– Ничего страшного, – успокоил Антонио Оксану. – Я объясню, что вы приехали в гости налегке и не захватили вечерних туалетов.
Оказалось, что ферма была лишь частью огромного поместья, принадлежавшего пригласившему их семейству. Нынешняя владелица, восьмидесятипятилетняя графиня, написала мемуары. По этому поводу и был устроен званый вечер. Сначала скрюченная на один бок, но еще весьма бодренькая старушка долго и прочувствованно читала отрывки из своих мемуаров. Оксана и Николай, не понимавшие по-итальянски, пытались изображать внимание и, как и все другие гости, умиление. Правда, это продолжалось недолго. Умиления сменилось напряжением, недоумением, на некоторых лицах можно было прочесть даже негодование. Антонио объяснил, что, повествуя о приходе к власти в Италии Муссолини, бравая графиня обвинила своих современников-аристократов предвоенного периода в трусости и непротивлении фашизму. Досталось в ее мемуарах и королю Виктору Эммануилу, потворствовавшему дуче. Несколько человек встали и покинули зал.
– В мемуарах упоминаются имена их родственников. Да и факты очень и очень нелицеприятные. Да, эта дама всегда была с норовом! – так прокомментировал Антонио эту демонстрацию.
Компенсацией за страдания, которые оставшиеся гости мужественно переносили еще в течение двух часов, послужил ужин, устроенный на лужайке перед домом, откуда открывался чарующий вид. К счастью, в начале сентября темнеет уже довольно рано, и Оксана, более не смущаясь своим не подходящим к событию видом, смогла полностью насладиться тем грандиозным пиршеством, которое в приглашении скромно именовалось пикником.
Обедневшее семейство графини делало все, пытаясь заработать деньги на содержание поместья. Начали с выпуска собственного оливкового масла. Этого оказалось недостаточно. Тогда занялись разведением особого сорта кабанчиков, из которых делались сосиски, колбасы и ветчины. Вот этот вид бизнеса особенно удался аристократическому семейству. Их сырокопченые и копченые изделия гремели на всю Италию.
Столы ломились от обилия еды. Был тот редкий случай, когда количество не уступало качеству. Ветчина слезилась, вкус колбасы не поддавался описанию, сыры не уступали по качеству колбасам. Едва тарелки опустошались, как тут же подносились новые. Запивалось все это прекрасным вином, на бутылках которого красовался графский герб. Разговоры велись необременительные. Без особого энтузиазма перемывали косточки Берлускони. Сколько можно? За долгие годы пребывания непотопляемого Берлускайзера это занятие уже поднадоело. Зато беседа заметно оживлялась, когда речь заходила об этих непонятных и зачастую не очень симпатичных русских, скупавших все что можно и нельзя в окрестностях Форте-деи-Марми. Платя непомерные деньги за самую завалящую виллу в Тоскане, они вытесняли обедневшую итальянскую аристократию с ее исконных территорий.
Когда несколько дней спустя после этого «пикника» Антонио сказал о приглашении на концерт к знакомому профессору игры на флейте, Оксана решила хотя бы на этот раз не ударить в грязь лицом. Надела парадный туалет, накрасилась, причесалась, одним словом, навела марафет. И, как оказалось, опять невпопад.
– А вон, наконец, и Бингул с Антонио везут, – радостно сообщил Николай.
– Слава богу, а то я уже окончательно закоченела.
Во двор въехала машина, из нее вышли Бингул и Антонио. В этот момент откуда-то сверху раздался грозный лай.
– Какое здесь эхо. Лает собака, а кажется, что две, – Оксана в растерянности огляделась по сторонам.
И тут она увидела как по металлической лестнице, опоясывавшей башню, вниз несется огромный лохматый пес. А за ним – второй. «Значит не эхо!» – успела подумать Оксана, и тут один из псов, подскочив к ней, подпрыгнул и уперся лапами в плечи. Оксана, и так с трудом балансировавшая на камнях, которыми была выложена дорожка, потеряла равновесие и, охнув, довольно неизящно плюхнулась на землю.
Какой-то парень, прибежавший из глубины сада, видимо, на шум, подскочил к собаке, оттянул ее за ошейник. Он что-то сердито выговорил псу по-итальянски, а потом обратился к Оксане на неплохом французском.
– Вы не бойтесь, Моцарт еще молодой, глупый, – молодой человек помог ей подняться. – Вот Верди, его папаша, сейчас задаст ему трепку.
И действительно, второй пес, гораздо более устрашающего вида, чем первый, подскочил к виновнику, носившему столь знаменитое имя, и гавкнул на него для острастки.
– Спасибо, все в порядке, – Оксана оглянулась на парня, все еще державшего ее за локоть, как будто она опять могла упасть. – Вас как зовут?
– Серджио, – парень улыбнулся, и Оксана подумала, что где-то она уже видела эту улыбку, больше похожую на ухмылку.
– А я Оксана. Вы брат Винченцо?
Оксана вспомнила фразу Винченцо о том, что у него два брата и дом принадлежит им троим.
– Нет, я ему помогаю, – Серджио ответил как-то неопределенно.
Оксана хотела расспросить его о том, что он здесь делает более подробно, но в это время во дворе появилось еще одно действующее лицо. Все по той же металлической лестнице спустилась пожилая женщина, одетая, как типичная итальянская крестьянка, во все черное. Да и черты лица не оставляли сомнения в ее происхождении. Она подошла к Оксане, пытавшейся очистить прилипшую к белым брюкам грязь.
– Добрый вечер. Меня зовут Паола. А вы, как я догадываюсь, русская, которая гостит у друзей моего сына. Умоляю вас, не надо, не трогайте, потом высохнет, и мы отчистим ваш туалет, – все это она произнесла на совершенно чистом английском языке. – Так как вас зовут?
– Здравствуйте, Оксана, – она был так удивлена, что даже не смогла этого скрыть.
Очень правильная английская речь, раздавшаяся из уст женщины с внешностью типичной итальянской крестьянки, поразила ее не меньше, чем все то, что она до этого увидела. «В этом месте все шиворот-навыворот. Развалины вместо виллы, собаки с именами композиторов, крестьянки, объясняющиеся как английские аристократки», – подумала она про себя.
А женщина, явно довольная произведенным впечатлением, повернулась к Бингул.
– Добро пожаловать в наш дом. Извините, у нас тут еще продолжаются некоторые работы, не все закончено, но гостям мы чрезвычайно рады.
– Продолжаются уже лет двадцать, – со смехом подхватил вышедший из дома крепкий приземистый мужчина, очень похожий на Паолу. – Не закончены и не закончатся никогда. По крайней мере, при моей жизни. Пока этот бездельник заработает деньги, я уже помру. Сiao! – поприветствовал он Антонио и Бингул, явно знавших его. Потом повернулся к Оксане. – Стефано, брат Винченцо. А бездельник, из-за которого эти развалины все никак не могут приобрести подобающей вид, это наш младший брат, Карло. А вот и он идет.
Из дома вышел еще один мужчина помоложе. За ним потянулись какие-то женщины, подростки, дети. Процессию замыкали три кошки, проследовавшие неспешно, с ленцой, не обращая никакого внимания на двух огромных псов, примостившихся у порога. Впрочем, и псы отвечали им таким же равнодушием, если не презрением.
Оксана только успевала пожимать руки, обмениваться поцелуями, кивать головой, представляться и пытаться запомнить имена многочисленных жителей этих развалин, оказавшихся столь вместительными. Но это ей плохо удавалось. Единственные имена, которые засели в голове, имели отношение к четвероногим поселенцам. Да и то лишь в силу их неординарности. Она решила держаться ближе к Антонио, который многих тут знал. Найти его было нетрудно, он возвышался над всеми и его красивый теплый баритон перекрывал остальные голоса.
Оксана направилась в его сторону, но тут почувствовала, как кто-то дотронулся до ее плеча.
– Пойдемте, я покажу вам кое-что интересное, – обернувшись, она увидела Серджио.
Оксана с сомнением посмотрела на свои босоножки.
– Подождите, я сейчас, – проследив за ее взглядом, добавил парень.
Он исчез, но через несколько минут вернулся с парой чьих-то разношенных башмаков, отдаленно напоминавших добрые старые калоши. Даже не спросив, согласна ли Оксана обуть выглядевшую более чем непритязательно обувь, нагнулся, расстегнул застежку сначала на одной ее босоножке, потом на другой, встал, давая понять, что свои функции он закончил, и выжидающе посмотрел на нее. Оксана хотела было отказаться от непонятной затеи или хотя бы спросить, куда он собирается ее вести, но вместо этого безропотно сняла свои босоножки и засунула ноги в принесенные «калоши». Серджио повернулся и пошел вглубь сада, а она, шаркая, поплелась вслед за ним, удивляясь, почему не отказалась, и злясь на себя за это.
Они прошли метров пятьдесят, и за разросшимися кустами Оксана увидела еще какие-то развалины. Оказалось, это была часовня, построенная тогда же, когда и сторожевая башня. В отличие от самой башни, которую кое-как залатали и тем самым лишили ее первозданной романтичности, часовня была не изуродована неумелыми руками. Собственно о том, что это была часовня, мало что говорило. Разве что небольшие размеры и овальная форма одной из стен, где, по-видимому, находился алтарь. Потолок давно рухнул, от передней стены осталось лишь основание, на котором кое-где росли небольшие деревья. Сквозь груды битого кирпича пробивался кустарник. Но если вид башни, заделанной кусками картона, досок и разнокалиберных камней, производил впечатление угнетающее и отталкивающее, то часовней можно было любоваться как произведением человеческих рук пополам с природой. Как правило, сотрудничество в таких пропорциях им удается. Оксана любовалась замысловатым переплетением камней, цветов, травы, растений.
– Оксана! – донесся со стороны дома голос Антонио.
– Я хотел, чтобы вы увидели это. Надо было подправить вам настроение.
Сказав это, Серджио улыбнулся. И опять его улыбка, похожая на ухмылку, отозвалась в душе Оксаны каким-то ускользавшим воспоминанием.
– Надо идти, – он посмотрел на нее чуть исподлобья, и в его лице промелькнуло что-то волчье.
Этого взгляда, снизу вверх из-под резко очерченных густых черных бровей, приложившегося к ухмылке-оскалу, оказалось достаточно, чтобы она поняла, кого он ей напоминает. Чуть раскосые большие миндалевидные глаза. И еще эти длиннющие черные ресницы. Небольшой рост, коренастость, неуклюжесть, резкость движений, уверенность, даже властность, сквозившая в манере держать себя. Да он не просто его напоминает, он вылитый Володя! Оксане показалось, что она перенеслась на двадцать пять лет назад в свои восемнадцать неполных лет. Боже мой, как же это может быть?!