Судя по дневнику, в этот период отношения Якунчиковой с Коровиным постепенно осложняются, так как он, видимо, увлекся Якунчиковой, а она не отвечала ему взаимностью. Еще до посещения мастерской Коровина 21 сентября она записывает в дневнике: «Вечером на минутку Коровин, досадно, что не задержала его – вышло не гостеприимно». А в ноябре, уже в Вене, по пути в Париж, Якунчикова пишет: «Сейчас в голове неразобранные впечатления последней недели. Коровин – его неожиданное чувство, досада на него».
В феврале 1892 года Якунчикова под впечатлением встреч с Коровиным в Париже заносит в дневник: «4-го. Споры с Коровиным. Жаль его и ничего не могу чувствовать, просто раздражение». И можно предполагать, что именно Коровину адресовано письмо, текст которого Якунчикова помещает в дневнике за 1894 год: «7 мая. Не знаю, простите ли мне грехи мои или нет, однако решаюсь писать вам. Грустно было бы мне думать, что вы лишили меня всякого доверия и, вообще как бы то ни было, симпатии, которая когда-то была между нами. Вы, может быть, не поверите, что я постоянно вспоминаю вас, когда приходится сталкиваться с чем-нибудь новым в искусстве. Зачем так долго нет от меня ни признака внимания и помощи. Уж виновато говорю, что и просить даже прощения не смею».
Работая во флигеле в Малом Кисловском переулке, Мария Васильевна в 1889 году написала достаточно интересную с художественной точки зрения картину «Вид из окна на Среднюю Кисловку». Здесь запечатлена атмосфера Кисловских переулков конца позапрошлого века. Всего известно два варианта этой картины. Один вариант хранится в музее-усадьбе в Поленове, другой – у родственников художницы в Швейцарии, в Шэн-Бужери. Именно там, в пригороде Женевы, она и скончалась в 1902 году от туберкулеза легких. Ей было всего 32 года… Еще одна дочь Василия Якунчикова – Вера Васильевна – создавала панно в технике аппликации по ткани. Она также явилась создателем музея Борисова-Мусатова в Тарусе, недалеко от усадьбы Поленово, где жила ее другая сестра, Наталья Васильевна Якунчикова-Поленова, жена выдающегося художника.
Фрагмент картины М. Якунчиковой «Вид из окна на Среднюю Кисловку», 1889
В августе 1882 года Василию Ивановичу Якунчикову в Малый Кисловский переулок пришло письмо: «Продолжительное знакомство с дочерью Вашей Натальей Васильевной в настоящее время привело нас обоих к счастливому решению соединить нашу судьбу. Глубоко уважая родительское чувство, я прежде всего обращаюсь к Вам, как отцу, прося Вашего согласия на наш брак». Письмо это писал Василий Дмитриевич Поленов. Интересно, что его черновик написал Савва Мамонтов, об этом вспоминала сама Наталья Васильевна: «Письмо это мы никак не могли составить, и надо было на другой день ехать к папаше официально просить моей руки. При составлении письма присутствовали Лиза и Савва Мамонтовы, Володя, мой брат, и мы с Василием Дмитриевичем. Составил его Савва, и черновик остался у меня». О Поленове она говорила так: «Разве дело в исключительности? Каждый художник – исключение. На Василии Дмитриевиче просто номерка нет. Вот как вечный покой накинет свой покров, тут искусствоведы, как вороны, и кинутся номерки раздавать. Бывает, что под грудами тел и не разглядят воистину первого. А до живых им дела нет!»
Еще в юности Наталья Васильевна брала уроки живописи у известного художника-передвижника Киселева. Этому в немалой степени способствовала ее мачеха, Зинаида Мамонтова, которая была неравнодушна к искусству и стремилась дать детям художественное образование. Будучи уже в зрелом возрасте, Наталья Якунчикова поступила вольной слушательницей в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где, кстати, преподавал Поленов и училась ее сестра Мария. Работы Натальи Якунчиковой также можно увидеть ныне в поленовском музее на Оке.
Старший сын Василия Якунчикова – Владимир Васильевич, о котором упоминает Наталья Васильевна, был одним из организаторов отдела русского искусства на Всемирной выставке в Париже в 1900 году, а также собирателем ценных и редчайших книг. Младший сын – Николай Васильевич, предприниматель, одним из первых в Москве обзавелся автомобилем.
В 1899–1903 годах у Якунчиковых жил член объединения художников «Голубая роза» Сергей Судейкин, а с 1908 года – скульптор Сергей Коненков. Идею разместить здесь свою мастерскую Коненкову подсказал архитектор Иван Жолтовский.
Старая Кисловка
Он выполнял заказ Николая Якунчикова на реставрацию усадьбы в Черемушках. Зная о том, что рядом с домом Якунчиковых пустует флигель, освободившийся еще в 1902 году после смерти Марии Васильевны, Жолтовский замолвил слово перед хозяином дома. Брат покойной художницы за небольшую плату согласился с Жолтовским, и мастерская одаренной художницы обрела вторую жизнь – теперь здесь творил талантливый скульптор и портретист Сергей Тимофеевич Коненков. Николай Якунчиков заказал Коненкову портрет дочери, который он выполнил и назвал «Портрет Ольги Николаевны Якунчиковой в испанской шали».
В мастерской Коненков создал деревянные скульптуры «Егорыч-пасечник», «Стрибог», «Великосил», «Сова-ведьма», здесь рождался шедевр деревянной скульптуры – «Старичок-полевичок». Эта скульптура привлекла всеобщее внимание на восьмой выставке Союза русских художников и была приобретена Третьяковской галереей. На выставке от скульптуры буквально не отходили зрители. Художник Валентин Серов был чрезвычайно уязвлен, что скульптура малоизвестного Коненкова пользуется большей популярностью у посетителей выставки, чем его новая работа – портрет танцовщицы Иды Рубинштейн. На этом портрете Ида Рубинштейн была изображена полностью обнаженной, и ее манящий взгляд, по идее, должен был привлекать посетителей к картине более других произведений.
Заметив Коненкова, Серов подошел к нему, поглядел сверху вниз на молодого скульптора и насмешливо поинтересовался: – А не мешает ли, молодой человек, моя легкомысленная танцовщица вашему столь серьезному «Старичку»?
– Нет-нет, она ему не мешает, – вежливо отозвался молодой скульптор. – Вот только у меня создалось впечатление, что он ей просто жизни не дает.
Коненков приехал в Москву со своей уже готовой и ставшей потом широко известной скульптурой «Камнебоец». Его он ваял в родной деревне Караковичи, что на Херсонщине. Прообразом послужил рабочий Куприн. Земляки скульптора долго удивлялись, пожимая плечами, зачем же Коненков режет рабочего в дереве.
– Вот пошлю ее в Москву, пусть там люди посмотрят, – отвечал им Коненков.
Но крестьяне не верили скрытному скульптору, искали здесь какую-то подоплеку. И в самом деле, ну на что здесь смотреть? Рабочий как рабочий, такой же, как и все. И все-таки потом догадались: в Москве скульптуру отольют из чугуна и сделают специальную машину, которая будет дробить камни. Только эта догадка и успокоила земляков Коненкова.
В мастерской Коненкова также бывали многие деятели русской культуры, в том числе Виктор Васнецов, Митрофан Пятницкий со своим хором. Вскоре семейные неурядицы заставили Коненкова оставить просторную мастерскую и переехать в подвал на Швивой Горке. А после 1917 года из особняка на Кисловке попросили и всех остальных.
С 1953 года творческая атмосфера вернулась в эти стены – после превращения двухэтажного домика в семиэтажный здесь поселили профессоров и преподавателей Московской консерватории.
9. Отель «Националь». Приют московской богемы
«Пойдем на Уголок!» – Мессерер, Збарский и Максакова – Трактир «Балаклава» – Куда вложить деньги? В гостиницу! – Петербургский зодчий Александр Иванов – Дорогущая гостиница Москвы – Великие князья и премьеры – Савинков и бомба – Шагинян встречается с Гиппиус – Общежитие для наркомов – Возрождение «Националя» – История знаменитых постояльцев – Американцам нравится! – Ив Монтан и Христина Онассис – Ив Сен-Лоран и Параджанов – Богемные поэты Светлов и Олеша: с рюмкой по жизни – Эрдман и Платонов – Шаланды Никиты Богословского – Котлета де-воляй для Булгакова – Судак Орли под соусом – Сергей Прокофьев лезет под рояль с Рихтером – Зернистая икра и лососина в голодные годы – Чуковский не выносит храпа – Простой советский человек – Валютчик Рокотов и шпион Пеньковский – Шолохов: поедемте в номера! – Золотая молодежь – «Национальная гвардия» – Михалков и Тарковский – Запретный джаз на втором этаже – Художник Щапов и скульптор Иконников – Мимо «Националя» на демонстрацию
Еще полвека назад это роскошное здание на пересечении Тверской и Моховой улиц кроме как «Уголком» не называли. «Пойти на Уголок» означало у московской творческой интеллигенции встречу в кафе или ресторане гостиницы «Националь», известном богемном месте столицы. Артисты и писатели, музыканты и композиторы, ну и конечно, художники – куда же без них! – облюбовали «Националь» с 1930-х годов. «Среди точек притяжения московской богемы тех лет кафе “Националь” на первом этаже одноименной гостиницы занимало почетное место. Обаяние пейзажа, открывавшегося из окна кафе, затмевало все прочие достоинства этого заведения и его недостатки, выражавшиеся в высоком уровне цен. Если наша компания заказывала бутылку водки “Столичная”, я ставил бутылку перед собой и сравнивал рисунок на этикетке с видом, открывавшимся из окна.
Получалось, что этикетка нарисована прямо с этой точки, потому что ракурс гостиницы “Москва”, обрамленный оконной рамой, полностью совпадал с изображением. Кстати, в те годы разница в цене водки и коньяка не была настолько велика, как теперь, и многие посетители кафе “Националь” предпочитали заказывать коньяк и кофе, что в большей степени соответствовало идее заведения», – вспоминал художник Борис Мессерер, причисленный своим благодарным окружением к «королям» московской богемы.
Мессерер стал таковым в 1970-е годы, принадлежал он к ветвистому творческому клану Мессерер – Плисецких, его отец – знаменитый солист и балетмейстер Большого театра, сталинский лауреат Асаф Мессерер, двоюродная сестра – Майя Плисецкая. При желании носители этих фамилий, собравшись вместе, смогли бы создать достойный театральный коллектив – столько среди них было служителей Мельпомены и прочих сопутствующих муз. Бориса Асафовича и по сей день можно приводить как пример одного из самых ярких и плодовитых театральных художников, оформившего многие знаковые спектакли московских театров второй половины ХХ века. Он работал с лучшими режиссерами, хорошо известен за рубежом и в нашей стране (и не только потому, что с 1974 года был мужем поэтессы Беллы Ахмадулиной).