«Да хоть в 100 (сто)!» — радостно думал Пумперникель.
Лучики цифр плясали в глазках казначея.
«Его Величество, — бубнил, истекая восторгом, внутренний голос, — Эдвард II (см. выше) был облачен в мантию с подбивом из горностая, украшенную по вороту 12 (дюжиной) кистямуров голубой воды, общей стоимостью 342 (триста сорок два) бинара и 6 (шесть) монов. Монаршее чело венчала корона, оцененная согласно квартальной описи…»
Троекратный рев фанфар сбил с мысли. Казначей поморщился, ковырнул мизинцем в ухе. «Какой дурак решил начать праздник вовремя?» По трибунам прокатилась волна оживления. Его Величество привстал в ложе, махнул рукой: приступайте!
— А-а-а!!! — деликатно отозвались трибуны.
Откинулись пологи в двух шатрах, серебристом и фиолетовом. На арену ступили капитан лейб-стражи Рудольф Штернблад и Просперо Кольраун, боевой маг Реттии. Форма одежды парадная; капитан при шпаге, маг при посохе. «Оружие» до поры оставалось в ножнах, то есть в шатрах.
— О-о-о! — оценили выход трибуны.
Сойдясь в центре арены, дуэлянты отсалютовали королевской ложе. Затем сдержанно кивнули друг другу.
— Можешь сделать «Трубный Глас»? — осведомился Штернблад у мага.
Просперо от удивления слегка приподнял левую бровь, что в данной ситуации было недопустимой тратой сил и энергии. Но кивнул с достоинством. Трудно выглядеть спокойным, когда в душу нагадил клин перелетных грифонов. Тут или нюхай, братец, или разгребай. Одно радовало: мальчишка в безопасности. Остальное неважно. Позор, потеря лица — неважно. Если Рудольф хочет что-то сказать, пускай говорит. Хоть ненадолго оттянуть миг унижения…
Маг тронул ярко-синий кристалл под навершием посоха. Сунул посох под нос капитану:
— Говори сюда. Тебя все услышат.
— Ваше Величество! — капитан еще раз поклонился. — Благородные дамы и господа! В здравом уме и трезвой памяти, объявляю во всеуслышанье…
Кристалл барахлит? Или у доблестного капитана в самом деле дрожит голос?!
— …что имею честь признать себя побежденным!
Сначала Просперо решил, что Бедный Йорик, шут короля Эдварда, подсадил в посох «вертун-словокрут».
— Я убежден, что «оружие» высокоуважаемого Просперо Кольрауна превосходит мое по боевым качествам, и потому сдаюсь без боя. Если Его Величество сочтет такое заявление несовместимым со званием капитана лейб-стражи, я готов сложить с себя служебные полномочия и немедленно подать в отставку.
— …?! — не поняли трибуны.
И в тишине — одинокий, писклявый вопль:
— Трус!..
Крикун смолк раньше, чем опомнилось эхо. Обнаружить на трибунах героя-одиночку проще простого. А общественное мнение тем и славно, что в нем нет одиночек.
Спохватившись, маг едва не вцепился в посох зубами:
— Ваше Величество! Дамы и господа! Капитан Штернблад проявил невиданное благородство, пытаясь избавить от позора меня, Просперо Кольрауна! На самом деле его «оружие» подготовлено куда лучше моего, поэтому я отказываюсь принять заявление о поражении. Напротив, я сам публично объявляю себя побежденным и сдаюсь без боя!
И тут трибуны прорвало.
— Издевательство!
— Сговорились!
— Позор!
— Пусть бьются между собой!
— Дуэль!
— Даешь дуэль!!!
— Ду-эль! Ду-эль!
Тем временем на арене, забыв про беснующуюся толпу, бранились доблестный капитан и великий маг:
— Могучий Просперо, я отказываюсь вас понимать. Я сдался вам первым!
— А я отказываюсь принять вашу сдачу, непобедимый Рудольф!
— А я настаиваю, господин маг! Не для того я принял на себя публичный позор…
— Позвольте, господин капитан! Это я принял на себя публичный позор, я, и никто иной!..
— Мое «оружие» тупое…
— …а мое — хрупкое!..
— …поэтому я требую…
— Требовать будете от сержантов! Категорически заявляю…
— Ах, категорически?! Дудки! Я первый!..
— Да если вам угодно знать, я еще третьего дня…
— Мне неугодно это знать! Мне угодно сдаться!
— Это похоже на оскорбление, господин капитан!
— А на что похоже ваше кривлянье?! Или вы, господин маг, беспрекословно примете мое поражение, или…
— Или — что?!
— Сами знаете что!
— Нет, я не знаю! Извольте объясниться!
— Объясняю! Всякий паяц, оскорбивший Рудольфа Штернблада…
— Отлично! Я к вашим услугам. А свое поражение можете засунуть себе…
— А-а-а! — подвели итог трибуны. — Ду-эль! Ду-эль!
Дрянной посох! Как чародей мог забыть о нем?! «Трубный глас» послушно трудился на благо скандала, и зрители слышали все, до последнего слова. От сладостного предвкушения облизнулись 5542 (пять тысяч пятьсот сорок два) языка, моргнули 11083 (одиннадцать тысяч восемьдесят три) глаза, а 55420 (пятьдесят пять тысяч четыреста двадцать) пальцев забарабанили по подлокотникам сидений. Лишь два глаза, неучтенных в общем реестре, сверкнули дальней зарницей. Его Величество Эдвард II встал в ложе:
— Соблаговолите прекратить! Что за мальчишество!
— Мальчишество! — самозабвенно взвыли трибуны.
— Я запрещаю непосредственную дуэль!
— …ду-эль!
— Господа, вы слышите?!
«А как насчет мятежа? — со всей учтивостью, но более чем внятно спросили верноподданные трибуны. — Такого себе маленького, добропорядочного бунта?! Мы понимаем, монаршая воля, то да сё, но народ жаждет… И не хлебом, знаете ли, единым!..» Видя, что дуэлянты в горячке спора вполне способны ослушаться приказа, короля окружили коллеги Просперо в искусстве боевой магии. Будучи поодиночке много слабее Кольрауна, вдесятером (на тайном языке тари, «гуртом») они представляли грозную силу. К арене двинулась лейб-стража, усиленная гвардейцами-пикинесами. И чародеи, и солдаты отчаянно нервничали. Втайне страшась конфликта, ибо хорошо представляли его разрушительность, они скорее хотели бы увидеть дуэль века, нежели мешать событию. Флюиды бунтарства и здоровой любознательности, в изобилии излучаемые толпой, заражали быстрее чумы. Редкие зрители, выказав недюжинную предусмотрительность, проталкивались к выходу, но даже эти одиночки поминутно оглядывались: кто кого?! Нет, все-таки: кто кого?!
Все шло чудесно, с каждой минутой делаясь еще хуже.
— Стойте! Не надо! Мы будем…
— …драться! Насмерть!
— Мы вот…
— Вот мы…
Тишина удавкой перехватила горло ристалищу. От северного входа, ковыляя, спотыкаясь и поддерживая один другого, спешили двое парней. Верней, очень хотели спешить, а получалось не ахти. Тот, что поздоровее, буквально тащил на себе чернявого худышку, пыхтя загнанным троллем, а чернявый бормотал Коленно-Лодыжкин Заговор, от которых здоровяк худо-бедно, но держался на ногах.
— Что вы здесь делаете, мерзавцы?! — в этом вопросе маг с капитаном проявили редкое единодушие.
— Драться!.. — крепыш сгрузил чернявого к ногам Просперо. — До победного конца!
Вместо ответа чернявый лишь яростно охнул, когда заговор перестал действовать, и бычок сел прямо ему на живот. Рудольф Штернблад кинулся снимать своего увесистого героя с чужого «оружия», попутно массируя ему бедра; Просперо Кольраун пассами начал восстанавливать силы своего изможденного волшебничка, — но оба сразу прекратили эти действия, сделав вид, будто ничего не произошло. А вдруг решат, что нарочно перед дуэлью?! Что вопреки кодексу?! Что против чести?!
— Ду-эль! — девятым валом ударили трибуны. Но шторм зрителей разбился вдребезги, налетев на вопль королевского бирюча, стократ «подзвученный» усилиями трех волхвов-аччендариев:
— Внимание и повиновение! Говорит король!
И, дождавшись гробовой тишины:
— В создавшейся ситуации Его Величество не видит иного выхода, кроме как провести публичное расследование случившегося. Приступайте!
— Мы можем рассчитывать на вашу помощь, мастер Просперо? — волхв, лысый, как колено принцессы Изабеллы, говорил сдержанно, без лишних эффектов, но маг прекрасно услышал каждое слово.
— Разумеется, мастер Юхиббол!
Аччендарий с удовлетворением кивнул в ответ. Его коллега сплел из пальцев сложную фигуру, третий волхв незамедлительно впал в связь-транс, а Просперо Кольраун ударил посохом оземь, дождался, пока навершие замерцает в ритме па-де-грасс, и росчерком каллиграфа изобразил Руну Срочного Вызова. В сочетании с крипто-заклятием «Ока Силы» эта Руна обеспечивала чистоту следственного эксперимента.
На арене, в дюжине шагов от дуэлянтов и их обессиленного «оружия», возник глянцевый бесенок — меньше локтя высотой, зато с игривыми рожками. Гудя басом, он закружился в пляске. Быстрее, еще быстрее… Гул нарастал, плясун превратился в аспидно-черный смерч, плеща белесой гривой; в воронке явственно проступила жемчужина двадцати локтей в поперечнике. Вращение замедлилось, аччендарии в унисон крикнули: «Хэй-хо!» — жемчуг вспыхнул, просветлел…
В глубине явилось: капитан Штернблад отдает распоряжения Мартину Гофферу перед отъездом в Ла Фейри.
Трибуны сладостно ахнули, припав, так сказать, к замочной скважине на более чем законных основаниях. Шар-обсерватор обладал замечательной особенностью: с любой его стороны картина происходящего выглядела одинаково, так что обзор был превосходным отовсюду.
…Ага, вот уже Просперо отправляет в дорогу Мускулюса вместе с недоумевающим «оружием». Тракт Св. Архипа, ночлег в Тихом Омуте, деревне близ виконтства Геззим, снова дорога, поворот на графство — все это мелькнуло в жемчуге за считанные мгновения. Харчевня «У Старины Ника». Смена картинок замедлилась по мановению руки лысого волхва. Вот Тьяден, привязав лошадь, входит в харчевню, вот разговор Мускулюса и Гоффера, так некстати прерванный мальчишками…
Глядя, как пивные кружки, брызжа осколками, расшибаются о голову чародея, капитан Штернблад испытал прилив гордости. Моя школа! А поднос — это уже импровизация, хотя и вполне удачная. Мускулюс без пяти минут магистр, понимать надо!..
По всей видимости, Просперо Кольраун испытывал весьма сходные чувства, наблюдая, как падает, оглушен заклятием, Мартин Гоффер.