остановка которой ознаменовала в 1898 году рождение Московского Художественного театра.
Сцена из спектакля «Царь Федор Иоаннович»
А вот эскизы декораций к легендарной пьесе Мориса Метерлинка «Синяя птица». Драматург назвал Станиславского «самым чистым и самым великим художником нашего времени». За резной дубовой дверью – гостиная, видевшая многих выдающихся актеров, приходивших на читки пьес, здесь же библиотека. А на дверях одной из комнат сохранилась надпись: «Репетиция началась. Тишина!» – свидетельство бурной репетиционной жизни артистов-студийцев.
Кажется, что Станиславский настолько свыкся с ролью основателя Художественного театра, что иной жизни, никак не связанной с бесконечными прослушиваниями и репетициями, себе не представлял. Однако в его большом доме все же находились люди, своим присутствием напоминавшие ему о простых радостях жизни. Прежде всего, это его внучка Кирилла (от дочери Киры и художника Роберта Фалька), выбегавшая в Леонтьевский переулок и пристававшая к прохожим со словами: «Я внучка Станиславского! Я внучка Станиславского!» Дедушка любил возиться с внучкой, называя ее Килялей вспоминая молодость, он разыгрывал перед ней сценки из спектаклей, читал монологи, особенно часто Скупого рыцаря. Пытаясь привить внучке вкус, Константин Сергеевич советовал ей больше слушать Шаляпина, чем Вертинского, которого считал слишком пошлым. В доме было много пластинок, вечера проводили у патефона. Станиславский и сам неплохо пел. Находил он время интересоваться учебой внучки, потребовав от нее, чтобы она занялась ритмикой и вокалом, разбирал с ней уроки, особенно если это касалось литературы, например пьесы «Горе от ума» или Виктора Гюго. Однако когда внучка подросла и пригласила ухажера домой в Леонтьевский, дедушка рассердился: слишком рано! «Нам такие ухажеры не нужны, а то “раз – и на матрас!”», – поддержали Станиславского домочадцы. В дальнейшем внучка стала переводчицей, она перевела на французский язык многих русских поэтов и даже «Мурку» и «Шумел камыш…».
Как бы подводя итоги своей жизни, Станиславский как-то сказал: «Долго жил. Много видел. Был богат. Потом обеднел. Видел свет. Имел хорошую семью, детей. Жизнь раскидала всех по миру. Искал славы. Нашел. Видел почести. Был молод. Состарился. Скоро надо умирать. В чем счастье на земле? В познании. В искусстве и в работе, в постигновении его. Познавая искусство в себе, познаешь природу, жизнь мира, смысл жизни, познаешь душу – талант! Выше этого счастья нет. А успех? Бренность». Ни убавить ни прибавить…
Могила К.С. Станиславского на Новодевичьем кладбище
7. Дом тузов и шестерок в Романовом переулке
Романовы: на пути к престолу – Доходная пошлость – Ленин «уплотняет» – Повседневная жизнь в советских коммуналках – Детство Ирины Архиповой – Кухня как исповедальная – Пятый Дом советов – Что бывает после излишеств с женой – Хрущев, передавший Крым Украине – Трагедии и драмы больших людей – «Тузы здесь!» – Фурцева рулит культурой – Молотов и Жемчужина – Пророческий тост Сталина – Красные маршалы: Ворошилов, Тухачевский и другие – «Вам Бабель нравится? – Смотря какая!» – Полный Георгиевский кавалер – Георгий Жуков ждет ареста – Верный пес вождя – Шрамы Серебряковой – Москва отвергает Шостаковича
Нынешнее название Романов переулок получил по фамилии одного из первых владельцев стоявших здесь палат – боярина Никиты Романова-Юрьева. Возвышение Романовых было связано с женитьбой Ивана Грозного на дочери окольничего Романа Юрьевича в феврале 1547 года. Для выбора царской невесты устроили всероссийские смотрины, на которые со всей страны свезли дворянских дочерей старше 12 лет. Это был своеобразный конкурс красоты «Мисс Древняя Русь», главным призом которого была корона царицы. Однако Иван Васильевич не стал дожидаться подведения его итогов. Претендентку не пришлось везти из-за тридевяти земель, невесту «воспитали в своем коллективе». Правда, потом, через много лет, Грозного уже не устраивали невесты из ближнего круга, его интересовала разве что английская королева. Дело в том, что Ивану, тогда еще совсем не Грозному, по душе пришлась Анастасия Захарьина. Маленький Ваня познакомился с ней еще в далеком и таком тяжелом по своим последствиям для его слабой психики детстве – Анастасия была племянницей одного из опекунов царя. Ее брат и являлся хозяином палат в Романовом переулке. А самой что ни на есть высшей власти Романовы достигли в 1613 году, когда внук Никиты Романова, Михаил, был провозглашен «государем Всея Руси».
Двор боярина Романова стоял по правой стороне переулка. В переписи 1738 года о нем сказано: «Двор Романов, на котором живут различных чинов люди своими дворами, в приходе церкви Дионисия Ареопагита… В переднем конце поперешнику по Никитской улице 40 сажен, в заднем конце то ж число, длиннику 51 сажень; в смежности: по одну сторону Главная аптека, а на другую сторону проезжий переулок».
Переулок называли и Никитским – по имени боярина или, как считают некоторые краеведы, по Никитскому монастырю. После Романовых здесь жили также Хитровы, Нарышкины и Разумовские. Появление новых владельцев давало и очередные названия переулку: его последовательно называли Хитровым и Разумовским. Последнее название перед 1917 годом – Шереметевский. В 1920 году переулок переименовали в улицу Грановского, историка, профессора всеобщей истории Московского университета в николаевскую эпоху. В 1992 году на фоне обнаружившейся вдруг любви к царской семье улица Грановского переименована в Романов переулок. Таким образом, нынешнее название – новое, не историческое.
Стены домов этого короткого переулка тем не менее буквально усеяны мемориальными досками. На каких-то из них мы видим лики живших здесь «выдающихся деятелей коммунистической партии и советского государства», на других – лишь фамилии. Для высокопоставленных жителей улицы Грановского – одной из самых номенклатурных в советской Москве наряду с улицей Серафимовича – здесь все было под рукой. И дом, и работа, и спецраспределитель с дефицитными продуктами, и поликлиника с больницей. Некоторые, правда, умирали не в больнице и не своей смертью. Но это, как говорится, свойство близости к власти – чем ближе к пламени, тем больше опасность сгореть.
А ведь ничего не предвещало столь важной перемены в судьбе маленького переулка, когда в 1895 году на обширном земельном участке, принадлежащем графу Александру Шереметеву, началось строительство комплекса доходных домов по проекту зодчего Александра Мейснера, участкового архитектора по Пречистенской части и 1-му участку Арбатской части. Строительство было закончено в 1898 году. Мейснер спроектировал порядка девяти строений, и все они проходят под № 3. Из них доходные дома – строение 1 (1895), строение 6 (1898), строение 7 (1897). Остальные строения 2–5 – хозяйственные постройки (1895, 1930-е). Памятниками городской скульптуры являются и украшавшие двор доходных домов фонтан и чаша, а также ограда с воротами и калиткой (1897). Москвичи того времени были не в восторге от выраставших как грибы после дождя доходных домов, сетуя на то, что понаехавшие богатеи оптом скупают бывшие дворянские усадьбы, на свой лад перекраивая сложившийся патриархальный образ Москвы (к 1917 году доходные дома предоставляли до 30 процентов жилья в городе!). В центре аренда квартир была высокой, по сравнению с оплатой за жилье в доходных домах, построенных, например, на Садовом кольце. Чем больше был дом – тем дешевле были в нем квартиры.
Дом советской элиты в Романовом переулке
Вот что вспоминал о той эпохе уцелевший московский дворянин Владимир Долгоруков: «Безудержная предприимчивость подрядчиков и мастеров-каменщиков воздвигала в Москве все новые и новые так называемые доходные дома. Эти дома с “барскими” квартирами в пять-шесть комнат редко были в пять этажей. Строительство их концентрировалось преимущественно в Садовом кольце Москвы. Почти все эти дома представляют собой своеобразный образец эпохи быстрого роста капитала и русской буржуазии. (…) Архитектурный стиль этих домов не поддается определению, в каждом отдельном случае – это пошлый стиль безвкусного, мало культурного подрядчика, привлекшего к работе такого же, как он, архитектора. То на крышу сажалась ничем не оправданная фигура дамы с роскошной прической, то ставился весьма реалистический лев, то ниши фасада украшались огромными обливными вазами, то фигурами средневековых рыцарей, неизвестно зачем установленных на фоне модернистских загогулин отделки».
И далее Долгоруков пишет совсем уж для нас непривычное: «Образцы этого рода зодчества в течение пяти-шести лет разукрасили собою улицы и переулки Москвы, придав им колорит пошлой пестроты и никчемности. Городская дума не заботилась о каком-либо планировании городского строительства, об архитектурных ансамблях не было и мысли. Никак не охранялись и не ремонтировались старинные здания, представлявшие редкие памятники русского зодчества, и к 1914 году Москва сильно изменила свой внешний облик, обезображенный постройками доходных домов». Вот оказывается как – многие памятники архитектуры разрушены уже до нас! Кроме того, нам, сегодняшним москвичам, даже трудно поверить, что слово «пошлость» относится в том числе и к роскошному дому № 3 в Романовом переулке. Тем не менее из песни слов не выкинешь. Одно можно сказать точно – время все расставило по своим местам, и сегодня без доходных домов в стиле модерн мы представить наш город никак не готовы. А потому и признаны они памятниками архитектуры и охраняются государством. И кто знает, может быть, через сто лет те здания, что строятся сегодня и вызывают своим внешним видом гнев современников, будут признаны шедеврами архитектуры. Время покажет (жаль, что мы об этом уже не узнаем).
После 1917 года многокомнатные квартиры в Романовом переулке принялись уплотнять. Жила, например, в квартире одна семья с прислугой, а стало семь. Так появились коммунальные квартиры. Еще Воланд в бессмертном романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» заметил, что квартирный вопрос испортил москвичей. Испортил, понятно, коммуналками. Москвичи нескольких поколений и не представляли уже иных условий жизни, вне коммуналки. С малых лет будущий советский гражданин привыкал к нехватке того или иного. Но главным дефицитом было, конечно, жилье.