А в «доахмадулинский» период Мессерера как магнитом тянуло на Уголок. Компанию ему составляли коллеги – «святая троица Националя» – Лев Збарский и Юрий Красный. Збарский – сын академика и Героя Соцтруда Бориса Збарского, бальзамировавшего тело Ленина для мавзолея. Художник-график Лев Збарский иллюстрировал книги Юрия Олеши и советские мультфильмы, но более известен он своими женами, среди которых в разные годы были «советская Софи Лорен» манекенщица Регина Збарская и актриса Театра им. Вахтангова Людмила Максакова. Героиня подиума и богемных вечеринок, красавица Збарская имела связи в самых разных слоях советского общества (что вполне понятно), получив широкую известность и на Западе, где ее называли «самым красивым оружием Кремля». Регина Збарская покончила с собой в 1987 году.
Современный облик гостиницы «Националь»
Людмила Максакова сегодня чаще упоминается как мать оперной певицы Марии Максаковой, но в те годы она считалась богемной дивой Москвы. Дочь режиссера Рубена Симонова Ольга Симонова-Партан пишет о ней: «Максакова была в богемной Москве тех ушедших, советских времен притчей во языцех. Выйдя замуж, как тогда выражались, за “фирмача” из ФРГ, которого театральная Москва подобострастно величала “Улей”, она убивала наповал деятелей культуры и искусства своими шубами, бриллиантами, машинами. Сорила западными деньгами очень по-русски.
Исконно русская удаль гармонично сочеталась с ослепительной, западного происхождения роскошью. Сплетни о романах Людмилы Максаковой со знаменитостями, о ее театральных кознях и о ее фантастических туалетах постоянно циркулировали из уст в уста по богемной Москве. В те советские времена Максакова была предтечей сегодняшнего постсоветского гламура. Тогда была только одна настоящая московская львица – Людмила Максакова». И хотя звание народной артистки РСФСР Максаковой дали в 1980 году, еще раньше за глаза ее прозвали «нарядной артисткой» – на сцену родного вахтанговского театра она выходила в своих собственных драгоценностях.
В 1972 году Збарский выехал в Израиль, несмотря на завидное женское окружение и вполне достойное существование – хорошую квартиру, мастерскую на Поварской, дачу в Серебряном Бору. Уехал «просто от скуки, от общей серости жизни, от запертости, запретов, недосягаемости заграницы. Вместо советской предполагаемой карьеры предпочел тамошние неизвестности, которые давали вольность и независимость», – отмечал Анатолий Найман. Отец Юрия Красного не бальзамировал Ленина, но этот художник-график также выехал в Израиль в 1972 году. С жиру бесилась советская богема, как сказали бы на это в очереди за туалетной бумагой.
Но в 1960-е годы молодые и не имевшие пока мастерских на Поварской художники сидели за столиком в «Национале», трепались на разные темы. Збарский все мечтал загнать кому-нибудь задорого причудливый фонарь из мавзолея Ленина, видно оставшийся от папы-академика. А Красный (известный иллюстратор детских книг) по-дружески упрекал его, показывая на очередь к усыпальнице вождя: «Твой пахан из нашего вождя чучелку сделал, а народ теперь стоит». Збарский нисколько не обижался. За разговором они занимались чрезвычайно любопытным делом, рассматривая этикетку «Столичной», авторство которой до сих пор служит предметом спора – то ли это специалист по этикеткам Владимир Яковлев, то ли художник Андрей Иогансон (сын того самого Бориса Иогансона, автора «Допроса коммунистов»). Спорить об авторах можно долго (особенно за рюмкой коньяка), а вот что не подлежит сомнению, так это ракурс, с которого был сделан рисунок – и здесь нельзя не согласиться с Мессерером: кто бы ни создал картинку для самой популярной в мире водки, он сидел здесь, за столиком «Националя»…
А когда-то очень давно на месте Уголка стоял неприметный дом, известный еще с допетровских времен. Принадлежал он некоему Фирсанову и славился своим трактиром «Балаклава» на первом этаже. Откуда в Первопрестольной взялось крымское название? Ведь судя по старым фотографиям той же Тверской улицы, ее украшали гостиничные вывески исключительно с именами заморских городов – «Париж», «Лондон», «Мадрид», а тут – «Балаклава», что рядом с Севастополем. Наиболее предпочтительная версия такая: в трактир частенько приходили купцы-охотнорядцы с близлежащего торжища, заключавшие здесь же сделки, а затем их громко и дорого обмывавшие. А у охотнорядцев были на редкость неровные отношения со студентами близлежащего университета: они друг друга недолюбливали, нередко вступая в словесные перепалки, переходившие в кулачные бои. Одно из таких побоищ и произошло аккурат в трактире, получив у московских острословов название «Балаклавской битвы» – в честь сражения, состоявшегося в 1854 году во время Крымской войны 1853–1856 годов. Так и привязалось слово «Балаклава» к трактиру. Как тут не вспомнить весьма похожую историю, когда столкновения студентов с полицией на Тверской площади назвали Дрезденской битвой, поскольку случилась она у стен гостиницы «Дрезден». Неистребимы московские традиции!
«Балаклава» состояла из двух низких, полутемных залов, а вместо кабинетов в ней были две пещеры: правая и левая. Захаживал сюда завсегдатай и ценитель подобных заведений Владимир Гиляровский, бывавший в этих пещерах: «Это какие-то странные огромные ниши, напоминавшие исторические каменные мешки, каковыми, вероятно, они и были, судя по необыкновенной толщине сводов с торчащими из них железными толстыми полосами, кольцами и крючьями. Эти пещеры занимались только особо почетными гостями». Ну а менее почетные гости обходились залом попроще.
Почти что «Балаклава». Московский трактир. Художник Б.М. Кустодиев, 1916. Фрагмент
Конец XIX и начало XX века в истории Москвы характеризуются необычайным интересом деловых людей к дорожающей в центре города земле. Превращение Первопрестольной в крупнейший экономический и промышленный центр послужило толчком к строительному буму – появлению крупных инвесторов, рассматривавших старую столицу как место удачного вложения финансовых средств, приносящих хороший доход. Кто первым уловил эту тенденцию, тот и оказался в самом большом выигрыше. В 1897 году земельный участок на углу Тверской и Моховой улиц был приобретен под застройку «Варваринским акционерным обществом домовладельцев», созданным крупными московскими промышленниками – Александром Шамшиным, Александром Шлезингером и Семеном Лепешкиным, выступившими своего рода первопроходцами в новом виде бизнеса.
В трактире. Художник В.Е Маковский, 1887. Фрагмент
Примечательно, что никого из них не назовешь специалистом в сфере строительства, их деловые интересы были сосредоточены совсем в иных областях. Гласный городской думы Шамшин владел меднопрокатным заводом и золотоканительной фабрикой, занимался производством электрических лампочек (совместно с Константином Станиславским, о чем мы рассказали в главе 6). Шлезингер – банкир, председатель правления московского «Купеческого банка». А еще один депутат (и потомственный купец!), Лепешкин, сосредоточил свои интересы в сфере выпуска механических изделий. Но всех их объединяло одно – они были очень богатыми людьми, миллионерами, рассчитывавшими умножить свои капиталы путем вложения их в дорогую недвижимость – фешенебельные гостиницы и дорогие доходные дома, оснащенные по последнему слову техники. Купленный обществом участок земли как нельзя лучше подходил под строительство самой лучшей московской гостиницы – «Национальной», таково ее первое название.
Здание гостиницы строилось в 1901–1903 годах по проекту зодчего Александра Иванова, автора проектов множества доходных домов стиля модерн в Москве и Петербурге. Уроженец Северной столицы (1845), Иванов и сформировался на берегах Невы как архитектор, получив в 1883 году звание художника архитектуры 1-й степени и создав более полусотни проектов доходных домов. Через десять лет он переехал в Москву, где приступил к работе с неменьшим энтузиазмом. Оценили его и коллеги – в 1902 году Иванов стал академиком архитектуры, в 1903–1905 годах возглавлял Московское архитектурное общество. Венец признания – избрание в Академию художеств в 1912 году. Гостиница «Националь» в модном стиле модерн (в сочетании с некоторыми элементами классицизма – лепниной и пилястрами) наряду со зданием страхового общества «Россия» на Лубянке (ныне часть комплекса зданий ФСБ) стала одним из самых крупных проектов зодчего в Москве. Акционеры «Варваринского общества домовладельцев» выбрали верную кандидатуру – именно опытный и авторитетный Александр Иванов должен был со своим проектом выиграть развернувшееся негласное соревнование с Саввой Мамонтовым, затеявшим строительство в Охотном ряду своего «Метрополя» – конкурента «Националя».
Шестиэтажный корпус «Националя» словно обнимает угол Моховой и Тверской улиц. Примечательно, что не прямой, а намеренно скругленный угол (привет русскому классицизму!) не является равнобедренным – фасад со стороны Тверской уступает по протяженности фасаду, выходящему на Моховую. Инвесторы не поскупились на декоративное оформление гостиницы, хотя первые этажи с большими окнами, отделанные гранитом, не слишком богато украшены – оно и понятно: они предназначались для магазинов, где торговали одеждой, мехами, тканями, драгоценностями, а также чаем, винами, гастрономией, фруктами, шоколадом и даже книгами, в общем, всякой всячиной. Здесь украшением выступают уже сами заполненные деликатесами витрины. А верхняя часть здания словно призывает прохожих войти и убедиться, что гостиница-то и вправду не всем по карману! Почти музейная атмосфера подчеркивается скульптурой на фасаде – шестью изящными женскими статуями в угловой части, поддерживающими балконы пятого этажа.
Вид на гостиницу «Националь», 1900-е годы
Шестой этаж отмечен балконом с красивой кованой решеткой по всей протяженности фасада. На вершине скругленного угла – аттик с майоликовым панно весьма причудливого содержания: на первом плане мы видим трактор на фоне промышленного пейзажа, состоящего из нефтяных вышек, паровоза и много чего еще интересного. Кто же предложил подобную картину – зодчий Иванов или миллионеры-инвесторы?