– Это не я говорила, что влюбилась бы, а ты!
– А по-моему ты… Ну, неважно. Давай-ка теперь ворожи, чтобы этого не произошло! А то мне не нравится эта история. Все как-то неожиданно и ни к чему…
– А бывает ожиданно, да еще так, чтобы к чему?
– Ладно, посмотрела бы я на тебя, если бы это твоя дочь была. Пошли, а то на концерт опоздаем.
Мои худшие опасения оправдались. Исполнение было не на высоте. К тому же играли что-то из Генделя, а этот композитор оставляет меня равнодушной. Я не могла сосредоточиться, в голову лезли самые разные мысли, не относящиеся к музыке.
Вспомнила свои первые посещения этого концертного зала. Денег в те времена было – кот наплакал, и я, естественно, покупала самые дешевые билеты. Сидела наверху, сцену оттуда видно было не слишком хорошо. Поэтому слушая музыку, я смотрела не вниз, на музыкантов, а прямо перед собой. По периметру зала были размещены маленькие декоративные таблички с именами известных композиторов. Во время одного из первых концертов в Виктория-холл на табличке прямо напротив меня увидела странную фамилию: Govno. Какое-то время я размышляла: что же это за композитор такой странный с неблагозвучной для русского уха фамилией. И лишь спустя некоторое время поняла, что буква v – это на самом деле латинская u, и загадочный композитор не кто иной, как Gounod – Шарль Франсуа Гуно, автор многочисленных опер, в том числе и одной из моих любимых – «Фауст».
Разглядывая публику, я задумалась: почему люди слушают музыку? Наверное, причин много и они очень разные. Вот, например, сцена, увиденная мною сегодня. Два парня, кивнув друг другу на прощанье, расходятся в разные стороны, на ходу включая плееры и надевая наушники. Что это? Любовь к музыке? Нежелание остаться наедине со своими мыслями? Попытка расслабиться, снять стресс? Возможно, и то, и другое, и третье… И что-то еще, о чем я, человек другого поколения, и не подозреваю.
Музыка позволяет и переживать самые различные эмоции: радость, печаль, удивление, раздражение. Возбуждая нервную систему, музыка способствует творчеству. Мне известно о художниках и писателях, которые предпочитали творить под музыку. Именно тогда у них рождались интересные замыслы.
Да что там писатели… Я где-то читала, что удои коров намного возрастают, если в коровнике постоянно звучит музыка. Только не помню, какая музыка больше стимулировала животных: героическая или лирическая? Я представила буренок, энергично жующих жвачку под «Героическую» симфонию Бетховена, и чуть не рассмеялась.
Мои мысли о музыке были прерваны аплодисментами. «Слава богу, конец, можно уйти», – вздохнула я с облегчением.
Покрутившись в фойе, но так и не найдя Стефанию, мы с Марчеллой вышли на улицу. После духоты концертного зала здесь дышалось легко, и мне захотелось прогуляться, а не возвращаться домой. Наши желания с Марчеллой совпали. Не сговариваясь, мы пошли к парку Бастионов. Там царил джаз. Выразительные низкие с хрипотцой звуки саксофонов волновали и манили. Даже мне, не слишком большой любительнице этой музыки, захотелось задержаться и послушать хотя бы несколько мелодий. На сцену беседки как раз выходила новая группа музыкантов.
– Ой, смотри, смотри, – Марчелла от возбуждения даже схватила меня за руку, – он! Хорош, что ни говори!
Действительно, в группе музыкантов со скрипкой в руке стоял наш женевский двойник короля Людвига.
– Да вижу, вижу, успокойся. Нечего так возбуждаться. А еще возмущаешься, что дочь от него без ума.
– Может и показалось. Видишь, ее и нет здесь.
– А там кто сидит? – пришлось мне разочаровать подругу. – Посмотри, как она на него смотрит. Слепому ясно – влюбилась!
Стефания сидела, как и большинство присутствующих, прямо на траве, неподалеку от эстрады. Увидев вышедшего на сцену Вальтера, она помахала ему рукой, а он улыбнулся ей в ответ. Стефания засияла и с гордостью посмотрела вокруг: все ли видели, кому адресована улыбка. Тут она заметила нас, но едва кивнула, настолько была увлечена тем, что происходило на сцене. Мы сели рядом с ней, постелив на траву мою весьма кстати пришедшуюся шаль. Отсюда мы прекрасно не только слышали, но и видели все происходившее на сцене.
Группа сыграла несколько вещей, в том числе и «Осенние листья» Жозефа Косма. Столь любимый всеми французский шансон прекрасно звучал в джазовой обработке, скрипка здесь была не просто уместной, но и придавала вещи особое очарование. Я, пожалуй, впервые с удовольствием слушала джаз. Может быть, виной тому был прекрасный теплый вечер. Ну и, конечно, не последнюю роль играло присутствие Вальтера. Он прекрасно смотрелся на сцене. Его мимика, жесты – как он подносил скрипку к подбородку, как двигалась его рука со смычком, как он иногда встряхивал своими длинными темными волосами, как улыбался и кланялся – все это было необыкновенно артистично.
Когда выступление закончилось, Вальтер спустился со сцены, подошел к нам и поздоровался. Стефания его представила. Мы похвалили его игру, а потом разговорились. Вальтер оказался очень интересным собеседником. К тому же он не только говорил сам, но и слушал вас. И ваше мнение, и вы сами были ему интересны. Во всяком случае, так казалось. И это очень подкупало.
Во время нашей непродолжительной беседы Стефания буквально притоптывала на месте от нетерпения и строила матери страшные глаза. Воспользовавшись первой же возникшей паузой, она заявила, что им пора, ребята давно уже ждут их в кафе.
На следующий день утром позвонила Марчелла. Стефания приглашала нас прийти вечером в церковь Мадлен, чтобы поддержать Вальтера, который должен был там выступать в составе камерного оркестра.
«Почему нет? – подумала я. – Послушаем концерт, а заодно еще полюбуемся на нашего красавца. Совместим приятное с полезным».
И тут же сама себе задала вопрос: если, согласно этой логике, лицезрение красивого лица занятие приятное, значит слушание музыки полезно? Так ли это? По сути я вновь вернулась к тому вопросу, на который попыталась ответить вчера. Почему миллионы людей по всему миру слушают музыку? Если говорить не только о классических произведениях, то миллиарды… Скорее всего, кроме глухих вообще нет и не было людей, которые не слышали звуки музыки на протяжении своей жизни: будь то мерный ритм тамтама в африканской саванне, пение ситара на берегу Ганга, звон бубенцов в сибирской тундре или однообразное гудение альпийского рога в горной деревушке Швейцарии. А, может быть, даже для тех, кто глух от рождения, звучат какие-то свои, не слышные обычному уху мелодии?
И вообще, что такое музыка? Звуки? Но тогда, все слышимое может восприниматься как музыка и вызывать не менее сильные эмоции, чем те, что возникают при исполнении музыкального произведения. Вот я лежу в объятиях мужчины, которого люблю, и слышу его дыхание, разве это не музыка? Много бы я дала, чтобы еще раз это пережить. А как потрясло меня услышанное во время ультразвука на третьем или четвертом месяце беременности: тук, тук – это стучало сердце ребенка. Еще не виденный мною младенец (он или она – я не хотела знать заранее) посылал мне свое первое приветствие. Эта музыка до сих пор звучит в моих ушах.
Вечером я отправилась на концерт в церковь Мадлен. Было воскресенье, последний день музыкального праздника. Помещение было забито до отказа. Но Марчелла и Стефания пришли раньше и заняли места в самом первом ряду. Исполняли прекрасное произведение – концерт для скрипки с оркестром ля минор Баха. Но должна признаться, что на этот раз я была не слишком поглощена музыкой. Я любовалась Стефанией. Уверена, она не воспринимала музыку. Вся ее энергия уходила не на то, чтобы слушать, а на то, чтобы смотреть. Как и вчера на концерте джаза, она не сводила глаз с Вальтера. Ее глаза лучились от счастья. Обычно говорят: светились. Но это подразумевает, что свет распространяется повсюду. А из ее глаз исходили лучи, которые направляли свет лишь на одного музыканта, стоявшего на сцене. Как только отзвучали последние ноты, Стефания тут же упорхнула, крикнув на прощание, чтобы мать ее не ждала, так как они всей компанией идут отмечать окончание музыкального праздника.
Мы с Марчеллой вышли на улицу. Был поздний вечер. Все выступления закончились. Но, казалось, городу не хотелось расставаться с праздником. И он решил напоследок исполнить некую импровизацию под названием «Музыка в ночи». Старинные улицы были наполнены звуками шагов, голосов, смеха, гулко отскакивавшими от мостовых, ударявшимися о стены домов, а потом эхом отзывавшимися где-то там, на самой верхней точке старого города – в башнях собора Святого Петра.
Марчелла предложила зайти в какой-нибудь бар или кафе посидеть. Но в Женеве и в будние дни большинство подобных заведений закрывается в шесть часов. А сейчас, когда народ расходился после концертов, те немногие, что открыты в старом городе в воскресенье, брали с боем. Я предложила пойти ко мне, было ясно, что Марчелле хотелось поговорить о Стефании. Когда мы пришли, Марчелла устроилась в гостиной на диване, а я пошла на кухню и разлила по бокалам наше любимое женевское розовое вино Oeil de Perdrix. В квартире было жарко, и охлажденный легкий, чуть сладковатый, напиток пришелся весьма кстати. Странное название вина – «Глаз куропатки». Где-то читала, что имеется в виду не просто цвет глаз обычной куропатки, а умирающей. Как будто так много людей наблюдали, как меняется оттенок глаз куропатки, бьющейся в агонии. Тот, кому это пришло в голову, явно был человеком странным, если не сказать большего. Правда, первые вина были выпущены в районе Невшателя еще в середине девятнадцатого века. Сегодня при общем помешательстве на политкорректности вряд ли бы кто-то рискнул дать такое название. Не удивлюсь, если вскоре защитники прав животных и пернатых потребуют, чтобы его поменяли.
– А ты со Стефанией разговаривала об этом Вальтере?
Поскольку Марчелла молча потягивала вино, я решил начать разговор, ради которого мы явно пришли ко мне.
– Да, сегодня утром, пока завтракали, – ответила моя подруга, выйдя, наконец, из состояния задумчивости.