- Просто ответь. Далеко?
- Дружок, я без понятия, я дальше подвала не ходила, - откликнулась она. – Вон за теми опорами дверь в стене, с маркировкой «К – Вертикаль» и «Опасно: радиация». Откуда-то оттуда…
- Радиация?! – взбеленился я. – Мне только радиации не хватало! Или мне с тобой за компанию подыхать?!
- Не ори. Про радиацию – это для любопытных, чтоб не лазили. Там стратегический ярус, в него клеть опускается. Не прозевай дверь, я что-то вижу не очень.
…Навзрыд скрежеща заклепками корпуса, скарабкивалась ко дну стволовой шахты клеть: мы расходовали последние крохи ресурса ее безаварийной работы. Я пытался не думать о том, что в этой же коробке мне еще ехать наверх. К обшивке каркаса крепилась фанерная табличка: «Использовать клеть без распоряжения главного инженера СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ». С этим главным инженером работали отчаянные ребята. Или вовсе зэки с расстрельными статьями. Громыхнув на подпружиненной площадке, клеть замерла.
Мы вышли на подвесной пандус. Он крепился по периметру стен, но дальше вниз разверзлась устрашающая дыра, явно не искусственного происхождения. Я прикусил язык, чтобы не завопить от ужаса: строители – уж не те ли отчаянные парни главного инженера?! – уложили фундамент высотки над полостью в грунте!!!
- Идём… идём… - повторяла Вероника. – Идём, туда, видишь – тюбинг? Нам – в него. Не дай мне вернуться. Тащи меня, кусай, по башке врежь – только не дай вернуться.
Из пропасти вознесся к перилам пандуса вой – словно кто-то, скрытый в чреве Земли, окликнул нас по именам, но высота перемешала буквы и выдохнула их, пропитав спертый воздух ржавчиной. Теперь я знал, как выглядит небытие. Черная пустота без пределов и без дна, а над ней стоит дом в шестнадцать этажей.
____
К трем часам я совершил восхождение обратно – до не запертой, прокуренной квартиры Вероники Кабрихиной. Я принял решение не выходить через подъезд: неизвестно, в каком настроении охранники, а оттаскивать их за ошейник теперь некому. Придется испытать последний шанс. Я открыл высокую, в рост, оконную створку. За окном царила ночь - спокойная, свежая и прохладная. В такую ночь не хочется разбиться всмятку, но выбирать не приходилось. Судя по снимкам, которые показывал нам Шкруевич, с этой стороны у башни имелась пожарная лестница. Повернув голову, я убедился: да, лестница почти рядом, всего два метра по внешнему карнизу. Спасибо, что не десять.
Я собрал нервы в кулак и вылез на карниз. Мне удалось сделать четыре коротких шага вбок и почти добраться до лестницы, но на пятом шаге я потерял равновесие и лишь чудом успел схватиться левой рукой за вертикальную тетиву, до мяса ободрав ладонь и вывихнув плечо. Внизу над пустырем вдруг разнесся отчаянный крик, но теперь меня было не обмануть: это не раненное животное, а жестокий малолетка, сын моих соседей, перочинным ножиком пырнувший в бок бродячего пса. А тот вцепился в него мертвой хваткой и перегрыз сухожилья на ногах. Родители Мальчика С Ножиком спали пьяным сном, и он истек кровью, не сумев выползти из кустов. А сейчас он с бешеным рёвом полз по земле к тому месту, где рухнет моё тело… Он требовал, чтобы я не сопротивлялся и разжал пальцы. Но я двигался вниз, отпуская одну перекладину и цепляясь за другую, и единственное освещенное окно оставалось всё выше над головой. Я полностью сосредоточился на перекладинах. Я знал, что у меня в запасе несколько минут, пока поврежденная левая рука не перестанет действовать.
В этот запас я и уложился.
Едва я коснулся подошвами асфальта под домом, как бешеный рёв стих, словно его и не было. Разочарованный Маленький Монстр отполз обратно в кусты.
Думаю, теперь он поджидает меня где-то еще.
____
Следующая (и последняя) моя встреча с господином профессором Шкруевичем прошла не тепло и не по-дружески. Очевидно, он догадался, где и что я нахимичил, но не стал выдвигать претензий, а лишь раздраженно бросил «Что ж, вам повезло». Он просил нарисовать ему план подземных коммуникаций, через которые я провел Веронику Кабрихину (или она провела меня), но я не смог. Моя память вычистила из себя весь путь от приемного покоя преисподней. Мне не одолеть этого пути во второй раз ни вверх, ни вниз. Спас меня крохотный модуль в мозгу, который алкоголики и очень усталые люди именуют «автопилотом». Лишь в одном месте я заплутал, и меня занесло в двухпутный тоннель метро глубокого заложения. Там, где рассеивались рыжеватые лучи от последнего из горящих под сводом фонарей, угадывался остов моторного вагона. Навряд ли этому демонтированному лому суждено когда-либо стронуться с места, но при виде него отупение как рукой сняло, и я ринулся прочь, а мой автопилот выдал в линию зуммер «ошибка, опасно».
Я убегал по насыпи, а в спину мне жарко светили вагонные фары.
По сей день я так и не набрался смелости подойти к станции метрополитена – посадка в поезд вовсе не обсуждается. Венткиоски я обхожу десятой дорогой. И я стараюсь не смотреть на пожарные лестницы.
***
Но, конечно же, забыл я не всё. Ту сцену, у открывшейся перед Вероникой Кабрихиной двери, ничто не берет: ни водка, ни транквилизаторы, ни гипноз. Впрочем, для Вероники здесь наступает эпилог, а про меня, ну что про меня… Обнаружив, что после всех приключений могу ходить, я доковылял до квартала за шоссе, купил в ларьке бутылку коньяка и выпил ее в два приема. Потом умудрился где-то поймать такси и поехал домой. Алька ночью не прикорнула, извелась, упилась волокардина, грела мне еду. Но я еще неделю не завтракал, не обедал и не ужинал. Дежурный травматолог вправил мне вывихнутое плечо, а вот с ладонью оказалось хуже: я занес инфекцию, и целый месяц не вылезал от врачей. Это не считая того, что я отравился коньяком и сутки напролет блевал кровью.
…Финальным отрезком пути был коридор – самый обычный коридор, облицованный серой плиткой, как больничный. Вероника брела в полнейшей прострации. Она и не заметила, как навстречу ей распахнулся армированный створ с круглым оконцем-иллюминатором.
В стоящем на пороге не было ничего от классического дьявола, каким изображали его средневековые художники. Ни козлиной бородки, ни крючковатого носа, ни злобных глазок, ни копыт… Правда, насчет копыт врать не стану, но синие бахилы обтягивали что-то не вполне нормальной формы.
Если одна из образующих мироздание сил и адаптировалась под наше, «контактерское», восприятие, принятый ею образ не будил – бешено тряс – в подсознании ассоциации с болью, кровотечением и фиксированной позой. Голубая рубашка с круглым вырезом, брюки с завязками, шапочка-берет, очки из цельной линзы и хирургическая маска.
- Вероника Романовна? Договор у меня, - он продемонстрировал сложенный вчетверо лист. – Разрываем по форс-мажору?
- Да, - ответила Вероника.
Клочья договора посыпались на пол, хирург потёр ладони.
- Это уже и есть – смерть? – Вероника отступила назад от дверного проема. – Там?
Хирург усмехнулся – маска сморщилась.
- Нет. Вы еще не умерли, Вероника Романовна. Иное измерение принимает умерших своей смертью, но вы у нас особенная, с вами мне придется повозиться.
- Что же… - только и сказала Вероника.
- Вам надо раздеться.
- Без проблем. – Она скинула пиджак и расстегнула верхнюю пуговицу блузки, но хирург остановил ее.
- Нет-нет, не в коридоре, будьте любезны, пожалуйста, сюда. Я не про вашу одежду. Я вот об этом, - его палец прикоснулся к животу Вероники. Та согнулась пополам, ее вырвало. – Проецирование из мира в мир осуществляется вне физических объектов. – О, черт, руки у него только что были свободны, и вдруг в одной появился скальпель, а в другой – ампутационная пила. – Укладывайтесь на стол, вон на тот, со сточными желобами. Я сниму с вас тело.
____
Он обратил внимание на меня.
- Ну, а вам пора домой. Не заблудитесь!
И не подслушивайте под дверью.
Пиратская копия
Пиратская копия
Олег Новгородов
Мелкие клочья прошлогодней листвы катились по узкой асфальтированной дорожке, ведущей к стадиону. Их торопил ветер: быстрее, быстрее, а то растопчут. Но иногда они не успевали, и слышался тихий сухой хруст. Каблуки-шпильки женских туфель искусственной кожи почти бесшумно касались асфальта, а завитые высветленные волосы трепетали, когда ветер с опаской проскальзывал мимо.
Школьное здание отбрасывало на дорожку холодную тень.
Ветер был местный, с района. Он подул от гаражного комплекса, но ему уже хотелось поменять направление. Ему совсем не нравилось здесь, между школой и сквером, где во второй половине дня ученики оттягиваются пивасом и смолят настрелянные сигареты. Но это в обычные дни, не такие, как сегодняшний. Сейчас здесь была лишь эта женщина, недоуменно оглядывающаяся по сторонам. Она одиноко брела вслед за удирающей листвой, и, казалось, не совсем понимала, что это всё такое.
И, загляни кто в ее глаза - подумал бы о многом.
***
Часы пробили шесть, и чуда, конечно же, не случилось.
Встреча состоялась в конце мая – через двадцать лет, день в день, ну или почти. Так же, как тогда, солнце клубком желтой шерсти ластилось к редким облакам, в распахнутые форточки веяло свежестью поздней весны, а из рекреации несло хлоркой и туалетами. И пятиэтажка напротив осталась прежней – подъезды настежь, заходи, располагайся. Но на этом сходства заканчивались. Потому что, конечно же, участники встречи изменились, и мало кто в лучшую сторону.
На несколько щемящих мгновений каждый вернулся ТУДА, но тут же упругое, не терпящее перемены мест слагаемых, время переписало уравнения как положено. Двадцать лет назад прозвенел последний звонок, и они смеющейся толпой вышли из актового зала, чтобы, транзитом через выпускные экзамены, начать взрослую жизнь у кого как получится.