- Конечно, батюшку не там похоронили, - она ответила на не заданный вопрос. – Его ведь чуть не в святые возвели, он в Затокинском монастыре покоится. Братия останки туда свезла. А надгробье каменщик здешний тесал, только монастырские Николаю архангела мраморного поставили.
- А как это – сатана вошед… вошел в храм?
Старушка задержала на нем долгий взгляд, и Виктор понял: «У нее провалы в памяти».
- Прасковья Власьевна, вы про отца Николая говорите! – громко подсказала половшая грядки невестка – гиперактивная дама, наверное, за день переделывающая кучу дел.
- Да, верно. Про Николая. Отче врага себе нажил… Войтеха. Этот Войтех из Петрограда приехал в двадцатые, поселился у Потаповых раскулаченных в избе. Всех дурил, что ученый он, натуру человечью исследует… Батюшка Николай его не привечал, уж и так и этак упрашивал: изыди, мил человек, подобру-поздорову, а Войтех только смеялся и Николая «мракобесом» честил.
Ох, и хлебнули с ним горя. Глаз бесовский, бывалыча, кто ему не по нраву, того подловит накоротке и давай наговаривать: бубнит чего-то, как ни о чем, а уж смекнешь – нечистого сватает. Гальку, старосты дочку, извел: в полюбовницы к нему не пошла. Нашептал ей что-то, а девка и повесилась в лесу. Сама ли, нет ли, а так дрыгалась, что голова у нее оторвалась, и уж не сыскали: должно, зверь унес. Так и отпевали безголовую… А потом забрали Войтеха чекисты. Измордовали люто, до черноты, и волоком по деревне, а наши знай подначивают. Распихал Войтех солдат, зубы в пригоршню выплюнул и прошамкал: ждите, холопы, гостя, нагрянет нынче. А ты, святой отец, готовься – тебе его первым принимать, ему и покляузничаешь. Николай потупился и стоит ни жив ни мертв.
Судачили, будто батюшка сам из чекистов, а Войтех - приспешник царский, вот Николай его своим и отдал на растерзание. Дело-то нехитрое, и то сказать: в Изнанково верующих не теснили, как в Затоке той же… Но вечером Николай наказал всем уходить сюда, в Новое – тут всего два амбара было - а сам в часовне молился, лампадки у него горели. Горели, да погасли вдруг, как задуло…
Виктор поднял глаза: в окно виднелся обрубок часовни, плывущий над макушками обступивших ее тополей. Картина будила мрачную ассоциацию с телом казненного, привстающим на обагренном кровью помосте эшафота.
- Нет, отсюда не увидишь. Со взгорка, где сейчас будка трансформаторная. Батюшка велел из амбаров ни ногой, но Игнат Дементьич – это он Николаю надгробье после делал – надоумил: что ж мы, нелюди, он ведь один там Господа за нас просит, а мы в подпол прятаться станем?
Ночь ненастная была, ветер упырем воет. Страшно. Темень проклятущая, уж и не чаешь, кто рядом: не то сосед, не то волк на задних лапах. Провода гудят, надрываются, а в поле рожь стонет, кто-то там идет и причитает сам с собою: заплутал, дескать, ни зги не вижу. Тучи к лесу осели, и за часовней луна с щербиной взошла.
Смотрим – на часовню лезет кто-то, себе крыльями пособляет. И как вскарабкался – тут купол и провалился, аж нас из Прежнего пылью обдало.
Под утро только и откопали батюшку…
- Прасковья Власьевна, таблетки! – гаркнула с огорода невестка. – Опять давлением маяться будете!
***
В сельском продмаге Бобров разжился кульком слоек, которые запил ледяной родниковой водой. Надо было перебить вкус козьего молока во рту. Родник в овражке у продмага порекомендовала невестка Прасковьи Власьевны. Вода оказалась такой сладкой, что Бобров принес и наполнил фляжку. Последнюю, не лезущую уже в рот слойку он раскрошил курам, попрошайничающим возле магазина.
Ему пока не приходило в голову, что между ротмистром из Охранки, убитым господином Шкруевичем и деревенским триллером выдержкой в семь десятков лет есть связующие звенья. Для этой мысли было слишком рано.
В старушкиных мемуарах поровну склероза, фольклора и весьма относительной правды. Новое Изнанково унаследовало от Прежнего легенду об отце Николае, задавленном куполом часовни. Сельчане изрядно потрудились, разгребая гору строительного лома… Останки захоронили в Затокинском мужском монастыре, но есть сомнения – целиком или нет. Есть сомнения и похуже – захоронили Сапова или кого-то другого; он мог быть в часовне не один… его могло не быть там вообще (лампадки задуло разом – священник открыл дверь, чтобы выйти?). Мораль легенды такова: отче нет-нет наведывается в часовню.
Этот плод устного народного творчества возрос на благодатной почве деревенских суеверий в детские годы доброй Прасковьи Власьевны, а сейчас для нее одной актуален. Но его есть чем дополнить…
Что, если призрак – не пекущийся о благе осиротевшей паствы батюшка, а КТО-ТО, отнюдь не столь безобидный? Бог весть, кто составлял компанию Николаю штормовой ночью… Убийца?
Если принять на веру эпилог легенды, злоумышленник – цирковой акробат, исполнивший сумасшедший трюк с восхождением по отвесной стене часовни. Но купол рухнул – скудный бюджет не позволил своевременно отремонтировать здание, и ряженный низвергся в ад. Бутафорские крылья не понесли его по воздуху.
Но ведь нужны веские мотивы, чтобы устраивать готический маскарад для убогой публики. И что это за мотивы? Акт отмщения? Кто же отомстил за «сданного» чекистам Войтеха? Шайка подельников? А у него были подельники? Почему легенда о них умалчивает?
Путаница – мозги вкрутую сваришь.
____
Он и в проселках запутался.
Выходить из машины и консультироваться с туземцами ему категорически не хотелось, да и редкие прохожие доверия не внушали. Зря он не позаимствовал Людмилин навигатор: на карте этот лабиринт обозначался словом «Задольное», но без деталей. По мере того, как он впадал в отчаяние, солнечная позолота таяла в кронах деревьев, а стрелка топлива снижалась к нулевой отметке. Боброву чудилось, что вот-вот из прилеска выкатится на дорогу голова Гальки, старостиной дочки, и зайдется пронзительным визгом, от которого треснет лобовое стекло…
Заколдованный круг разорвал автоинспектор, мерявший радаром скорость из патрульной «девятки». В сочетании с воцарившейся вокруг гнетущей жутью ему подобали вампирские клыки и невнятная речь выходца из могилы, но он был прозаичен, толст и хамоват. Выписав штрафной квиток, он толкнул профилактическую лекцию и отдал права.
- Не нарушайте больше, Виктор Андреевич.
Бобров поспорил бы на свою зарплату, что не превысил скоростной режим ни на метр в час. Он уже закипал.
- Как до Затоки ехать, не подскажете? – спросил он.
- После элеватора налево и по бетонке.
Либо из тупости, либо по колхозному сволочизму инспектор сориентировал Боброва четко на город Фабричный.
«Чтоб ты колесо проколол, товарищ старлей», - взбеленился Бобров. Было восемь вечера. Он зарулил на бензоколонку, где работа была организована в традициях постсоветского абсурда. Под наклейкой «No smoking» стояла пепельница; кассирша флиртовала с заправщиком-киргизом, и оба пролетария плевать хотели на свои обязанности. Свирепый вид шофера «буханки» немного их отрезвил, и они засуетились. «Скорее бы вон из этой дыры», - думал Бобров. Но Фабричный отпустил его не сразу. Из двух дорог Боброва угораздило поехать по той, которая упиралась в тупик: стальные ворота с блокпостом – железнодорожный гейт. Хлынул дождь, настоящий потоп, «дворники» захлебывались, сгоняя воду. Путешественник возблагодарил судьбу, когда за изгибом шоссе увидел мотель с пустующим паркингом.
- У нас есть кафетерий, но если хотите покушать, то лучше сейчас, - предупредила его девушка-администратор, выдавая ключ от номера на втором этаже.
- А когда он закрывается?
- Он не закрывается. Просто у хозяина вечеринка с коре… с партнерами деловыми. – Девушка философски пожала плечами. – Ну, вы понимаете.
- Более чем, - согласился Бобров. – Ладно, схожу сейчас.
- В дверь они ломиться не станут, не волнуйтесь. Люди солидные, чиновники и все в доле... - она хмыкнула, - и все чиновники, в общем.
- Ага. – Бобров помнил пару приемов дзюдо, но пьяную вип-кодлу этим репертуаром дразнить не мудро.
Он отнес в номер сумку (комната не большая, но чистая, с телевизором и санузлом), смотался в столовую за бутербродами и парой бутылок пива. «Завтра отосплюсь до упора, - подумал он. – В машине еще наночуюсь». Откупорив пиво, переоделся и включил новости.
- Трудный день выдался вчера работникам железной дороги белорусского направления, - вещала телеведущая, щурясь на бегущую строку. «А мне-то какой», - поддакнул Бобров. – Несколько сбоев в движении пригородных поездов нанесли убытки перевозчикам, сотни людей опоздали на работу, добираясь на перекладных. В давке на автовокзале пострадали двое детей, их состояние… да, извините, их состояние сейчас уточняется. По предварительным сведениям, машинисты совершали резкое торможение при подходе к станции, после чего докладывали о сбитом человеке. ГУВД по Московской области инцидентов не подтверждает, личности погибших, если таковые были, пока не установлены. Однако в больнице города Дороховска дважды зарегистрированы вызовы бригад «скорой помощи» к платформам. Нам удалось дозвониться до одного из машинистов, Евгения Борцова, но он сослался на подписку о неразглашении. Официальный визит премьер-министра России в столицу Австрии…
«Эк тебе не фортануло, Женёк, - пожалел Бобров машиниста, прикладываясь к бутылке. – Твоё здоровье».
Он отмок в душе, съел бутерброды и вновь улегся на кровати с пивом. Внизу тусовались по-взрослому, но он заснул еще до того, как закончилось пиво во второй бутылке. Проснулся посреди ночи: в форточку врывался сквозняк, в номере захолодало. Бобров подошел к окну.
Гоп-компания угомонилась, пока он спал, и в неподвижной тишине отчетливо слышался грохот несущегося поезда.