(…) Через год или полтора кто-то из приятелей Павлова выхлопотал ему позволение возвратиться, и он снова явился в Москве, снова показывался в обществе, разъезжал в карете, обедал у Шевалье (самой дорогой гостинице) как ни в чем не бывало. Мне всегда казалось непостижимым, как отъявленные негодяи бесстыдством своим, не имея ни копейки денег, находят какие-то таинственные средства, издерживаемые много, и жить роскошно! Не доказывает ли это, что в обществе нашем много еще простофиль, которых можно надувать!»
У Шевалье случались поразительные встречи. Будущий писатель Дмитрий Григорович в феврале 1842 года, будучи на пути в Петербург, заехал в Москву, остановившись в этой гостинице. С приятелем он обедал в ресторане: «Недалеко от меня, за отдельным столом, сидел пожилой господин. Он неожиданно обратился ко мне и с бесцеремонностью старых людей, беседующих с юношами, принялся расспрашивать, где я так хорошо научился говорить по-французски; когда я сказал ему, он приступил к дальнейшим расспросам и кончил, убеждая меня, что молодому человеку нельзя жить без дела, что необходимо начать служить где-нибудь. “Я охотно запишу вас в мою канцелярию, – проговорил он в заключение. – Приедете в Петербург, спросите канцелярию директора императорских театров и явитесь ко мне”. Этот обязательный старик был не кто другой, как А.М. Гедеонов, приезжавший в Москву, чтобы принять под свое управление казенные московские театры. Недели две спустя я возвратился в Петербург и поступил в канцелярию Гедеонова. Я тотчас же написал об этом матушке, утаив только слово театр и в общих чертах сообщая о поступлении на службу. Ответ был самый ласковый и благоприятный; в нем извещалось, между прочим, о возобновлении ежемесячной присылки денег».
Прямо скажем – Григоровичу несказанно повезло встретить в Москве директора императорских театров Гедеонова за соседним столом. По-французски он действительно говорил лучше, чем на русском языке, ибо мать его была француженкой, дочерью погибшего на гильотине во время террора роялиста. Воспитание ему дали соответствующее, он даже учился во французском пансионе «Монигетти» в Москве. Гедеонову такой сотрудник был очень кстати, поскольку немало актрис императорского театра были француженками.
Что мы знаем сегодня об Александре Михайловиче Гедеонове – гурмане, любителе жизни во всей ее многогранности, кроме того, что он был завсегдатаем ресторана? Прежде всего, приходят на ум слова Натана Эйдельмана из книги «Твой девятнадцатый век»: «Александр Гедеонов, печально знаменитый директор императорских театров». А вот более подробный портрет из анналов советского искусствоведения: директор императорских театров, реакционный чиновник, душитель всего светлого и либерального, препятствовал постановке опер Глинки, «Ревизора» Гоголя и многому чему прогрессивному. Вряд ли такая отштампованная характеристика является правдоподобной, ведь по сравнению с директорами советских театров, в недавние времена так лихо закручивавших гайки и доводивших режиссеров до инфаркта, а то и до шереметьевской таможни, Гедеонов был просто «ягненком».
Да и происхождения он был более знатного, чем его пролетарские хулители. Его старинный русский дворянский род принадлежал к смоленской шляхте и находился в родстве с Апраксиными. Известен и родоначальник рода – смолянин Хрисанф Тимофеевич Гедеонов, убитый в 1700 году. Отец Гедеонова, которого он рано лишился, дослужился до чина полковника, а затем на гражданской службе до действительного статского советника. Но сыну суждено было достичь более высокого положения в обществе и на службе, чем отцу.
Когда вспоминают о Гедеонове, то нередко забывают упомянуть о том, что он двадцати лет от роду достойно участвовал в Отечественной войне 1812 года. Обычно принято об этом говорить в связи с декабристами. А вот когда дело касается тех, кто не вышел в 1825 году на Сенатскую площадь – тут участие в боях с французскими оккупантами подается как незначительный эпизод, не требующий особого заострения. Обидно. Да, Гедеонов принадлежал к той части российского дворянства, которая не была обеспокоена необходимостью срочного конституционного переустройства России. Но это не значит, что он был плохим гражданином своей страны.
В 1804 году тринадцатилетний Саша Гедеонов, получивший домашнее воспитание, был записан на службу юнкером в Главный московский архив Министерства иностранных дел, что стоял на Воздвиженке – где теперь Российская государственная библиотека. В 1805 году Гедеонов был определен на военную службу, в свиту Его Императорского Величества «по квартирмейстерской части колонновожатым». Через пять лет, в 1810 году, Александра произвели в подпоручики и перевели в Кавалергардский полк. Прослужив в Кавалергардском полку полтора года, Гедеонов в июне 1811 года был переведен в Ямбургский драгунский полк капитаном и с этим полком вступил в Отечественную войну. Со своим полком Гедеонов храбро сражался в Клястицком и Полоцком сражениях, был отмечен начальством.
В марте 1813 года Гедеонова перевели в Казанский драгунский полк, который входил в состав корпуса, блокировавшего Данциг. Во время осады кавалергард Гедеонов неоднократно отличался, в особенности смелой атакой на мызу Шальмюль, где едва не захватил командовавшего французскими войсками генерала Раппа, но был тяжело контужен. 23 февраля 1816 года Гедеонов был уволен с военной службы по прошению «за ранами, с чином майора и с мундиром».
Отставка Гедеонова длилась около года, после чего он получил назначение на гражданскую службу: в апреле 1817 года его определили в экспедицию Кремлевского строения в число смотрителей. На новом поприще он быстро достиг высокого служебного положения. Первыми успехами новоиспеченный чиновник Гедеонов, по всей вероятности, был обязан родственным связям, а дальнейшим продвижением по службе – расположению своего непосредственного начальника князя Николая Юсупова, очень ему покровительствовавшего и награждавшего его, по мнению некоторых, не в меру заслуг. Впрочем, не расположенный к Гедеонову Александр Булгаков находил, что Александр был полезен придворному ведомству тем, что «знал Москву и все лица хорошо».
В январе 1818 года Гедеонов назначен «присутствующим» в экспедиции Кремлевского строения и оставался в этой должности до августа 1831 года, когда экспедиция была преобразована в Московскую дворцовую контору. Гедеонов был женат на урожденной Наталье Павловне Шишкиной, от которой у него родилось трое детей: Сергей, умерший в раннем детстве, Михаил и Степан. Жена Гедеонова хорошо пела, обладала красивым сопрано.
Помимо своих прямых обязанностей на государственной службе Гедеонову приходилось исполнять и некоторые другие на него возлагавшиеся поручения. Эти поручения в дальнейшем, вероятно, определили основное его призвание. Дело в том, что дедом Гедеонова был С.С. Апраксин, державший в своем доме на Знаменке частный театр; об апраксинском театре рассказывается в другой книге автора[5]. И в 1822 году Гедеонов стал директором итальянской оперы, находившейся в доме своего деда. Обязанности директора театра были на него возложены еще и потому, что он был известен в свете как большой театрал и даже сам подвизался на сцене в качестве любителя, что было тогда весьма в моде.
Впрочем, управление оперой кончилось не совсем удачно, так как любовь Гедеонова к театру переросла в нечто большее – в страсть к одной из подчиненных директору актрис, к тому же замужней. Произошел скандал, чуть не дошедший до дуэли. Что же до увлечения Гедеонова молоденькими актрисами, то это было вполне распространенным явлением, и не только среди директоров театров. «Почетных граждан кулис» во все времена было в избытке за этими самыми кулисами.
В 1828 году Гедеонов уже заседал в Комитете по сооружению в Москве храма Христа Спасителя, где он занимался управлением имениями, купленными в казну для храма.
Кроме пожалованных орденов и наград, за время своей пятнадцатилетней службы в Москве Александр Михайлович получил чин действительного статского советника, придворные звания камергера и церемониймейстера и денежную награду в пять тысяч рублей. Позднее, в 1846 году, ему был пожалован чин действительного тайного советника.
В мае 1833 года Гедеонов переменил поприще своей деятельности и был назначен директором Императорских петербургских театров. В течение четверти века стоял он во главе петербургской театральной дирекции, а с 1842 года распространил свою власть и на московские театры – тогда-то он и встретился с Григоровичем у Шевалье. Гедеонов сразу проявил на новой должности большую активность, результат которой не заставил себя долго ждать. Должность директора театров, до назначения Гедеонова стоявшая сравнительно невысоко на придворной иерархической лестнице, при нем обрела большой вес: в январе 1835 года велено было считать директора «в числе вторых чинов двора и носить ему придворный мундир», а в августе 1847 года – считать его уже «в числе первых чинов двора и определить ему жалованье, положенное президенту придворной конторы». Что и говорить, для достижения таких высот одной любви к театру было мало. Тут требовались и умение угодить начальству, и хорошее знание придворной психологии, а иногда и откровенный подхалимаж.
Почти сразу после назначения директором проявились и предпринимательские качества Гедеонова. Первым, на что он обратил внимание, было сокращение расходов на содержание театров и поднятие театральных сборов. Желая поднять сборы, Гедеонов обратил внимание на все подведомственные ему театры в равной степени. Поставленных целей удалось достичь быстро: и расходы на артистов уменьшили, и сборы подняли. И уже в марте 1836 года Гедеонову было объявлено «совершенное высокомонаршее благоволение за немаловажное сбережение в суммах по расходам дирекции на 1835 год».
Первые годы директорства Гедеонова были отмечены проявлением расположения к нему со стороны артистов. Многие из них отзывались о нем как об «очаровательном человеке, приветливом и простом». Прежние директора приучили артистов к другому отношению. А Гедеонов, напротив, стал бывать в театрах ежедневно, отмечал успехи молодых артистов (и артисток), поощрял их морально и материально.