Ольга как раз переживала очередную стадию выяснения отношений с Анатолием. Вроде бы и он ее очень любил, и она была в него, как ей казалось, влюблена. Но что-то не задалось. Они то ссорились, то мирились, то сходились, то расходились. Ольга уже предчувствовала, что ничего хорошего из этих отношений не выйдет. И все-таки надеялась: он, наконец, поймет, что нельзя постоянно даже в мелочах доказывать свое мужское превосходство и силу, добиваясь от нее полного подчинения.
В тот вечер Анатолий превзошел себя. Он, видимо, решил, что наилучший путь укрепить их отношения – это со всей очевидностью продемонстрировать силовые, «мужские» черты характера не просто на людях, а в присутствии ближайших друзей Ольги. Не выдержав его очередной бестактности, Ольга сделала ему замечание. Он поднялся, оделся и ушел, демонстративно хлопнув дверью. Стук двери был как пощечина. Впервые Ольга чувствовала себя униженной. От праздничного настроения не осталось и следа. Но поскольку остальные тактично пытались делать вид, что ничего не заметили, и продолжали веселиться, Ольга вернулась в гостиную. Правда, тут же убедилась: некоторые прекрасно видели, что произошло. Ее вдруг пригласил танцевать ближайший друг Анатолия и, нимало не смущаясь, предложил заступить на место своего приятеля, если оно освободилось.
Ольга думала, что тетя ничего не заметила. Она, казалось, не обращала ни на кого особого внимания и мирно беседовала на кухне с бабушкой, оставшейся дома, чтобы помочь с праздничным угощением. Однако, уже одевшись и прощаясь, тетя вдруг сурово посмотрела на племянницу и сказала.
– Я тебя не понимаю. У тебя что, гордости нет? И вообще, это типичное не то.
Она ушла, а Ольге почему-то действительно сделалось стыдно и, главное, вдруг все стало просто и ясно. Она тут же села за стол и написала довольно оскорбительное послание своему кавалеру, ставящее последнюю точку в их отношениях.
А дядя Дима… Ну что же можно сказать о нем? Он был хороший. Очень добрый. Это было сразу ясно. Обожал тетю Нину. Во всем ее слушался. Учитывая их более чем солидный возраст, это выглядело немного смешно, но в то же время и трогательно. Тетя была молчуньей. А уж более молчаливого человека, чем дядя, вообразить трудно. Насколько помнила Ольга, он редко произносил что-либо, кроме «Здравствуйте!», «Спасибо», ну и еще пары-тройки слов. Порой казалось, что когда они остаются одни, то общаются исключительно с помощью жестов. Да и жесты им были не нужны. Достаточно было взглядов. Вернее, достаточно было тете взглянуть на дядю, и он делал то, что требовалось. Дядя всю жизнь трудился скромным бухгалтером в каком-то незначительном учреждении. Ольге даже ни разу не пришло в голову спросить, в каком. Как будто все, что касалось его жизни, было заранее неинтересно и незначительно.
Дядя Дима умер первым. Он долго и тяжело болел, последний год почти не вставал. Тетя ухаживала за ним одна, отвергая предложения помощи и советы положить его хотя бы на время в больницу, чтобы дать себе передышку. Надо сказать, что никто и до этого никогда не слышал от нее каких-либо жалоб в самых непростых ситуациях.
После смерти дяди тетя Нина почти перестала куда-либо ходить и жила одна, затворницей в своей комнате в московской коммунальной квартире. На дачу она тоже не ездила. Ольга изредка навещала ее. В один из таких приходов тетя Нина вдруг удивила несвойственной ей разговорчивостью. Они сидели, пили чай, обсуждали что-то. Ольга попыталась уговорить ее поехать на дачу. Говорила о том, что вредно оставаться в Москве душным летом, надо заботиться о здоровье – гулять, быть на свежем воздухе. Вдруг тетя прервала ее.
– Зачем?
– Что зачем? – не поняла Ольга.
– Зачем заботиться?
– Ну, как зачем? – растерялась Ольга от такого нелепого вопроса. – Вы же не хотите умереть, – сказала она первое, что пришло ей в такой ситуации в голову.
– Хочу, – вдруг без всякого пафоса, совершенно спокойно ответила тетя Нина.
– Вы что серьезно больны? – испугалась Ольга.
– Да вроде нет.
– Почем же вы так говорите?! Как можно хотеть умереть? Что-то случилось?
– Случилось то, что я устала…
– Устали? Так я и говорю, что надо поехать на дачу. Вам надо развеяться, вы здесь одна, вам надо сменить обстановку, чем-то заняться…
– Не хочу… Да и чем я могу заняться? Все мои дела я уже переделала. Да и сил больше не осталось. Ни на что. Вышли все силы из меня. Те, что были отпущены на мою жизнь.
Тетя говорила все это с какой-то – не улыбкой, нет, с усмешкой, что ли. Ольга даже подумала, что она так шутит, на сей раз не очень удачно. Известна была ее манера говорить так, что сразу не поймешь, всерьез ли это. И она продолжала гнуть свое.
– Как можно говорить такое: хочу умереть. Разве вы не боитесь смерти?
– Нет, не боюсь.
– А такое может быть?
– Вот видишь, может. Когда человеку уже ничего не надо, ничто не в радость, все неинтересно, скучно. Это и значит, что он устал. Устал жить. Вот это со мной и произошло. Мне кажется, это счастье, когда человек так чувствует себя в старости. Ведь тогда не страшно умирать. Вот как мне сейчас. Да и заждались меня там все мои…
Последняя фраза произвела на Ольгу уж совсем странное впечатление. Тетя никогда не была религиозной. Во всяком случае, она никогда не ходила в церковь и не говорила на религиозные темы. Поэтому Ольга решила, что тетя просто заговаривается. Да и кто могли быть эти таинственные «все мои», заждавшиеся тетю, когда кроме дяди Димы у нее никого не было. Продолжать разговор после этой странной фразы показалось Ольге невозможным. Она как-то скомкано попрощалась и ушла.
Ольга долго не могла отделаться от неприятного осадка, оставшегося после этого разговора. С тетей у нее были связаны светлые воспоминания. Безмятежные неспешные летние дни на даче, походы в лес, сбор грибов, долгие чаепития на веранде. Стук яблок, падавших с ветвей высоких яблонь прямо на низкую крышу веранды. Антоновка, грушовка, анисовка, коричные… и какие-то другие сорта, но с такими же уютными и удивительно русскими названиями. Бедные, вскоре они вынуждены были отступить под натиском всех этих интернациональных «гала», «голден» – таких красивых, долго хранящихся и… таких безвкусных. Осенью, чтобы подняться на второй этаж, нужно было пробираться к лестнице, перешагивая через непослушные яблоки, выкатившиеся из огромной груды, наваленной прямо на полу. Сладковатый с примесью горечи и уже чуть тронутый налетом гниения запах проникал во все уголки дома.
Почти сусальные картинки из детства. И вдруг – разговоры о смерти… Они диссонансом вторглись в пасторальный пейзаж. Ольга вспомнила, как однажды мама взяла ее в театр оперетты, где они смотрели что-то очень веселое. В спектакле участвовала мамина приятельница, и она разрешила Оле, когда они навестили ее в перерыве, посмотреть на представление из-за кулис. И Ольга увидела, как актеры, только что убедительно веселившиеся на сцене, уходя оттуда, как будто снимают маску и их лицо, только что светившееся счастьем, вдруг становится донельзя усталым и изможденным. От этого ей тогда стало не по себе. Ощущение праздника пропало. Такое же чувство она испытала и сейчас.
Как будто вдруг опять оказалась с тетей в той ненавистной каморке соседки, где так мрачно, сыро и холодно. «Как в могиле…» – подумала она.
Несколько месяцев спустя тетя умерла на руках у Ольги, пришедшей ее навестить. Они сидели, разговаривали. Вдруг тетя пожаловалась на резкую боль в желудке, которая все усиливалась. Ольга вызвала скорую. Когда врачи приехали, они констатировали смерть от инфаркта.
Через какое-то время Ольга пришла помогать собирать тетины вещи. Надо было освобождать комнату. С ней была еще одна женщина, Леля, которую Ольга считала дальней родственницей тети Нины. В перерыве между сборами они сели передохнуть. И тут Леля предложила.
– Возьми себе что-то из вещей на память о тете Нине.
У тети Нины было несколько действительно красивых старинных вещей. Высокая кобальтовая ваза с изящным медальоном в центре. Она всегда раздражала Ольгу в детстве. Ваза стояла на телевизоре и отвлекала внимание от экрана, когда она усаживалась смотреть свои любимые мультики. Серебряный кофейный сервиз, таинственно поблескивавший из глубины примитивного советского серванта. Большая хрустальная ваза на изогнутой серебряной ножке, стоявшая на общепитовской клеенке посредине обеденного стола. Чудные старинные чашки, так странно смотревшиеся в руках дяди Димы, огрубевших от постоянной работы в саду и на огороде. Несколько старинных колец с бриллиантами и изумрудами… Вещи из какого-то другого мира. Чувствовавших себя явно не на своем месте в этой маленькой комнатке большущей коммунальной квартиры.
Да и, казалось, сама тетя не очень-то дорожила ими. Во всяком случае, она всегда использовала для сервировки стола свою старинную посуду и хрусталь. И никогда не расстраивалась, или, во всяком случае, не подавала виду, когда кто-то из гостей разбивал одну из необычной формы рюмок, повторяющих контурами четырехлистный цветок и сделанных из удивительно тонкого стекла синего цвета с выгравированной золотом загадочной монограммой. А как-то раз Ольга, долго не видевшая одного особенно красивого кольца с изумрудом, спросила тетю, почему она его больше не носит.
– Да мыла посуду, забыла его снять. Вот оно соскочило с пальца в раковину, ну и все… – ответила тетя с какой-то совершенно непонятной нормальной женщине беззаботностью.
– Как же так! Такое красивое кольцо. И дорогое, наверное… Вы хоть водопроводчика вызывали?
– Зачем?
– Ну, оно могло застрять в самом начале, на изгибе трубы…
– Нет, мне не пришло в голову. Ну да ладно, бог с ним.
Незадолго до смерти тетя Нина вдруг решила продать весь свой антиквариат. Ольга решила, что тетя нуждается в деньгах. Но когда она предложила ей помощь, то выяснилось, что у тети с деньгами все в порядке. Она даже попросила помочь ей оформить завещание, по которому оставляла свой денежный вклад дядиному племяннику. Почему же тогда она решила расстаться с вещами? Дарение дачи, составление завещания, продажа вещей… Тетя как будто методично готовилась к смерти, приход которой она не только не старалась оттянуть, но даже торопила.