И тут Вознесенский сказал, обращаясь к Молотову: «Вячеслав, иди вперед. Мы пойдем за тобой!» Вознесенский предложил именно Молотову возглавить страну. Тем более что Молотов был Председателем Правительства – Совета народных комиссаров. Вот почему Молотов и выступил с первым обращением к народу, в котором объявил, что началась война. Хотя должен это был сделать Сталин.
Но Молотов не решился взять на себя ответственность. После долгих препирательств решили все-таки ехать на сталинскую дачу. «Вы чего приехали?» – встретил их вождь. Сталина было просто не узнать. По его глазам, как вспоминал Анастас Микоян, было понятно, что он – Сталин – был готов к самому худшему, к аресту. Но соратники, видимо не найдя в своей среде фигуру, способную в такой трудный момент возглавить страну и армию, об аресте и не помышляли. Поэтому в итоге Сталин сосредоточил в своих руках всю власть, став сразу Верховным главнокомандующим Красной Армии, Председателем Ставки Верховного главнокомандования, главой Правительства, Председателем ГКО, Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) и так далее.
После войны началась серьезная борьба за власть внутри партийной верхушки. Борьба велась между старыми кадрами – во главе с Маленковым и Берией – с одной стороны, и новыми – теми, кого продвигал Жданов. Средства и инструменты для этого противостояния использовались самые разные, но самое главное средство, которое и оставалось таковым во все времена, это подготовка компромата на своих политических соперников для того, чтобы при удобном случае пустить его в ход.
Удобный случай представился, когда умер Жданов. К этому времени позиции ленинградской группы были как никогда сильны. Им удалось сместить Маленкова с поста секретаря ЦК по кадрам, на это место выдвинулся Алексей Александрович Кузнецов, один из руководителей Ленинграда в период блокады, в 1946 году переехавший в Москву и поселившийся также в известном доме на улице Грановского. После войны многие партийные должности в РСФСР заняли именно ленинградцы. Они были секретарями обкомов, горкомов, министрами.
Маленков и Берия подсунули Сталину дезинформацию о том, что Вознесенский, Кузнецов и другие задумали организовать компартию России, вывести республику из состава СССР и перенести столицу в Ленинград. Так что, как видим, идея переноса столицы родилась не сегодня. Товарищ Сталин, как ни странно, поверил «бандитам» («бандитами» вождь обозвал Маленкова и Берию за то, что те как-то выиграли у него в городки во время очередного уик-энда на сталинской даче. Он так и сказал присутствующему там же маршалу Василевскому: «Посмотрите – какие это бандиты!»). А ведь незадолго до этого Сталин обмолвился с Хрущевым во время отдыха на юге: «Считаю, что наиболее правильным будет, если после меня Председателем Совмина будет Вознесенский, а во главе партии – Кузнецов». Произнеся подобное, Сталин обрек названных им людей на верную гибель. Естественно, что эти добрые слова стали известны и самим обреченным, и их противникам. Дело в том, что своих людей у Вознесенского и Кузнецова не было разве что в Министерстве государственной безопасности, этим-то и воспользовался Маленков, контролировавший Абакумова – шефа МГБ.
Вознесенского и Кузнецова арестовали в 1949 году прямо в кабинете Маленкова на Старой площади, где находился тогда Центральный комитет, и сразу отправили на Лубянку. Следствие длилось около двух лет. В 1951 году произошла кровавая развязка очередного этапа борьбы за власть. Членов так называемой ленинградской группировки расстреляли. В лучших опричных традициях извели также и их семьи, в частности семью Вознесенского, его братьев и сестер.
Сын Алексея Кузнецова, Валериан, вспоминал, как в погожий летний день они с отцом купили в Военторге на Воздвиженке мороженое и принесли его домой, но съесть не успели. За Кузнецовым пришла машина. Отец сказал, чтобы без него мороженое не ели, что он скоро вернется. Больше они его не видели. А вскоре пришли и за женой Кузнецова.
Та же участь постигла и остальных их земляков. В итоге из всех выходцев из Ленинграда в живых остался лишь Алексей Косыгин, также проживавший в сталинское время на улице Грановского. Косыгин стал работать в Москве еще с середины 1930-х годов, когда пошла волна назначать на высокие должности наркомов совсем молодых специалистов-производственников, которым едва исполнилось 30 лет. В этот период в правительство попали и тот же Вознесенский, и Устинов, будущий министр обороны, и Байбаков, многолетний председатель Госплана.
В самое тяжелое время 1949 года, когда снаряды стали ложиться почти рядом, Косыгин ожидал ареста и уходил из дома каждый день, прощаясь не до вечера, а все равно что навсегда. Но вот однажды, после одного из заседаний, Сталин подошел к нему, похлопал по плечу удрученного министра и произнес: «Ничего, Косыга, ничего. Поработаешь еще, поработаешь…» После этих слов на сердце у Косыгина как-то сразу отлегло. Кстати, Косыгин был четвертым главой правительства, жившим некоторое время в этом доме. Он был председателем Совета Министров СССР в 1964–1980 годах. Отставка также стала для него смертельным ударом. Товарищи по Политбюро очень зорко следили за здоровьем друг друга, и как только у Косыгина случился очередной инфаркт, ему сразу же позвонили из Кремля, предложив написать заявление «по собственному желанию». Косыгин согласился, да и иного выхода у него, собственно, не было. После вынужденной отставки Косыгин не прожил и двух месяцев. Правда, улица Грановского не стала для Алексея Николаевича постоянным местом жительства. Последние десятилетия он жил в специально построенном доме в окрестностях Ленинского проспекта, ныне улица, где стоит этот дом, носит имя Косыгина. Закрывая тему «ленинградского дела», было бы справедливо заметить, что хотя Абакумов как непосредственный исполнитель «кремлевского заказа» и понес заслуженное наказание (его посадили в 1952 году, несколько лет держали в тюрьме, а в 1955 году судили именно в Ленинграде), но все-таки главные «заказчики» не пострадали, в том числе и Маленков.
Всего же в 1930–1950-е годы было репрессировано более полусотни жильцов дома, брали людей целыми квартирами. Нередко жилплощадь арестованных довольно долго оставалась незанятой, а бывало, что новый хозяин квартиры вселялся в апартаменты уже через неделю-другую после ареста прежнего жильца. Вселялся – чтобы через некоторое время последовать за ним же. Часто и мебель репрессированных пригождалась, и одежда, и посуда, и прочие предметы быта. Среди тех, кого отсюда препровождали прямо на Лубянку, были и высокопоставленные представители советской партхозноменклатуры, и менее значительные фигуры – секретари-машинистки, референты, обслуживающий персонал.
На улице Грановского также жили маршалы Советского Союза Георгий Жуков, Константин Рокоссовский, Иван Конев, Родион Малиновский, Василий Чуйков, Семен Буденный, Семен Тимошенко, Климент Ворошилов.
Ворошилов получил это высокое воинское звание в 1935 году среди первых. Помимо него маршалами стали Буденный, Блюхер, Егоров и Тухачевский. Причем вскоре из пятерых в живых осталось только два маршала. И погибли первые маршалы, как известно, не на войне, а в результате репрессий. И лишь Ворошилову и Буденному удалось дожить до глубокой старости. Поскольку до 1940 года Ворошилов был наркомом обороны, у него дома часто собиралась советская партийная и военная верхушка. Сложилась даже традиция отмечать у Ворошилова Первомай и 7 ноября. Так, 1 мая 1937 года после парада на Красной площади на квартире у Ворошилова собрались Сталин, Молотов, Ежов со товарищи, а также крупные советские военачальники. Сталин поднял первый тост: «Я предлагаю выпить за то, чтобы все наши враги были разоблачены… И чтобы в следующий раз за этим столом сидели те, кто действительно этого достоин». Интересно, что выпили за это даже те, кто, по мысли вождя, был недостоин. Но осознавали ли они свою обреченность, вот в чем вопрос?
А тост, прямо скажем, оказался пророческим: через три недели с небольшим арестовали маршала Тухачевского, который, будучи заместителем наркома, не стеснялся прилюдно критиковать Ворошилова за некомпетентность и в душе, видимо, презирал своего начальника. Тухачевский, кадровый царский офицер, вынужден был затем принести публичные извинения Ворошилову, но от расстрела Тухачевского это уже не спасло.
В 1930-е годы Ворошилов пользовался в народе большой популярностью и безграничным доверием Сталина. В честь Ворошилова называли города и села, фабрики и заводы, и даже танки. С него писали картины («Ворошилов на лыжной прогулке», художник А. Герасимов), слагали песни («Песня о луганском слесаре» – сам Ворошилов был из Луганска). Именно на Ворошилова в числе прочих и надеялся Сталин в преддверии грядущей войны. Но доверия этого Климент Ефремович не оправдал. Уже в сентябре 1941 года он был отстранен от должности командующего Ленинградским фронтом. А чего еще можно было ожидать от него, ведь маршал не имел даже военного образования. Но с политической грамотностью у него было все в порядке. Кстати, жена Ворошилова, Екатерина Давидовна Горбман, еще с юности была фанатически предана делу большевистского интернационализма, являясь убежденной атеисткой, за что ее отлучили от синагоги.
Как-то в один из самых напряженных моментов войны осенью 1941 года в телефонном разговоре с Коневым Сталин сказал: «Вы не думайте, товарищ Сталин не предатель, просто товарищ Сталин слишком доверился кавалеристам». Сталин, который нередко говорил о себе в третьем лице, конечно, имел в виду Ворошилова, Буденного и Кулика с Тимошенко.
Жуков так отзывался о Ворошилове: «Смелый был человек, но как военный руководитель – недалекий. А со Сталиным у него были сложные отношения». О смелости Ворошилова ходили легенды, и вполне оправданные. Так, осенью 1941 года он приехал на передовую, где оборону держали войска Ленинградского фронта. Когда началась атака и бойцы попрятались в своих окопах, он решил поднять их личным примером. Он мгновенно вылез из окопа, вскочил на бруствер (это в шестьдесят-то лет!) и громко скомандо