капли, хлынул ливень.