дской администрацией или, вернее, перед русскими и иностранными владельцами завода — его хозяевами.
Работа в электротехническом цехе сталкивала меня со многими производственными процессами, которых я раньше не знал, увеличивала круг моих знакомств, помогала увидеть в людях то, чего я прежде не замечал или чему не придавал значения. Многое мне было еще непонятно, а кое-что и вовсе проходило мимо моего внимания. Однако невозможно было не заметить, что, работая сообща, а не в одиночку, быстрее и лучше можно сделать любое дело. А если рядом с тобой товарищи, размышлял я все чаще и чаще, то куда веселее работать и жить, есть к кому обратиться за советом и помощью, легче переносить трудности.
К этому времени у меня было уже много знакомых среди рабочих различных цехов, а с некоторыми из них я был крепко связан еще с детских лет. Большими моими друзьями были Сергей Петрович Сараев и Павел Иванович Пузанов. Сергей был несколько старше меня, а Павел почти ровесник. В свои мальчишеские, пастушеские годы я часто играл с ними в лапту, городки и другие игры. Почти одновременно попали мы и на завод. Мы часто проводили вместе свободное время, откровенно высказывали друг другу всякие вольные суждения о богачах, которые наживаются за счет простых людей, о чрезмерной продолжительности рабочего дня, увечьях рабочих из-за того, что нет никакой охраны труда. Между собой мы позволяли насмешки даже над царем Николаем II, который в день его коронации, состоявшейся в 1896 году, расщедрился так, что одарил всех участников гуляний, проводившихся в его честь, французской булкой, куском колбасы и кружкой пива.
— Что ему, — злословили мы, — не обедняет, всю Россию грабит!
Хорошие отношения завязались у меня с группой рабочих, которые столовались у моей матушки, — Иваном Алексеевичем Галушкой, братьями Степаном и Романом Побегайло, а также Никитой Ануфриевым. (О последнем я расскажу несколько позднее, потому что он сыграл в моей судьбе исключительно подлую роль.)
Однажды, зайдя по какому-то делу в литейный цех, я встретил там паренька примерно моих лет, который тащил толстенную металлическую трубу. Я помог ему, и мы разговорились. Он назвался Дмитрием Параничем. Оказалось, что он сирота, совсем недавно потерял отца и прибыл к нам из Полтавской губернии. У матери кроме него было еще девять ребят. Дмитрий — самый старший. Жили они очень бедно, а ему на заводе было и совсем несладко — приходилось жить впроголодь и выкраивать из своего мизерного заработка хоть какую-то сумму для отправки матери и своим малолетним братишкам и сестренкам.
В тот же день после работы я зашел за Дмитрием и привел его к моей матушке в столовую.
— Это Митя Паранич, — сказал я. — У него здесь нет ни родных, ни знакомых. Давайте примем его к нам.
Матушка моя не подала и виду, что это прибавление будет для нее еще одной дополнительной тяготой. Так Дмитрий Паранич стал близким мне человеком, и в дальнейшем он, как и большинство моих друзей, стал активным участником рабочего движения и вынес на своих плечах много тяжких испытаний.
Работая на одном заводе и питаясь за общим столом, мы часто обменивались мнениями о заводских делах, общих знакомых, различных событиях, происходящих в Алчевске и за его пределами. При этом всегда получалось так, что инициатива в беседе принадлежала наиболее старшему и опытному из нас — Ивану Алексеевичу Галушке. Он был ростовчанином. На непосильной работе (он был литейщиком) подорвал здоровье. На завод его из-за болезни взяли не сразу, а когда взяли — увидели, какой это замечательный специалист. В дальнейшем — уже не здесь, а в других местах — Иван Алексеевич изобрел специальный формовочно-модельный станок, значительно упрощающий и ускоряющий отливку различных металлических изделий.
И. А. Галушка часто заводил с нами разговор не только о заводских делах, но и о положении рабочих в России и в европейских странах, об источниках обогащения помещиков и капиталистов, о политическом бесправии трудящихся. При этом у него всегда находились примеры и факты, которые действовали очень убедительно. И хотя он не делал никаких выводов, нам становилось ясно, что мы своим трудом создаем богатства для хозяев и что вообще все богатеи и сам царь сидят на шее народа и, как пауки, сосут кровь из людей труда и превращают ее в золото. Вести такие беседы в общем бараке было небезопасно, и поскольку мы, молодые ребята, были тесно связаны с заводской школой, я посоветовал собираться там.
— Там можно будет оставаться после репетиций, — заметил я. — И места там больше, да и другим наши беседы будет интересно послушать.
— Так-то оно так, — ответил Иван Алексеевич, — да не каждому мы свой разговор можем доверить. Это во-первых, Клим, а во-вторых, мы не знаем еще, как отнесутся к этому учителя школы.
Я заверил, что среди преподавателей школы есть очень надежные люди — учительницы Уварова и Шустова, сестры Крюковы.
Иван Алексеевич решил познакомиться с ними и вскоре с моей помощью убедился, что учителя искренне сочувствуют рабочим, знают их нужды и готовы помогать нам в нашей работе. После этого наши встречи стали проводиться в школе, и знал о них лишь строго определенный круг лиц. Так возникла наша дюмовская нелегальная группа рабочих — зародыш социал-демократического кружка. Вскоре к нам присоединились мой новый друг Дмитрий Константинович Паранич, рабочие Иван Придорожко, Антон Тимофеевич Сложеникин, конторщик Николай Федорович Иванов и фельдшер заводской больницы Василий Мануйлович Соколов. За бортом остался Никита Ануфриев, к которому мы не питали никаких симпатий, а тем более доверия.
Мы не были связаны ни с какой социал-демократической организацией, но по существу это был, конечно, социал-демократический кружок, дружная, сплоченная и хорошо законспирированная группа рабочих-единомышленников. Руководителем группы был Иван Алексеевич Галушка. По нездоровью он часто выезжал в Ростов, к семье, и на время своих отлучек поручал мне побеседовать с товарищами по тем или иным вопросам, давал мне читать политическую литературу. Так незаметно для меня самого я стал помощником своего старшего товарища.
Способствовали этому два обстоятельства.
Меня перевели из электромеханического цеха в чугунолитейный и поставили на очень ответственный участок — машинистом электрического крана. Не знаю, чем это было вызвано: моим ли прилежанием в работе или тем, что я постоянно расширял свои знания в области электричества, много читал и часто расспрашивал мастеров и начальника цеха об устройстве различных электрических машин, — но мне, несмотря на молодость, доверили весьма сложный производственный процесс разливки жидкого чугуна в литники заформованных опок. Обычно на эту должность определяли взрослых рабочих, и лишь после того, как они год-два походят в помощниках крановщика. Мне, видимо, повезло.
Безаварийная работа на кране и точность разливки расплавленного металла подняли меня в глазах моих товарищей, и они стали сами обращаться ко мне за тем или иным советом, выясняли у меня различные политические вопросы. Чтобы оправдать это доверие, я старался все больше и больше читать, быть образцом в работе, постоянно обдумывать свои действия и слова, строго соблюдать конспиративную дисциплину.
К этому же периоду относится и еще одно важное событие в моей жизни — приобщение к политическим знаниям, к марксистской революционной теории. Как-то раз вместе с Семеном Мартыновичем Рыжковым я встретился в деревне Орловка с двумя его коллегами — учителями местной земской школы братьями Седашевыми, Павлом Максимовичем и Дмитрием Максимовичем. У них я увидел журналы «Русское богатство» и «Русская мысль». Полистав журналы, я наткнулся на статью об учении Карла Маркса, и хотя в ней, как я сейчас представляю, не раскрывалось основное и главное в сущности этого учения, я глубоко заинтересовался личностью Карла Маркса и его политическими воззрениями. С тех пор я стремился узнать о Марксе и марксизме как можно больше.
По моей просьбе Иван Алексеевич Галушка привез из очередной поездки в Ростов «Манифест Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса. Я прочитал его не переводя дыхания. Многое в этой книге мне было непонятно, но главное я понял: сила рабочих — в их организованности и что рано или поздно рабочий класс совершит революцию, свергнет власть буржуазии, лишит капиталистов всех орудий производства и использует их в своих собственных интересах. Первым шагом в рабочей революции, указывалось в «Манифесте», является «превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии».
Я постарался как мог пересказать это своим друзьям, и они, как и я, увлеклись марксистским учением. Мы решили сообща прочитать «Манифест Коммунистической партии». В ходе чтения я старался пояснять слушателям трудные места, иллюстрировал их примерами из нашей заводской жизни.
Особенно понравилось нам, как Маркс и Энгельс писали о рабочем классе.
Умение хоть в какой-то мере понять и разъяснить сущность марксистской революционной теории и связать ее с нашей жизнью и борьбой также поднимало меня в глазах моих товарищей и способствовало укреплению нашего рабочего братства, пусть даже и в очень незначительных масштабах. Каждый из нас уже осознавал, что он является участником великой армии труда и готов отдать все силы за общее дело, за улучшение жизни рабочего класса и всего народа.
Сознание своей правоты и силы окрыляло нас, и мы старались очень осторожно разъяснять рабочим все то, что узнавали сами на занятиях кружка. Мы старались внушить нашим товарищам по работе, что мы должны быть смелыми и настойчивыми в отстаивании своих справедливых требований к заводской администрации, действовать организованно, и тогда хозяева завода будут вынуждены считаться с нами. Вскоре это подтвердилось на деле.
Чугунолитейный цех завода ДЮМО, где я работал, был по тем временам довольно крупным производством: чугунное литье шло на строительные нужды завода, направлялось в другие города и его требовалось все больше и больше. Цех рос вместе с заводом, а на заводе к тому времени работало уже более двух с половиной тысяч человек, не считая строителей. При мне в цехе поставили вторую вагранку, так как одна, первая, перестала справляться с повышенной потребностью в различных чугунных отливках.