Татьяну даже не слишком обрадовало известие о том, что ее не увольняют. Более того, переводят в другой отдел, который недавно создан и куда она давно пыталась попасть. Там и работа была интересней, и перспективы лучше. Да, как ни крути, а если везет в картах, то не везет в любви.
В субботу утром зазвонил телефон. Сняв трубку, Татьяна услышала женский голос и сразу поняла, что это Айлин. Трудно было не узнать ее несколько вычурную, со странными придыханиями, манеру говорить. И ахнула про себя. Она совершенно забыла, что дала новой знакомой свой телефон. В воскресенье Айлин улетала в Нью-Йорк, и они еще в Вербье договорились, что в субботу Татьяна покажет ей город.
– Татьяна с тобой все в порядке? Ты так внезапно исчезла. Может, я зря звоню и тебе не до меня?
– Нет-нет, все в порядке, – Татьяна судорожно соображала, как объяснить свой досрочный отъезд. – Меня срочно вызвали на работу, я не успела никого предупредить, – ничего кроме этого банальности не пришло ей в голову. – Ты где?
– На вокзале. Я зарезервировала на ночь гостиницу. Сейчас отвезу туда вещи, а потом мы можем встретиться.
– Никаких гостиниц. Моя дочь в Москве. Ее комната свободна. Приезжай, а потом мы куда-нибудь сходим.
Татьяна была рада приезду Айлин. Еще утром, лежа в постели, она с ужасом думала о тоскливой перспективе провести выходной день в одиночестве, опять погруженной в неприятные воспоминания и переживания. А так придется заниматься приятельницей и будет легче.
Весь день они провели, осматривая город. Вечером по дороге домой заглянули в магазин и купили хорошего сыра, хлеба и вина. Устроились в кресле, около низкого столика, на котором Татьяна разложила принесенную еду.
– Что может быть лучше на ужин, чем хороший швейцарский сыр, хлеб и отменное французское вино? – Айлин пригубила вино. – Ничего, – подвела она итог.
Разговор за ужином неизбежно зашел о фестивале. И они долго сидели, обсуждая концерт Кисина, мастер-класс Башкирова и гала-концерт.
– Мы все тут с тобой о музыке, о музыке. Но там не только музыкальные страсти разгорались, – сказала Айлин, когда Татьяна уже встала, чтобы убирать со стола. – Ты раньше уехала и не в курсе, там такой скандал под конец разразился. Ты же знаешь Влада? Ну, этого музыканта из Москвы.
– Не могу сказать, что знаю, видела один раз, – напряглась Татьяна. – А в чем дело?
– Он известный ловелас. Я ведь его уже не первый раз в Вербье встречаю. Мне всегда казалось, что он сюда приезжает специально, вовсе не ради музыки. Хочет подцепить богатую иностранку. Так вот… У него завелся бурный роман с какой-то мадам. Поэтому его и на концертах-то видно не было. А мужу этой мадам донесли. Вербье, как ни крути, большая деревня, там все на виду. Шуму было! Муж, говорят, испанских кровей, весьма экспансивный, да и Влад этот мужик не робкого десятка. Они вроде бы подрались. Полицию вызывали. Влад оказался в полицейском участке, его потом еле выручили. Кстати, выручал этот твой знакомый. Забыла, как его зовут. Ну, мы его на мастер-классе встретили, а потом я тебя с ним перед гала-концертом увидела.
– Борис? – Татьяна почувствовала, как почему-то нехорошо защемило сердце.
– Да-да, Борис. Он меня о тебе спрашивал: не знаю ли я, почему ты так неожиданно уехала. Интересовался, нет ли у меня твоего адреса или телефона? Но я, естественно, не дала. Я правильно сделала? – Айлин испытующе посмотрела на Татьяну.
Татьяна ничего не ответила, она даже плохо понимала, о чем ее спрашивает Айлин. В голове тупо ворочалось одно и то же: «Идиотка! Какая же я идиотка!»
Она услышала голос Алексея и фразу, сказанную им, когда дала ему пощечину после той сцены в гостинице. Он презрительно бросил ей тогда: «Истеричка ты, вот кто! Дура и истеричка!» Прав был Алексей: действительно дура и истеричка. Видимо, выражение лица Татьяны было таким странным, что Айлин встала, подошла к ней, взяла за плечи, развернула к себе и попыталась поймать взгляд ее застывший невидящих глаз. Татьяна уткнулась ей в плечо и расплакалась. Потом был рассказ о том, что произошло в Вербье.
– Darling, calm down, you have just overreacted, it can happen to anyone18! – Айлин, вероятно, от волнения перешла на английский.
Ее слова не только не успокоили Татьяну, а лишь подтвердили то, что она и так думала о себе. Ее реакции ненормальны, она взвинченная и недалекая особа. И поделом ей, кому такая нужна!
Но годы, проведенные в Америке, научили Айлин совершенно другим, более прагматическим оценкам ситуации. А может, за ее экзотической и экзальтированной поверхностью крылась гораздо более уравновешенная натура.
– Ничего страшного не произошло. Обидно, конечно, но не более того. Ты сказала, что он живет в Саратове? Так?
– Да, преподает в консерватории, – все еще сквозь слезы проговорила Татьяна.
– Город небольшой, консерватория одна. Поедешь туда и разыщешь своего Бориса. Тем более, в наши дни это имя стало почти редкостью.
Ночью Татьяна спала плохо. Но чем больше она думала о предложении Айлин поехать в Саратов и разыскать Бориса, тем больше оно ей нравилось. Она продумывала план поездки, представляла, как она пойдет в консерваторию, узнает, где живет Борис. Нет, лучше просто дождется, когда он придет на занятия. Будет ждать его около аудитории… Дальше этого в своих мыслях она не заходила. Под утро заснула почти счастливая.
В аэропорту Айлин взяла с нее слово поехать в Саратов. Татьяна с радостью обещала.
Через несколько дней после отъезда Айлин вернулась из Москвы дочь. На работе, в новом отделе, на нее навалили такое количество работы, что она не решилась даже заикнуться об отпуске. Нахлынули дела, заботы, быт.
Айлин сначала звонила довольно часто, потом все реже, а вскоре и совсем замолчала. Понятно, у нее свои дела, свои проблемы. План поездки в Саратов все больше превращался в мечту, а потом и с мечтой произошло то, что часто с ними случается. Она, то есть мечта, нашла свой парусник, погрузилась на него и отплыла туда, где одинокий парус белеет в тумане моря голубом. И осталась там, где и положено находиться неосуществленным мечтам.
Ей было все труднее и труднее представить лицо Бориса. И тогда она просто слушала мелодию из оперы Глюка «Орфей и Эвридика». Ту самую, что Евгений Кисин сыграл на концерте. Грустная и в то же время удивительно светлая мелодия была не только самым сильным музыкальным впечатлением Вербье, с ней были связаны и первые мгновения знакомства с Борисом.
Потом она полюбила и всю оперу. Ее бесконечно трогала ария Эвридики «Судьбы сила злая, сила роковая!» И над ней, как над Эвридикой, посмеялась злая судьба. Только в ее истории роковую ошибку совершила она. Виновата Эвридика, а не Орфей. В принципе, это даже логичнее. А то оглянулся Орфей, а гибнет Эвридика. Правда конец там все-таки счастливый…
Каждую ночь, засыпая, Татьяна мечтала о том, что поедет на будущий год в Вербье и встретит там Бориса. Почему бы ему не приехать еще раз в Вербье? Действительно, почему?
Ландыши и черный хлеб
Каждый человек в нашей памяти связывается с определенными событиями, с тем или иным периодом нашей жизни или с какими-то вещами. Тетя Нина ассоциировалась у Оли с грибами, яблоками, черным хлебом и с ландышами. Вот такой странный «суповой набор», как любил говорить отец. Казалось бы, совершенно не связанные между собой вещи. И тем не менее каждая из них по отдельности и все вместе неизбежно вызывали у Ольги в памяти образ тети.
Сначала были грибы. Одно из самых ранних детских воспоминаний. Ольга с тетей Ниной на полянке в лесу. Веревочный гамак между двумя соснами. Запах хвои. Влажный, но еще по-летнему теплый воздух. Тетя уходит куда-то и через пару минут, вернувшись, зовет ее: «Пойдем, я тебе что-то покажу». Они выходят на соседнюю полянку, и Ольга видит удивительной красоты крепенький, как на картинках в ее книжках, боровичок. А какой у него упоительный дух! Свежий – и в то же время земляной, с примесью запаха плесени. А вон еще и еще один. Общий урожай внушителен – 130 штук. Цифра запоминается, поскольку перекликается с Ольгиным днем рождения – тринадцатого числа. И это в рощице, находящейся всего в каких-то двадцати минутах неспешной ходьбы от дома.
Потом Ольга часто приезжала с родителями осенью к тете Нине на дачу по грибы. С пустыми руками они никогда не возвращались. Но тот их урожай оказался непревзойденным и вошел в анналы истории семьи.
Дачный поселок наступал. Тот лес, куда раньше выбегали на полчаса набрать грибов на ужин, превратился в парк, где чинно гуляли нарядные дачники. Уходили в «старый бор», чтобы попасть в который нужно было пройти заросшие травой и деревьями развалины кольцовского города.
Михаил Кольцов – блестящий журналист, подававший надежды писатель… Ольга никогда не видела его фотографий. Но почему-то всегда представляла его молодым и красивым, с гордо закинутой назад головой и пламенным взором. В ее воображении только такой человек мог загореться мечтой построить вокруг Москвы современные города-спутники. Позднее романтичный образ Кольцова несколько померк в глазах Ольги. Особенно после того, как ей случайно попались на глаза выдержки из его статьи в газете «Правда», в которой он с пафосом превозносил героические усилия тогдашнего главы ГПУ Ежова по разоблачению происков фашистских приспешников внутри страны. Но тот Кольцов из детства все-таки продолжал мирно уживаться в ее душе с новым, более прозаическим образом журналиста-конъюнктурщика.
Города Солнца… Рассказывали, что Кольцов получил «добро» от самого Сталина. Более того, он, якобы, одобрил и привлечение к проектированию городов-спутников Корбюзье. Это казалось невероятным. Человек, предпочитавший помпезный псевдоклассицизм, воплотившийся в многочисленных постройках, убивших неповторимое очарование московского стиля, и вдруг – Корбюзье.
Ольга долгое время считала, что станция по Ярославской железной дороге и поселок, где жила тетя, называются Правда по имени города, который хотел построить Кольцов. И была сильно разочарована, когда узнала, что они были названы так по гораздо более прозаической причине. Оказалось, что еще до зарождения кольцовской идеи здесь существова