л дом отдыха работников газеты «Правда». Интересно, как же планировал назвать свой город Кольцов? Возможно, до названия дело не дошло. Кольцова постигла та неумолимая участь, которая была уготована в то время многим незаурядным людям, осмелившимся к тому же быть слишком на виду.
Вслед за Кольцовым канула в Лету и мечта о советских городах Солнца.
Дача – это, пожалуй, слишком громко сказано. Тете принадлежала лишь часть большого и несуразного строения, которое иначе как вороньей слободкой не назовешь. Когда-то лесник поставил себе большой крепкий дом. У лесника было три сына, после смерти отца они поделили дом на три части. У них были дети. И процесс деления дома продолжался с неумолимостью, предопределенной разрастанием семейств, споро плодившихся на здоровом правдинском воздухе. Дом постоянно надстраивался, обрастал пристройками, к нему лепились новые и новые флигеля, флигелечки, дровяные и прочие сараюшки, голубятни. Все это перегораживалось и отгораживалось заборами и заборчиками. В итоге дом превратился в некоего монстра, распростершегося на пол-улицы. К тому моменту, когда там поселилась тетя Нина, никто толком не мог сказать, сколько же народа нашло прибежище в бывшем доме лесника.
Единственной, с кем из обитателей вороньей слободки тетя поддерживала отношения, была ее ближайшая соседка – одинокая женщина с дочкой, постоянно жившая в этом доме и присматривавшая за тетиной частью в ее отсутствие.
Однажды, будучи еще совсем маленькой, Оля вместе с тетей зашла по какой-то надобности в жилище соседки. Попасть туда можно было, пробравшись по узенькой, шириной едва ли в метр, тропинке между двумя заборами. Тетя потом вспоминала, что после этого визита Оля стала допрашивать ее.
– А почему наша соседка Варя и ее дочка живут в погребе?
– Почему в погребе, это не погреб.
– Ну, как же, тетя Ниночка, там окон нет и холодно, как в погребе.
– Это у них такая комната.
– Да нет, я знаю, это их наказали и посадили туда, а потом выпустят, когда они будут себя хорошо вести.
Тетя Нина, видимо, решив, что в воспитательных целях неплохо иметь под рукой подвал, который может служить угрозой в случае непослушания племянницы, не стала больше спорить. А для Ольги оказаться запертой в этой комнате долгое время было худшим наказанием, которое она могла себе представить.
Да и позднее, выйдя из детского возраста, она заходила сюда лишь в случаях крайней необходимости. Для нее так и осталось непостижимым, как эта малюсенькая комнатка, величиной с кладовку, без единого окна, темная и сырая, могла служить долгие годы жильем для их соседки и ее дочери. Тем более, зимой. Брр-р-р.
После смерти тети родители получили ее часть вороньей слободки в наследство. Но довольно быстро продали ее, так как чувствовали себя там неуютно. Им казалось, что кто-то из многочисленных обитателей дома во хмелю, по неосторожности, а может, и в пылу очередной из многочисленных разборок между собой, подпалит его. А то, что хорошо просохшие за век существования бревна гореть будут быстро и споро, ни у кого не вызывало сомнения.
С продажей дачи как будто прервалась последняя ниточка, на которой держалась все ослабевавшая связь с детством. А также ушло еще одно, что было неразрывно связано с образом тети Нины. Черный хлеб. Тетя Нина была, прямо скажем, неважной кулинаркой. Супы у нее выходили какими-то пресными, мясо всегда было пережарено. Спасал удивительно вкусный правдинский черный хлеб. Ели его на даче по утрам с яблочным мармеладом, в обед с маслом, шпротами, колбасой, селедкой. Даже на полдник всем лакомствам предпочитали черный хлеб с молоком. Но особенно все любили изобретение мужа тети – дяди Димы – бутерброд с зеленью. Для этого черный хлеб мазался маслом, мелко резалась вся имевшаяся в наличии зелень – укроп, петрушка, сельдерей, зеленый лук. Эта зеленая смесь посыпалась на хлеб – и неповторимо вкусный, сочный, пахучий бутерброд был готов. Казалось бы, как можно удивить москвича черным хлебом? Уж чего-чего, а черного хлеба в Москве всегда хватало. Но правдинский черный был неповторим. Это был вынужден признать каждый, кто хоть однажды его попробовал. В Москву всегда уезжали, прихватив с собой пару буханок для себя и страждущих друзей и знакомых.
Ландыши… Здесь не избежать романтической нотки, так мало идущей к тетиному образу. Тетя очень их любила. Вдоль обеих сторон длинной дорожки, тянувшейся от калитки к дому, по ее настоянию дядя Дима насажал эти невзрачные и в то же время удивительно трогательные цветочки. Как будто ей мало было их лесных собратьев. И в конце весны – начале лета они радовали всех приезжавших навестить тетю не только нежной трогательностью своей белизны, но и удивительно сильным для таких маленьких цветов запахом, свежим и чуть горьковатым. Этот запах наполнял весь сад, и когда Ольга выходила вечером посидеть на сон грядущий в беседке, она вновь и вновь с наслаждением вдыхала воздух, напоенный волнующим и романтичным ароматом. Именно с той поры Ольга полюбила на всю жизнь духи, в которых была ландышевая нотка.
Ольга часто приезжала на дачу в мае, когда появлялись ландыши. Обычно ландышей было много и росли они недалеко. Дошел до первых перелесков – и только не ленись, собирай.
Однажды она приехала на Правду за цветами поздно, чуть ли не в середине июня. Задержали экзамены в институте. Да и ехала Ольга на сей раз не столько из-за ландышей. Ландыши были предлогом. Основная цель была гораздо важнее – продемонстрировать тете молодого человека, в которого в тот момент она была влюблена.
Ольга нервничала. Тетя никогда не скрывала, если кто-то был ей не по душе. Она никого не критиковала и не осуждала. Нет. Просто, если человек ей не нравился, она лишь чуть жестче сжимала губы, становилась еще более молчаливой и даже надменной. И Ольга не помнила, чтобы хоть когда-то неприятие человека тетей Ниной оказывалось ошибочным.
Так вот, в тот июньский день Ольга с Володей очень романтично провели время в лесу. Умудрились для придания всему мероприятию видимости абсолютно невинной прогулки набрать букет запоздалых, уже несколько пожухлых, ландышей. Потом пообедали, приобщив Володю к клану поедальщиков травяных бутербродов. Дело шло к вечеру. Дядя засобирался на вечерний обход огородно-садовых владений. Володя предложил помочь ему в поливке огорода. Бедный, он не подозревал, на что шел. Дело в том, что огород находился на задах вороньей слободки, а колонка – на улице, прямо перед домом. Чтобы попасть на огород, надо было обогнуть весь дом по маленькой тропинке, шедшей между заборами, чьими-то пристройками, сараями, чужими огородами. И это с полными ведрами.
Пока Володя с двумя ведрами наперевес осуществлял свой мини-марафон, Ольга с тетей вели неспешную беседу в саду. Ольга все ждала, когда тетя Нина что-то, наконец, скажет о Володе. Но тетя упорно хранила молчание относительно предмета ее любопытства. Может быть, она ждала окончания испытания водой? Вряд ли. Просто держала паузу. Как хороший актер. А Ольга спросить не осмеливалась. А вдруг палец будет повернут вниз, а не вверх? И только когда они уже собрались уезжать и шли по саду, тетя, провожавшая их до калитки, ласково посмотрела на Ольгу, потом на Володю и… просто улыбнулась.
Именно эта улыбка и подвела окончательную черту под прежним состоянием Володи в качестве претендента на сердце Ольги и возвела его в ранг полноправного кандидата на ее руку. Которую она ему вскоре с радостью и протянула для традиционного обмена кольцами.
Если разобраться, то женщина, чье мнение было так важно для Ольги, та, кого она называла тетей, не была даже ее родственницей. Правда, тетя Нина заменила ей родную бабушку, папину маму, умершую, когда Оля была совсем маленькой. Но если придерживаться реалий генеалогических, то их родственником был лишь дядя Дима, хотя отдаленную степень его родства с ее отцом Ольга тоже так и не смогла уяснить. А тетя Нина была просто женой дяди Мити. Но для Ольги, да и для всех, кто был с ними знаком, именно тетя Нина была центром притяжения в этой супружеской паре. Высокая, статная, державшаяся всегда очень прямо, с умным волевым лицом, которое для тех, кто не знал ее, казалось даже суровым, она невольно привлекала к себе взгляды, где бы ни появлялась. Единственный диссонанс в ее облик вносила собачка какой-то очень экзотической и редкой породы: малюсенькая, хрупкая, будто бы остриженная наголо, вечно дрожавшая от холода и на всех тявкавшая. Эту собачку, которую тетя всегда носила на руках, большинство родных и знакомых дружно не любили и терпели ее неизбежные появления лишь из уважения к тете Нине.
Не прилагая к этому никаких видимых усилий, никогда не повышая голоса, сохраняя невозмутимость, даже когда ее теряли представители сильного пола, тетя стала самым уважаемым членом большого семейного клана. Именно ее прихода в гости ждали, именно ее ехали навестить летом на дачу, а зимой в маленькую коммунальную комнатушку у Курского вокзала, где на входной двери было, как минимум, семь звонков. Именно ее мнения хотели услышать, именно к ней обращались за советом и помощью.
Иногда было достаточно одного ее слова, фразы, чтобы все стало на свои места. Так было, например, когда Оля вернулась из Англии, где она провела с родителями несколько лет. Оля долго очень скучала по этой стране, по своей жизни там. И, рассказывая о Лондоне, она то и дело говорила: «У нас в Лондоне». Однажды, услышав это, тетя внимательно посмотрела на нее и сказала: «Не у вас, а у них». И одной этой фразы вдруг оказалось достаточно, чтобы понять: лондонская жизнь – в прошлом, и это уже не ее жизнь. Ее – Москва, новая школа, новые друзья.
Или достаточно было нескольких реплик на Ольгином восемнадцатилетии, чтобы поставить все точки над i в отношениях с Анатолием – молодым человеком, с которым она тогда встречалась.
Тогда Ольга впервые созвала большую компанию сверстников. Родители согласились удалиться, чтобы не смущать молодежь своим присутствием. И вдруг тетя заявила, что она обязательно придет поздравить племянницу. Ольга пыталась намекнуть на то, что можно это сделать на следующий день. Но тетю, если она что-то решила, не переубедишь. «Зайду ненадолго, поздравлю и уйду!» И пришла.