Голос его дрогнул и вдруг превратился в тонкий фальцет.
- Слушаю вас, - сказал человек.
- Вот портфель, - сказал Мохриков, - извольте видеть - дыра, - доложил Мохриков и показал. Действительно, в портфеле была узкая дыра.
- Да, дыра, - сказал человек.
Помолчали.
- В трамвай сел, - сказал Мохриков, - вылезаю, и вот (он вторично указал на дыру) - ножиком взрезали!
- А что было в портфеле? - спросил человек равнодушно.
- Девять тысяч, - ответил Мохриков детским голосом.
- Ваши?
- Казенные, - беззвучно ответил Мохриков.
- В каком трамвае вырезали? - спросил человек, и в глазах у него появилось участливое любопытство.
- Э... э... в этом, как его, в двадцать седьмом...
- Когда?
- Только что, вот сейчас. В банке получил, сел в трамвай и... прямо форменный ужас...
- Так. Фамилия ваша как?
- Мохриков. Инкассатор из Ростова-на-Дону.
- Происхождение?
- Отец от станка, мать кооперативная, - сказал жалобным голосом Мохриков. - Прямо погибаю, что мне теперича делать, ума не приложу.
- Сегодня банк заперт, - сказал человек, - в воскресенье. Вы, наверное, перепутали, гражданин. Вчера вы деньги получили?
"Я погиб", - подумал Мохриков, и опять тузы замелькали у него в глазах, как ласточки, потом он хриплым голосом добавил:
- Да это я вчера, которые эти... д... деньги получил.
- А где были вечером вчера? - спросил человек.
- Э... э... Ну, натурально в номере. В общежитии, где остановился...
- В казино не заезжали?
Мохриков бледно усмехнулся:
- Что вы! Что вы! Я даже это... не это... не, не был, да...
- Да вы лучше скажите, - участливо сказал человек, - а то ведь каждый приходит и говорит - трамвай, трамвай, даже скучно стало. Дело ваше такое, что все равно лучше прямо говорить, а то, знаете, у вас пух на голове, например, и вообще. И в трамвае вы ни в каком не ездили...
- Был, - вдруг сказал Мохриков и всхлипнул.
- Ну, вот и гораздо проще, - оживился человек за столом. - И мне удобнее, и вам.
И, позвонивши, сказал в открывшуюся дверь:
- Товарищ Вахромеев, вот гражданина нужно будет проводить...
И Мохрикова повел Вахромеев.
МИХАИЛ
"Гудок", 8 июля 1926г.
ГРОМКИЙ РАЙ
20-го апреля ночью женщина-работница М., уборщица вагонов депо Москва-Ряз. Ур., по обязанностям службы находилась в служебном вагоне э 1922.
Вдруг видит - тащится в вагон пьяная компания. Сам ТРВ Каратаев, с ним два хахаля и какая-то гражданка.
Тотчас Каратаев направляется к уборщице М. и делает ей предложение:
- Так и так, не согласитесь ли объединиться со мной в одном купе?
Словом, предлагает устроить тихий рай. Ну, конечно, получил отказ и вернулся к своей компании.
Только у них там получился совсем не тихий рай, а напротив того - очень громкий.
Поздно ночью слышно было, как неизвестная гражданка снаружи кричала так, что стекла в вагоне звенели.
- Похабники, знакомой даже пяти рублей не заплатили за весь вечер! А еще с кокардами!.. По-видимому, интеллигенты!
И другое, что полагается в таких случаях.
А наутро ТРВ уборщицу М. погнал к вчерашнему хахалю с запиской за этими самыми пятью рублями.
Теперь дальше. Конечно, М. подала заявление в ячейку РКП, а Каратаев с тех пор начал к ней придираться.
Случай совершенно явной придирки произошел 9 июня.
Придя на работу, М. забыла повесить марку на место, но и начальство, и все товарки видели, что она с утра на работе. И вдруг объявляют ей, что полдня не будет записано.
Тут все женщины подняли шум, что это - явная месть со стороны Каратаева, и тогда только начальство отступило.
М. боится, что ее скоро за какой-нибудь пустяк выкинут с позором со службы, и хочет, чтобы ее заявлению был дан ход.
М.
"Гудок", 30 июня 1926г.
АНГЛИЙСКИЕ БУЛАВКИ
1
Принимать бокс за классовую борьбу - глупо. Еще глупей - принимать классовую борьбу за бокс.
2
Не каждый не делающий своего дела, забастовщик.
3
"Время - деньги". Принимай поэтому деньги вовремя.
4
"Английская болезнь" не всегда консерватизм. Иногда это - просто рахит.
5
Если ты бездейственен по натуре, не вступай в Совет Действия.
6
Совет короля плюс Совет Действия не создают еще советской системы.
7
Объявить забастовку незаконной - нельзя. Можно - просто объявить забастовку.
8
Водить массы за нос - еще не значит быть вождем.
9
Туманными фразами Лондона не удивишь: в нем и без того туманно.
10
Не объясняй лондонского томским - тебе не поверят.
11
Если в палате лордов темно - не удивляйся: "высший свет" - одно, а электрический свет - другое.
12
Не суди забастовщиков за "нарушение тишины". Из-за них ведь затихла вся Англия.
13
Конституция - как женщина. Ей не следует хвастать старостью.
14
Присягая королю, можешь покраснеть. Присяга твоя от этого не станет красной присягой.
15
Входя в Букингемский дворец, не говори: "мир хижинам". Это совершенно неуместно.
16
На Бога надейся, а с епископом Кентерберийским не спорь.
17
Не бойся политики. Она отнюдь не жена Поллита.
18
Не говори "дело в шляпе", если знаешь, что дело в кепке.
19
Если ты джентльмен, не входи в парламент в короне: головные уборы снимать обязательно.
20
Снявши парик, по голове не плачут.
Ол. Райт
"Бузотер", 1926, э 11
ТИПАЖ
Мощный звонок перешиб "Шествие сардара".
- С вами говорит администратор ленинградских, московских и провинциальных театров, - сказал голос на фоне бубнов "Сардара", желательно переговорить с вами по делу.
- Приезжайте ко мне в два часа дня.
- А в час? - спросил далекий администратор.
- Ну... хорошо.
Администратор выключился, затем обогнал Америку и явился в час без четверти.
Гость одет был в пиджак, полосатые брюки, ботинки на пуговках. Гость был с лысиной, бородкой и печальными глазами.
- Садитесь, пожалуйста, - сказал я, изумляясь тому, что при госте нет портфеля.
Впрочем, отсутствие портфеля возмещалось наличием драгоценного камня в засаленном галстуке, по всем признакам - изумруда.
- Мерси, - сказал гость, - фамилия моя - Суворов-Таврический.
- Скажите, - воскликнул я, стараясь, чтобы изумление мое не приняло неприличных форм. - Без сомнения, Таврический - ваш псевдоним?
- Нет, - ответил гость, - как раз Таврический - фамилия, а псевдоним Суворов. По отцу я - Таврический, а по матери - Котомкин.
- Таким образом, вы - Котомкин-Таврический.
- Да, - подтвердил гость. - Вам, может быть, моя фамилия неприятна?
- Помилуйте! - воскликнул я.
- О вас много и тепло говорил мне Бобров в Ленинграде. Вы знаете Боброва?
- К сожалению, нет... Но я много слышал о нем хорошего, о Боброве, поспешил я утешить гостя.
Как известно, люди, говорящие о вас много и тепло, редки. Гораздо чаще встречаются такие, что говорят мало, но пакостно, поэтому я сразу взял Боброва на заметку.
- Вы Ленинград знаете? - спросил Суворов.
- Как же!..
- В том месте, где трамваи поворачивают с проспекта 25 Октября, направляясь к "Европейской" гостинице, и где стоит...
- Громаднейший бюст! - подтвердил я.
- Да. В один прекрасный день мая я сел в трамвай, имея при себе в кармане 1200 рублей казенных денег. Нужно вам заметить, что я влюблен в строительство социализма, и вид новых кубиков, которыми мостили, вызвал у меня взрыв восторга. Мысленно я видел великий город в садах и рабочих домах... Проехав четыре квартала, я вышел из трамвая, взялся за карман, зашатался и едва ли не упал... - Тут ужас выразился в мутных глазах Котомкина-Суворова: - Денег при мне не было.
- Вырезали?!
- Вырезали. В то время, когда я любовался кубиками. Я лишился службы в театре.
- А в каком вы служили?
Таврический махнул рукой:
- Мне больно говорить об этом. Три месяца я метался по Ленинграду и покрыл растрату. По счастью, друзья мои, Туррок и тот же Бобров, помогли мне, и я получил место.
- В другом театре?
- Нет, это был кооператив. Мне дали место кассира. Коротко скажу: не успел я прослужить и двух недель, как в том же трамвае и в том же месте у меня вырезали шестьсот семьдесят казенных рублей.
- Однако! - воскликнул я нервно.
- Но это не все, - сказал Суворов, - я переехал в Москву. Мне помогли, и вот я снова при должности.
- В кооперативе?
- Нет, вновь в театре. И по моей специальности, администратором. Я вздрагивал от радости, любуясь вашим городом, не совру вам: я плакал не раз в своем номере гостиницы, представляя себе столицу через пять лет...
- Позвольте, - перебил я, - почему плакали?
- Счастливыми слезами, - объяснил Суворов, потом вдруг из глаз его буквально хлынули слезы на пиджак. Он взревел и повалился на колени. Все в голове у меня перевернулось кверху ногами.
- Спасите меня! - каким-то паровозным голосом завыл Котомкин, и в соседней комнате залаяла собака. - В трамвае э 34 на третий день вырезали двести казенных рублей!
- Черт знает что такое... - сказал я тупо.
Произошла пауза, во время которой Котомкин поднялся и заломил руки.
- Ваш изумруд... - начал я.
- Взгляните на него на свет, - пригласил Котомкин.
Я глянул и перестал говорить об изумруде.
- Во всем доме... - начал я, но лицо Котомкина стало так ужасно, что я закончил так: - Во всем доме пятнадцать рублей, и из них десять я вручаю вам.
- Сто девяносто! Еще сто девяносто! - прошептал Суворов. - Вы представляете меня под судом?
Я подумал и ответил:
- Неясно.
В голове моей созрел план.
"Почему негодный Валя никогда не отзывается обо мне так хорошо, как Бобров? Дай-кось я ему сделаю пакость..."