На этом, пожалуй, и можно было бы закончить рассказ о пребывании на руднике Буроза и угольных копях «Левестам» — временных моих пристанищах. Но остался в памяти еще один эпизод, относящийся к тому времени.
Рудник «Левестам» был расположен вблизи железнодорожной ветки, которая выходила на магистраль Харьков — Ростов. До ближайшей станции Щепово было километров семь-восемь. Поезда здесь ходили крайне редко, в основном грузовые, и поэтому я, получив расчет, решил пройти это расстояние пешком.
Было раннее утро, солнце еще не успело высушить росу, и все дышало свежестью. Я шагал вдоль железнодорожного полотна и прикидывал, где я еще не бывал и куда направиться вновь, чтобы найти хоть временный приют и работу. Не придумав ничего, решил побывать в Луганске, благо деньги на билет были. А там, подумал я беспечно, видно будет.
В это время мое внимание привлекла небольшая группа людей, которая вела себя как-то очень странно. Четыре человека сначала оврагами, а потом и по ровному месту гнались за пятым. Мне показалось подозрительным, что преследуемый человек бежит не по ровной дороге, а по бездорожью, стараясь зайти наперерез мне. Почувствовав неладное, я побежал. Преследователи упорно меня настигали. Наконец мне удалось свернуть к железнодорожной ветке, подняться на насыпь, и я помчался по шпалам железнодорожного полотна.
Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не подоспел нагруженный антрацитом железнодорожный состав, идущий от рудника к станции. Дорога шла на подъем, и паровоз подходил ко мне довольно медленно. Я поднял руки и закричал машинисту, чтобы он взял меня к себе.
Машинист протянул мне руку и помог взобраться на подножку.
— Я давно заметил, как они намеревались взять тебя в клещи, — сказал он. — Твое счастье, что наш поезд оказался тут как тут. А то бы скверно тебе пришлось.
— А может быть, они все же гонятся за тем, пятым? — усомнился я.
— Нет, нет, — возразил мой спаситель. — Сразу видно, что это одна компания.
Вскоре и я убедился в этом. С изгиба дороги стало видно, что «преследуемый» остановился, вскоре к нему подбежали и остальные.
На станции, когда, распрощавшись с машинистом и горячо поблагодарив его, я бесцельно бродил по платформе в ожидании проходящего поезда, мне вновь попалась эта группа. Тот, что бежал мне наперерез, бросал в мою сторону особенно злобные взгляды. Но тут, среди людей, я был в полной безопасности.
Кем были они, эти парни, и что им было нужно от меня? Быть может, их интересовала моя последняя получка, а возможно, у них была и иная цель: рассчитаться со мной по заданию полиции. И в том, и в другом случае встреча с ними в глухом безлюдье не предвещала мне ничего хорошего. Но задумываться было некогда. Я направился к железнодорожной кассе.
Через некоторое время подошел пассажирский поезд. Я с особенной радостью сел в вагон, и состав тронулся в направлении Луганска. Но что ожидало меня впереди?
ОПЯТЬ В ЛУГАНСКЕ
Какое-то время я слонялся здесь без работы и уже собирался ринуться куда-нибудь еще. Но однажды на улице встретил Семена Мартыновича Рыжкова. Оказалось, что он навсегда покинул Алчевск и теперь заведует школой при паровозостроительном заводе Гартмана. Нашей радости не было границ, но, узнав о моих мытарствах, Семен Мартынович расстроился. Он обещал подумать и помочь мне.
— Уволили тебя с завода явно несправедливо, — успокоил он меня, — и я постараюсь, чтобы ты вновь вернулся сюда.
Я сомневался, что это возможно, боялся, как бы хлопоты обо мне не повредили Рыжкову: ведь у него была семья, дети.
Как он охарактеризовал меня начальству, не знаю. Видимо, очень хвалил, заверял, что ни в каких политических делах я не замешан, что все неприятности начались из-за истории с приставом Грековым. Но так или иначе, а я вновь попал на завод Гартмана. Семен Мартынович писал об этом в 1935 году в статье «Военморнарком Ворошилов (личные воспоминания)»:
«Я устроил его у своего доброго знакомого, начальника мартеновского отдела, инженера Граана, машинистом на мостовом кране. Я не скрыл от Граана прошлого Ворошилова»[20].
С инженером Грааном мне тогда встретиться не довелось. Семен Мартынович свел меня с другим человеком, который, думается, получил соответствующее указание от Граана, — с мастером электроотдела завода Вендеровичем.
— Вот, Моисей Моисеевич, пополнение вам, — сказал ему Рыжков, представляя меня.
— А кто он такой? — последовал вопрос. Но Семен Мартынович не был склонен рассказывать обо мне подробно. И сразу дал понять это чересчур любопытному мастеру.
— Вы меня знаете? — спросил он его.
— Знаю.
— Ну, так он мой ученик и воспитанник.
Так я вновь оказался на гартмановском заводе. Ко мне присматривались, и я временно находился в роли подручного у опытного машиниста-крановщика. Но вскоре меня поставили на самостоятельную работу.
Я старался делать все точно и аккуратно. Ведь рядом были товарищи, разливавшие расплавленный металл. Одно неосторожное движение могло стать причиной их гибели. Много лет спустя мне было приятно прочитать строчки, написанные обо мне мастером Вендеровичем:
«Он был хорошим, квалифицированным, знающим машинистом. Надо сказать, что чугунное литье — это ажурная работа. А он справлялся с ней превосходно»[21].
Я близко сошелся с рабочими цеха и довольно быстро стал, что называется, своим человеком в большом заводском коллективе. Может быть, этому способствовало то, что кое-кто еще помнил меня и мой бунт в проходной, когда я протестовал против обысков и унижения рабочих. Возможно, что рабочие-дюмовцы, перебравшиеся из Алчевска в Луганск, рассказали о моей прежней жизни и моих скитаниях. Во всяком случае, меня не только приветливо встречали во всех цехах, мне доверяли, тянулись откровенно поговорить со мной. Так незаметно для себя самого я стал все более и более входить в круг заводских дел, проникаться общественными интересами.
Многие делились со мной новостями, рассказывали о встречах с интересными людьми, а иногда и о таком, что можно было доверить только надежным людям, — о прокламациях, тайных сходках рабочих-революционеров, о ленинской «Искре».
С каждым днем я лучше узнавал заводскую жизнь, видел в ней отражение жизни страны в целом, тяжелой и напряженной классовой борьбы рабочих с капиталистами — за жизнь, за хлеб, за само существование. И хотя в общениях рабочих-революционеров между собой существовала строгая конспирация, мне стали известны подробности революционного движения в Луганске и за его пределами. Более полно я узнал это позднее, по книгам и документам.
Зарождение социал-демократической организации в Луганске было связано с именем Владимира Ильича Ленина, с деятельностью созданного им в 1895 году петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» и возникших по его примеру в 1897 году «Союзов борьбы» в Киеве и Екатеринославе. В Екатеринославе, в частности, большую роль в объединении местных марксистских кружков в единую социал-демократическую организацию сыграл сосланный сюда из Петербурга рабочий Иван Васильевич Бабушкин — верный ученик В. И. Ленина. Значительный вклад в укрепление этой организации внес и другой член ленинского петербургского «Союза», рабочий Василий Андреевич Шелгунов. При их активном участии екатеринославская социал-демократическая организация тесно связалась с Петербургом, установила контакты с Москвой, Киевом, Харьковом, Уралом и рядом других мест. Все это не могло не сказаться и действительно сказалось на развитии революционного движения в Луганске, который экономически тяготел к Екатеринославу и входил тогда в состав Екатеринославской губернии.
Именно из Екатеринослава получили луганские пролетарии практическую помощь в создании первого социал-демократического кружка.
В 1900 году в Екатеринослав из архангельской ссылки прибыл член ленинского петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» Константин Максимович Норинский — друг И. В. Бабушкина и В. А. Шелгунова. Однако, обнаруженный полицией, он был вынужден в том же году переехать в другое место. Так он оказался в Луганске, на гартмановском заводе, где работал машинистом паровоза. Подлинный ленинец, Норинский сразу наладил связь с наиболее сознательными рабочими и приступил к пропаганде среди них марксистско-ленинских идей.
Квартира его помощника на паровозе И. Ф. Ткаченко стала местом сбора рабочих. Здесь он разъяснял им основы марксизма, рассказывал о петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» и его организаторе Владимире Ильиче Ленине. Здесь же читали художественные произведения, проникнутые духом ненависти к угнетателям, борьбы за свободу, — «Овод», «Спартак», стихи Пушкина, Некрасова, Шевченко. В числе постоянных участников этих сборов были Иван Федорович Ткаченко, его брат Роман Федорович Ткаченко, Николай Николаевич Болдырев, Яков Израилевич Моргенштейн, его сестра Любовь Моргенштейн и другие.
Так постепенно оформлялся луганский социал-демократический кружок, сплотивший вокруг себя наиболее стойких и революционно настроенных рабочих. Приезд в Луганск Василия Андреевича Шелгунова еще более оживил работу. Вспоминая об этом, В. А. Шелгунов писал впоследствии:
«После ссылки я направился в Луганск, где жил мой товарищ Норинский Константин Максимович. Около Константина Максимовича тогда уже группировался небольшой кружок. Я сразу же принял участие в работе этого кружка»[22].
Руководство луганским социал-демократическим кружком таких опытных революционеров, как В. А. Шелгунов и К. М. Норинский, благотворно сказалось на его деятельности. Наиболее активные члены этого кружка стали чаще общаться с рабочими других заводов, проводили среди них агитационную работу, читали им прокламации, получаемые из Екатеринослава и Ростова. Все это сказывалось на политическом просвещении рабочих. Успешно прошла организованная членами кружка в мае 1901 года конспиративная рабочая маевка.