— Нам не по пути с этими прислужниками буржуазии, — говорили мы между собой, когда заходила речь о меньшевиках и решениях их Женевской конференции.
Прибывшие в Луганск войска, донские казаки и усиленные наряды полиции постоянно напоминали нам о Кровавом воскресенье и убеждали нас в том, что царские сатрапы не остановятся ни перед чем, чтобы задушить революцию, разгромить рабочие организации. Но мы смело глядели в лицо опасности и твердо верили в нашу силу и победу, в лучшее будущее, которое могло быть завоевано только в решительных битвах рабочего класса и всего народа со своими классовыми врагами.
Мы хорошо понимали при этом, что нам предстоит тяжелая и сложная борьба, не на жизнь, а на смерть, и что царизм использует против нас всю свою силу: армию, полицию, жандармерию и другие карательные органы. Однако нам казалось, что если дело дойдет до вооруженной борьбы, то значительная масса солдат, таких же, как мы, простых людей, поддержит нас, но найдутся среди них и такие, которые не осмелятся нарушить царские приказы, будут нападать на нас, стрелять в своих. Мы были готовы обуздать их любой ценой, заставить их выполнять волю народа. Но мы отдавали себе отчет и в том, что одного желания добиться этого еще недостаточно: много ли сделаешь голыми руками? Отсюда сам собой вставал перед нами вопрос о вооружении рабочих, о создании специальных вооруженных, обученных групп охраны рабочих собраний, демонстраций, стачек. Эти группы в случае необходимости должны были действовать и против царских войск и полиции.
Нам надлежало в самом спешном порядке взяться за подготовку вооруженных рабочих групп. К этому нас обязывали и директивы III съезда нашей партии.
Стали выяснять, кто и когда служил в армии, знает военное дело, имеет хоть какое-либо оружие и умеет пользоваться им. Оказалось, что такие среди рабочих имеются, однако не каждому из них можно довериться. Кое-кто любил выпить и был не в меру болтлив, другие были замечены в наушничестве и связях с заводской администрацией, третьи больше всего дорожили своим благополучием и как огня опасались не только какого-либо участия в революционной борьбе, но даже самых безобидных разговоров на политическую тему. И все же мы наконец нашли тех, кто нам был нужен.
Одним из первых к созданию нашей боевой дружины мы привлекли Тихона Лаврентьевича Бондарева, рабочего паровозостроительного завода Гартмана. Он уже отбыл воинскую повинность, испытал на себе солдатскую муштру и имел некоторые военные навыки. По его совету мы разделили дружинников на строго законспирированные группы по 10—12 человек, выделили в их составе старших. Эти группы так и назывались у нас — десятками.
По поручению партийного комитета члены боевой дружины собрали и отремонтировали несколько каким-то чудом раздобытых старых дробовых ружей, начали ковать самодельные пики. Имея кое-какие командирские задатки, Тихон Бондарев начал занятия с группой своих товарищей: изучали строй, разбирали и собирали оружие, а иногда в глухих балках и отдаленных оврагах тренировались в стрельбе. В дальнейшем он стал признанным руководителем всей нашей боевой рабочей дружины, а в годы гражданской войны он отважно защищал молодую Советскую республику и был награжден орденом Красного Знамени.
В числе первых наших добровольцев-дружинников был слесарь Захар Горпиенко, прибывший в Луганск из Двинска, где он проходил военную службу и состоял членом подпольной военной организации социал-демократов, распространял нелегальную литературу среди солдат. За эту недозволенную деятельность он был осужден военным судом, лишен солдатского звания и посажен в тюрьму. Отбыв установленный ему срок наказания, он приехал в Луганск, активно включился и здесь в партийную работу под кличкой Патронный. Он был у нас организатором-агитатором, районщиком, а когда потребовалось, стал весьма деятельным членом боевой дружины.
Вся боевая работа наших дружинников, разумеется, проводилась в строжайшей тайне — в окрестностях Луганска, а иногда и на чьей-либо квартире. Одним из таких пунктов сбора была квартира рабочего, члена боевой дружины Давида Кирзона. У него были две взрослые сестры, и это позволяло собираться у них под видом развлечений, гулянок.
При больнице завода Гартмана нам удалось создать конспиративную группу медиков. В нее вошли наши заводские девушки — Фрося Поваркова, Ольга Самохвалова, Соня Хесина, сестры Кирзон и некоторые другие. Руководителями этой рабочей санитарной дружины были фельдшерица Софья Александровна Прянишникова и доктор Кац. Они регулярно проводили занятия и готовили группу к оказанию первой помощи, если она потребуется, в случае вооруженной борьбы с врагами рабочего класса.
Возможность получения динамита из шахтных хранилищ от наших друзей горняков позволила нам наладить изготовление бомб. Стали искать, кто бы взялся за это дело. Вскоре удалось привлечь к созданию нашего арсенала вполне надежную группу лиц, хорошо знающих свое дело. Рабочие Максим Поляков, Александр Феер, бывший солдат-артиллерист Крейнер и другие организовали отливку и обточку чугунных корпусов для бомб, а лаборант-провизор Перчихин, умелый и надежный человек, заряжал их динамитом. Кое-кто доставал у шахтеров запалы-детонаторы, Сборка и окончательная оснастка бомб проводились в Артиллерийском переулке, где жили наши товарищи у домовладельца, фамилия которого была не то Люц, не то Куц.
Готовые бомбы мы испытали в одной из дальних балок, и они оказались вполне пригодными для боевого действия. Однако их надо было где-то хранить, и для этого было найдено укромное место в скирдах в Каменном Броде, за рекой Лугань. Опыта обращения с этим оружием и его хранения у нас не было, и это однажды привело к случайному взрыву на одном из наших складов. К счастью, никого вблизи в это время не было и дело обошлось без человеческих жертв.
Помню, я в это время был у Семена Мартыновича Рыжкова. Мы о чем-то спокойно беседовали с ним, и вдруг где-то вдали раздался страшный взрыв, всполошивший, как нам казалось, весь город. Видимо, я при этом резко изменился в лице, так как сразу же подумал, что это погибли запасы наших бомб. Семен Мартынович не мог не заметить этого и тут же спросил:
— Уж не у ваших ли рабочих что-то взорвалось?
Как мог спокойно, я ответил ему, что не понимаю, о чем он говорит.
— Может быть, это, — добавил я, — взорвался какой-нибудь склад, где хранится взрывчатка шахтовладельцев.
Но, видимо, мне не удалось убедить друга, потому что он лишь улыбнулся и никогда больше не заводил речи об этом случае.
После этого взрыва полиция начала широкое расследование, долго выясняла, что и где взорвалось, но так и не докопалась до истины. Нас же этот случай заставил еще более надежно конспирировать каждый свой шаг и особенно тщательно хранить все, что имело отношение к изготовлению и хранению оружия и вообще к деятельности наших боевых дружинников. Это было крайне необходимо, так как к этому времени наши дружинники уже начали играть значительную роль в охране нелегальных большевистских собраний и загородных сборов рабочих на митингах и массовках, и любой провал мог принести большой урон нашему общему делу.
Окрыленные успехом февральской забастовки, рабочие заводов и мастерских города стали более решительно поддерживать Луганский партийный комитет, более открыто высказывать свое недовольство самодержавным строем, тяжелыми условиями жизни, полицейскими репрессиями. Это особенно ярко проявилось на первомайской маевке 1905 года, которую мы провели в одной из загородных балок — за Ольховым мостом.
Через своего человека, связанного с полицией, мы были осведомлены, что шпикам известно место нашего сбора и что готовится расправа с участниками маевки. Полиция хотела застать нас врасплох и лишь ждала случая. Однако мы не испугались. Расставив боевые десятки дружинников на подходах к условленному месту, мы поручили им зорко следить за всем, что делается в лесу. А друзьям рабочим, которые шли к месту сбора под видом гуляющих пар, группами или в одиночку, наши посты сообщали новое выбранное нами место маевки. Когда же появлялись полицейские, дружинники изображали подвыпивших гуляк, затевали игры, пляски под гармошки и балалайки.
Особенно удачно в те дни действовал боевой десяток, возглавляемый молодым рабочим Северьяном Кузьмичом Крюковым. Члены этого десятка — рабочие И. Д. Литвинов, А. А. Лимарев, Н. М. Дьяченко, Петр и Павел Мальцевы, А. С. Руденко и другие — ловко сбили с толку полицейских своими проделками. Они отвлекли на себя внимание шпиков и полицейских, а мы тем временем успели собраться в другом месте.
На этом первомайском митинге было особенно людно, и, что больше всего радовало, рабочие открыто осуждали царский режим. Они бурно поддерживали выступающих ораторов и все как один заявляли в личных беседах с нашими агитаторами-организаторами о своей готовности, если надо, взяться за оружие, принять участие в вооруженном восстании и биться за дело рабочего класса до победного конца.
Интересно отметить, что на этой маевке некоторые ораторы в своих речах цитировали стихи нашей поэтессы Софьи Дальней (Дерман). Она еще в 1902 году вступила в Луганске в социал-демократический кружок, долго работала в подполье, стала профессиональной революционеркой. В дальнейшем ее стихи печатались в газете «Правда» и в журнале «Работница»[57].
Когда митинг окончился и его участники стали расходиться мелкими группками и в одиночку, мы, человек пятьдесят наиболее активных молодых рабочих, все еще толпились на месте сбора, оживленно обсуждая все то, о чем говорилось на митинге. Не хотелось расставаться. Каждый из нас чувствовал прилив сил и бодрости. И вот в этот момент кто-то подал мысль, что хорошо было бы показать горожанам и полиции, что мы не боимся никаких репрессий и смело выступаем за правое дело. Тут же решили двинуться с красным флагом на вокзал, куда вот-вот должен был прибыть пассажирский поезд (мы находились недалеко от вокзала).