В 9 часов вечера по радио выступил Сталин, объявивший об окончании долгой и кровопролитной войны. А в 10 часов ожидался грандиозный праздничный салют – 30 залпов из тысячи орудий. Москвичи, не сговариваясь, отправились в сердце города. Доверимся очевидцам. «Вокруг Кремля расставлены прожектора с фиолетово-красными защитными стеклами на расстоянии 150–250 м друг от друга. На Манежной площади на возвышении оркестр, и вокруг него от края до края площади море голов. В воздухе холодно, но народу так много, что холод не чувствуется… Мы решили пойти на Красную площадь. Идти было трудно из-за толкотни. На самую площадь мы просто не могли выйти и остановились у Кремлевских ворот против Исторического музея. По-над площадью шарили лучи прожекторов (3-15-4), высвечивавшие на черном фоне отдельные здания, гл. об. “Василия Блаженного”. Циферблат часов на Спасской башне ярко освещен и стрелка, подошедшая к цифре 12, видна совершенно явственно. С первым ударом часов небо покрылось, перерезалось, исполосовалось сотнями белых и красно-фиолетовых прожекторных лучей. Над гостиницей “Националь” высоко в небе четко выделялся громадный треугольник красного флага, освещенного несколькими прожекторами. Флаг привязан к ненужным уже аэростатам воздушного заграждения. Затем ударили орудия и в воздух взвились тысячи красных, зеленых, желтых и белых ракет. Орудийные залпы из-за треска ракет и выкриков зрителей слышны почти не были. Кончился салют, и мы стали, пересекая площадь сквозь толпу, пробираться по направлению к Ильинским воротам. Самое забавное, что во всей этой толчее ухитрялись проезжать (проползать) автомашины, на каждой из которых сзади, с боков и спереди (прямо на капоте мотора и на радиаторе) висело по 15–20 мальчишек в возрасте 10–18 лет. Автомобиль останавливался, сидящие внутри пытались урезонить ребят, но все напрасно; как только машина трогалась, ее облепляли вновь», – вспоминал москвич Сергей Юров.
Ну а о сегодняшнем значении «Националя» для Москвы и говорить не приходится…
10. У Щусева в Гагаринском
Человек, сделавший себя сам – Когда судьба висит на волоске – «Не делай добра – не получишь зла» – Старинный особняк с декабристским прошлым – Здесь рождался замысел мавзолея – Его «Хованщина» – «Строитель Третьяковской галереи» – Битва за «Москву» – Расплата за успех – Спасибо… Лаврентию Берии! – Михаил Нестеров рисует последний портрет – Война началась! – Четырежды лауреат Сталинской премии – Семейные недуги – Посмертное признание
В октябре 1937 года дом архитектора Алексея Щусева в Гагаринском переулке в Москве совершенно опустел. И куда только подевались многочисленные коллеги, еще вчера спешившие засвидетельствовать академику свое нижайшее почтение, подобострастно внимавшие каждому его слову. Из всех друзей здесь остались разве что две собаки – простые дворняги, подобранные когда-то хозяином дома на улице.
А говорил он и в самом деле слишком много – не зря его друг Михаил Нестеров в шутку называл Щусева «болтуном». «Болтал» Алексей Викторович про то, что за такое большое число построенных церквей его «причислят к лику святых», и что раньше «ладил с попами», а теперь «сладит и с большевиками», и что в вину Тухачевского и Якира не верит, и что большевики уничтожают старину. А еще у него был родной брат, так и не вернувшийся из Америки в Советский Союз…
Лишенный в один день всего – работы и мастерской, – долгими дождливыми вечерами разбирал зодчий свой архив. Вот пожелтевшая грамота о дворянстве, вот аттестат об окончании кишиневской гимназии, диплом об окончании Императорской Академии художеств с золотой медалью, бумага о назначении архитектором Святейшего синода… Как давно все это было!
Со дна старого, видавшего виды сундука Алексей Викторович извлек два роскошных восточных халата, купленных на базаре у старого узбека еще в 1894 году. Купил просто так – он вообще не мог пройти мимо всего яркого, сочного, неординарного. В тот год студент Академии художеств Щусев приехал обмерять мавзолей Тамерлана в Самарканде, тогда он и предполагать не мог, что через три десятка лет всего лишь за сутки ему предстоит придумать образ уже другой гробницы, на Красной площади.
А вот и один из самых дорогих ему царских орденов – Святой Анны II степени. Тогда в 1910 году Щусев впервые в истории русской архитектуры совершил то, что до него никому не удавалось, – воссоздал подлинный облик древнего храма святого Василия Великого в Овруче, а государь Николай II приехал лично поблагодарить его. В том же году зодчего избрали в Императорскую Академию художеств.
А вот письма от заказчиков – великой княгини Елизаветы Федоровны, железнодорожного короля Российской империи Николая фон Мекка, графа Олсуфьева, миллионера Харитоненко, митрополита Антония (Храповицкого). Почти никого из них уже не было в живых: Елизавету Федоровну сбросили в шахту под Алапаевском в 1918-м, фон Мекка расстреляли в 1929-м, Олсуфьев же ждал расстрела на Лубянке. Было от чего призадуматься… А еще в мастерской хранилось множество его эскизов и рисунков. Рисовал он здорово – сам Репин когда-то назвал его лучшим рисовальщиком среди архитекторов. Из акварелей Щусева можно было бы создать приличную галерею, иллюстрирующую не только географию поездок их автора, но и широчайшую панораму шедевров мирового зодчества, исполненных в различных стилях архитектуры. Венеция и Константинополь, Вена и Лондон, Ташкент и Тбилиси, Киев и Рим – где он только не был. Где и что он только не проектировал… Храмы, вокзалы, театры, обсерватории, гостиницы, санатории, жилые дома…
Энергия Щусева била ключом, фонтанировала. Даже трудно понять, как в одной голове столько всего умещалось. Один творческий замысел, не успевая осуществиться, уступал место другому. Так вышло и с гостиницей «Москва». Вполне рядовой заказ по перелицовке конструктивистского здания обернулся для Щусева крахом всей карьеры. Его молодые соавторы, отличавшиеся амбициями куда большими, чем имеющийся у них талант, словно ждали удобного момента, чтобы ударить по вознесшемуся на архитектурный олимп старому «царскому» академику.
И такая пора наступила – летом 1937-го на съезде советских архитекторов Щусев посмел прилюдно спорить с самим Молотовым. Реакция не заставила себя ждать. Кто-то наверху словно дал отмашку. И началась вся эта вакханалия с обличительными статьями в газетах и открытыми собраниями, исключениями и публичными разоблачениями. Ему припомнили всё…
Нет, не очередная пощечина от власти более всего удручала его. Жизнь Щусева и без этого была наполнена трудностями. Черных дней зодчий помнил немало. В 1889 году он пережил внезапную смерть родителей, оставивших его, пятнадцатилетнего подростка, с младшим братом на руках. А разве забудешь тот миг, когда перед самым его носом захлопнулась дверь Императорской Академии художеств, не пожелавшей принять бывшего золотого выпускника в свои объятия (а он-то, наивный, мечтал о заказах!). Куда там, в Петербурге и без Щусева было немало молодых и ранних, мечтающих о самостоятельной архитектурной карьере. А неприятие большевиками его плана «Новая Москва», когда ему устроили разнос, обвинив в «музейности» и желании сохранить памятники старины. А размолвка в 1924 году с Михаилом Нестеровым, не подавшим Щусеву руки за проектирование мавзолея (попробуй-ка откажись!). А тяжелая болезнь детей… В 1937 году самым главным потрясением для Щусева стало предательство. Нож в спину ему всадили те, на кого он более всего надеялся, – ученики и помощники, заставившие забыть о таком понятии, как людская благодарность. Верно говорят в народе: «Не делай добра – не получишь зла». Некоторых из них, приходивших извиняться уже потом, когда все это закончилось, он так и не простил. Он даже в Союз архитекторов не вернулся, о чем зодчего упрашивали те самые люди, кто ранее с позором выгнал его оттуда. Сейчас перед лицом неизвестности (а его мог ожидать и арест) Щусев все глубже погружался в воспоминания, в свое кишиневское детство, в удивительную атмосферу дружной и большой семьи, в которой он родился, возмужал, благодаря которой вышел в люди…
Алексей Викторович Щусев поселился в Гагаринском переулке осенью 1911 года, когда был утвержден главным архитектором строительства Казанского вокзала. Он не рассчитывал, что процесс возведения нового вокзала на Каланчевке затянется, отмерив на это максимум три года. А чтобы постоянно присутствовать на стройке, архитектор переехал в Москву, водворившись вместе с семейством в Гагаринском переулке, в доме номер № 25, где расположилась и его мастерская.
Название переулка никак не связано с первым космонавтом планеты Юрием Гагариным. Еще в середине XVII века здесь, в Конюшенной слободе, стояла усадьба князей Гагариных. Известно, что в этих местах жил стольник Богдан Гагарин, военачальник Петровской эпохи, участник Северной войны, при нем переулок еще был широк, называясь Старой Конюшенной улицей. Гагаринский – звучит более колоритно, так и прилепилось это имя к переулку, пока кому-то не пришло в голову в 1962 году переименовать его в улицу декабриста Кондратия Рылеева, главы Северного общества, одного из пяти повешенных в 1826 году участников восстания. Основанием переименования переулка послужило кратковременное проживание Рылеева в 1824 году у другого декабриста, барона Штейнгеля, в доме № 15. Историческое имя вернули улице Рылеева в 1994 году, и она вновь превратилась в Гагаринский переулок.
Дом, в котором поселился Щусев, был старинным, послепожарной постройки, и также связанным с памятью о декабристах.
Дом Щусева в Гагаринском переулке
Здесь, в частности, жил член Северного и Южного обществ декабристов Петр Свистунов. У Свистунова, прожившего 85 лет, часто бывал Лев Толстой, интересовавшийся его воспоминаниями о долгих годах каторги. Захаживал на музыкальные вечера в Гагаринский переулок и Петр Чайковский.
При Щусеве этот иссякший было поток выдающихся деятелей русской культуры вновь обрел полную силу. Кто только не приходил в его особняк! Внук Алексея Викторовича и его тезка, Алексей Михайлович Щусев, унаследовавший от деда талант зодчего, вспоминал, как дом в Гагаринском переулке посещали Нестеров, Корин, Рерих и многие другие. Запомнилась ему и «угловая комната в этом доме, что когда-то была домашней мастерской деда. Там он зимней ночью 1924 года набросал первые эскизы мавзолея. Рождение мавзолея происходило в результате изучения не только русского, но, в первую очередь, мирового опыта строительства сооружений такого рода. К работе Щусев отнесся крайне ответственно. Первый проект родился за одну ночь. Потом пришло выверенное, точное решение – определились необходимые пропорции и масштабы. На Красной площади был создан фанерный макет в натуральную величину».