Сообщение о царском манифесте 17 октября было получено в Луганске в тот же день, часов в семь-восемь вечера. Весть о нем вызвала в разных слоях населения самые различные мнения: от открытого одобрения до насмешек и резкого осуждения. Либералы и монархисты ликовали, и именно по их инициативе на следующий день в городе начались патриотические молебны и торжественное шествие. А мы организовали рабочую демонстрацию. Огромные толпы рабочих с красными флагами, большевистскими лозунгами и с пением революционных песен уверенно прошли по улицам города и мирно разошлись по домам. Но на этом дело не кончилось: кто-то, несомненно, из черносотенцев пустил по городу грязные слухи о том, что якобы евреи собирают деньги «на гроб императору Николаю II» и что «теперь они будут править Россией, лишь бы им извести царя». Это, разумеется, взбудоражило обывателей, которые составляли значительную часть местного населения.
Ночью в городе возникли пожары, начались грабежи, расправа с еврейским населением. Неподалеку от патронного завода и железнодорожной больницы погромщики подожгли вальцовую мельницу, принадлежавшую одному из местных евреев. Мельница догорала, громилы выносили из квартиры ее хозяина мебель, одежду и всякую утварь, а со двора — муку и какие-то доски. Все это грузилось на стоящую у подъезда подводу. Тут же рядом находился полицейский, но делал вид, что ничего не замечает.
Когда наши дружинники попытались обратить внимание полицейского на творящееся беззаконие, он яро набросился, но не на погромщиков, а на них.
— А вам какое дело? — кричал он. — Ишь какие защитники, хозяева нашлись! А ну, проваливайте отсюда, пока самих в полицию не забрал…
В этих условиях оставалось лишь одно: противопоставить бесчинствующим черносотенным громилам нашу рабочую силу и организованность. Александр Яковлевич Пархоменко собрал под своим началом большие группы рабочих, и они обуздали погромщиков. Следует, однако, сказать, что и все члены нашего партийного комитета, районщики и подрайонщики, агитаторы и активисты много тогда поработали, чтобы удержать несознательную и малосознательную часть населения от участия в погромах. Это помогло усмирить стихию.
Об этих решительных действиях луганских рабочих по предотвращению диких расправ черносотенцев с еврейским населением в октябре 1905 года рассказал на одном из заседаний I Государственной думы депутат-трудовик, мой бывший учитель С. М. Рыжков. На это выступление обратил внимание В. И. Ленин и использовал его в интересах разоблачения официальной правительственной политики, разжигающей национальную рознь.
«Депутат Рыжков, — писал В. И. Ленин, — прямо назвал ложью объяснение погромов племенной враждой, — злым вымыслом — объяснение их бессилием власти. Депутат Рыжков привел ряд фактов «сотрудничества» полиции, погромщиков и казаков. «Я живу в крупном промышленном районе, — сказал он, — и знаю, что погром, например, в Луганске не принял ужасающих размеров только потому (слушайте это хорошенько, господа: только потому), что безоружные рабочие голыми руками гнали погромщиков под страхом быть застреленными полицией»»[66].
Однако голыми руками действовать было трудно. Жизнь показала, что одних разговоров и увещеваний недостаточно; распоясавшимся громилам и бандитам, которые нередко выступали с ножами, ломами и огнестрельным оружием, надо было противопоставить вооруженные рабочие отряды охраны порядка. Мы решили изыскать средства на эти цели у местной буржуазии, надеясь, что кое-кто нас поддержит: в безрассудстве погромов могло пострадать, и в немалой степени, и ее собственное имущество. Наши расчеты оправдались.
Начали мы с того, что через Луганский Совет рабочих депутатов обратились к городской думе с рядом требований, в числе которых было требование и об отпуске средств на вооружение народной милиции. Дума нам отказала, но мы не отступили от намеченной цели. Наряду с добровольным сбором средств на приобретение оружия в коллективах луганских предприятий мы начали принудительный сбор средств на эти же цели у богатейших жителей города. Чтобы исключить какой-либо произвол, Совет рабочих депутатов принял постановление: в целях недопущения еврейских погромов и других хулиганских действий обложить местную буржуазию принудительным сбором на вооружение рабочих отрядов охраны порядка. При этом для каждой буржуазной семьи были установлены определенные размеры денежного взноса. Все это дало нам возможность собрать значительные по тем временам средства.
Вспоминая об этом, один из луганских большевиков-подпольщиков, Л. Л. Шкловский, впоследствии писал:
«От имени Совета рабочих депутатов была устроена раскладка между купцами и торговцами, и с листами за соответствующей подписью мы пошли собирать эти деньги. Характерно, что при этом некоторые купцы беспрекословно уплачивали наложенную на них сумму, а некоторые лишь пытались кое-что сбавить, указывая на то, что в сравнении с другими на них наложено непропорционально их капиталу. Собранные деньги (…их было, кажется, несколько тысяч) были переданы представителю Совета рабочих депутатов тов. «Дмитрию» (Волошинову) для поездки за оружием (винтовками) в Севастополь…»[67]
Однажды, когда я уже вышел из тюрьмы и вновь возглавил партийную организацию города, мне сообщили, что один из местных промышленников, Соломон Давидович Вендерович, отказывается вносить деньги по списку и требует, чтобы я лично явился к нему для переговоров.
До сих пор хорошо помню эту встречу с промышленником-шахтовладельцем Вендеровичем. Это был высокий, широкоплечий, средних лет господин, с живыми и очень выразительными глазами. Одет он был просто, но держался с достоинством.
— Рад познакомиться, господин Ворошилов, — сказал он мне, когда я вошел в его домашний кабинет. — Много слыхал о вас, но вот увидеться не доводилось. — При этом он насмешливо улыбнулся. — Так, значит, вы с нас, буржуев, решили деньги собирать?
— Да, — ответил я. — И это, как вы знаете, на вашу же пользу. Если этого не сделаете, то можете потом пожалеть. Разве вы не знаете о погромах?
— Но ведь оружие вам нужно не только для этого, — хитро улыбнувшись, заявил он. — Я тоже газеты читаю и кое-что слыхал о большевиках.
— Если это действительно так, — сказал я ему, — то это облегчит наш разговор. Вы богатый человек и знаете, как иногда нужна людям финансовая помощь. Сегодня вы нас выручите, а придет время, — может быть, и мы, большевики, вам кое в чем пригодимся. Во всяком случае, если вы сверх наложенной на вас суммы дадите нам еще денег взаймы, то я готов заверить вас, что мы в свое время честно уплатим вам все сполна и даже положенные проценты.
— Вы мне нравитесь, господин Ворошилов, — сказал он вдруг. — Так откровенно со мной еще никто не разговаривал. Деньги я вам по раскладке уплачу: это мне действительно сейчас выгодно. Может быть, этим я спасу свое имущество от разгрома. А насчет будущего, — добавил он, — это дело неясное, когда оно придет, тогда и увидим, что оно такое и кто кому должен…
На этом мы расстались. С. Д. Вендерович внес полную сумму и даже кое-что сверх того, и с тех пор мы с ним до революции не встречались — у каждого из нас были свои дела. Но вот в первые годы Советской власти мне довелось встретиться с этим человеком еще раз. Это произошло вскоре после гражданской войны, в Ростове-на-Дону, где я находился тогда в качестве командующего Северокавказским военным округом.
Адъютант мой доложил тогда, что меня хочет видеть какой-то Соломон Давидович Вендерович, «бывший капиталист, — как он сам назвал себя, — а ныне пролетарий».
— Этот человек сказал, что вы его знаете лично, — добавил адъютант.
«Неужели тот самый», — подумал я и тут же распорядился о пропуске. Это был действительно он — такой же могучий, но только поседевший.
— Вы ли это, Соломон Давидович!
— Да, я. — И он горестно улыбнулся. — Остался гол как сокол, и нет у меня больше грошей. Но я помню наш давний разговор и вот пришел напомнить о себе. Правда оказалась на вашей стороне.
— Мы всегда верили в эту правду, — ответил я ему и улыбнулся, чтобы вызвать его на откровенность. Но он, видимо, не был расположен к этому и лишь добавил:
— Не подумайте обо мне плохо — не денег пришел я просить у вас. Вижу, что новая власть встала твердо на ноги и надо начинать жить по-новому. Ведь я инженер и сам когда-то работал в шахтах, вот, видно, и снова придется пойти туда.
— Возраст уже не тот, — заметил я, и Вендерович впервые улыбнулся.
— Да, ушли годы. Но жить-то надо, и я еще стою твердо на ногах.
Я тут же связался по телефону с товарищами, ведающими восстановлением шахт, и договорился с ними о приеме на работу в горное управление инженера Вендеровича. Он поблагодарил и ушел. Больше я его не встречал. По слухам знал, что он честно отдавал народу свои знания и умер уважаемым специалистом.
Однако вернемся к Луганску в октябре 1905 года. Как и по всей стране, здесь вооруженное восстание вставало в повестку дня. Мы, рабочие-большевики, напряженно готовились к тому, чтобы достойно выдержать надвигавшиеся на нас испытания. Луганский партийный комитет и Совет рабочих депутатов делали все возможное, чтобы разъяснить массам всю остроту положения и мобилизовать все слои трудящихся на вооруженную борьбу с самодержавием.
Эти наши идеи хорошо выражены в выпущенной в то время листовке «К рабочим и работницам г. Луганска. Все за одного — один за всех!». Осуждая существующие в стране произвол и эксплуатацию рабочих, листовка прямо указывала на виновников всего этого: «…По-прежнему рабочего угнетают капиталисты, по-прежнему на его шее держится царское правительство». Выходом из положения могла быть лишь дружная и сплоченная борьба рабочих против своих угнетателей, и именно к этому призывал луганских пролетариев партийный комитет большинства.