После того как под довольно жидкие аплодисменты публики Антонио и Николай смущенно раскланялись, начался долгожданный концерт. Посвящен он был «Божественной комедии» Данте Алигьери, которой в том году исполнилось 690 лет. Узнали они об этом из вступительного слова того же мэра, открывшего концерт и даже продекламировавшего отрывок из поэмы. Читал он выразительно, но несколько переигрывал, слишком часто закидывая артистичным жестом голову назад и позволяя густой копне темных вьющихся волос картинно рассыпаться по плечам.
После него на сцену один за другим выходили почему-то в основном мужчины и читали отрывки из бессмертного произведения. Декламировали все на удивление неплохо, и музыка стиха, звучавшего на языке, который Оксана не понимала, все равно зачаровывала.
Саму комедию она читала в далекие юношеские годы и мало что помнила. Поэт, заблудившийся на полдороге жизни в страшном лесу и встретивший там Вергилия. Беатриче, поманившая его за собой в загробный мир. Круги ада. Знаменитые и безвестные грешники, расплачивавшиеся за содеянное… Что изменилось с тех пор? Длина дороги, да и только. Раньше тридцать лет Данте было половиной жизни. А сейчас это даже и не половина. Но соблазны и грехи все те же. Пожалуй, грешить все-таки стали больше и в наказания уже не веруют. А может зря?
Оксана пыталась сосредоточиться на выступлениях, но ей мешало странное ощущение беспокойства, которое она сначала не могла объяснить. Обернувшись, она посмотрела на сидевших позади нее людей – все они увлеченно слушали чтецов. Вскоре Оксана поняла причину своей нервозности: она чувствовала на себе чей-то взгляд. Над входом в зал нависал небольшой балкон – возможно, когда-то там размещался хор или у него было какое-то другое применение. Там и стоял Серджио. Оксана не только увидела, что он смотрит на нее, но и поняла, что выражает его взгляд: желание. Как это было возможно в полутемном зале, она и сама не смогла бы объяснить. Декламировали еще очень долго, но Оксана уже почти не слушала. Страстный взгляд, угаданный ею, в который раз за сегодняшний день перенес ее из сегодняшней Италии в Москву, в ее первый настоящий роман более чем двадцатилетней давности.
Ей было восемнадцать, Володе девятнадцать. Был он черноголов и черноглаз. Широкие плечи при развитом упорными занятиями физкультурой торсе и небольшом росте никак не позволяли назвать его стройным. Но это не мешало ему смотреть на всех свысока. И еще в нем чувствовалась удивительная мужская сила.
Это был ее первый настоящий роман со всеми его атрибутами: бурной влюбленностью, первой близостью, кипением страстей. Очень быстро выяснилось, что помимо физического притяжения, которое привело их в объятия друг друга, Володю и ее мало что объединяло. Гораздо большее разъединяло. Кипения молодых страстей хватило на год бурных отношений, а потом они расстались. Но ни с кем она никогда не испытывала в постели того, что испытала с Володей. Возможно, просто потому, что все было в первый раз. Этим Оксана и утешала себя.
Декламации закончились, на сцене появился Винченцо и еще несколько юношей и девушек, видимо, его учеников. Пришел черед музыкальной части концерта. Оксана посмотрела на часы. Стрелка перевалила за одиннадцать. Но, казалось, кроме нее это никого не смущало. Музыканты исправно один за другим выходили на сцену. Публика не менее исправно аплодировала, заставляя некоторых бисировать. Оксана слушала вполуха: сосредоточиться мешали воспоминания и взгляд Серджио. Когда она выныривала из прошлого, то вновь погружалась в него, пытаясь убежать от беспокоящего настоящего. Наконец, когда где-то поблизости часы пробили полночь, со сцены сошел последний выступавший, и зрители начали расходиться. Оксана, Бингул и Николай вышли из здания.
– Послушайте, надо решать, – Антонио подошел к ним в сопровождении Винченцо. – Время позднее. До нашего дома добираться в такую темень сложновато. Винченцо предлагает поехать ночевать к ним, но вы видели, у них там своего народа хватает. А тут мэр может разместить нас в гостинице. Здесь же, в бывшем монастыре. Что вы думаете?
Перспектива ночного возвращения домой, на виллу Антонио, никому не улыбалась. Карабкаться наверх по горной дороге к Винченцо тоже не очень хотелось, и все дружно поддержали идею переночевать здесь же. Им отыскали четыре одноместных номера. Сегодня здесь заночевало немало народа, и почти все было уже занято. Да и какое это имело значение? Речь шла всего об одной ночи. Николай и Антонио отправились на третий этаж, там комнаты были совсем маленькими. Бингул выделили номер на втором этаже, поскольку она боялась ночевать на первом, а Оксана отправилась в свою комнату на нижнем этаже.
В комнате было душно, и перед тем как потушить свет, Оксана открыла окно, выходившее во двор. Ночь была темной, над колокольней висел тонюсенький месяц, ничего не освещавший, но придававший обстановке еще более таинственный и романтический вид. Двор тускло освещал одинокий фонарь, Оксане показалось, что под сводами галереи кто-то ходит, и, поколебавшись, она закрыла окно и забралась в кровать, но заснуть никак не могла и лежала, перебирая, как бусинки на четках, одну за другой, сцены сегодняшнего дня.
Фигура под сводами галереи во дворе бывшего монастыря ей не померещилась. Серджио не уехал с Винченцо и его родней. Завтра воскресенье, выходной, и он сказал, что проведет его здесь, в городе, у друзей. Ни у кого это не вызвало никаких возражений, надо же молодому парню развлечься немного. А какое развлечение в башне на горе среди леса, обступившего дом со всех сторон, и нескольких отвоеванных у него склонов с виноградниками? После двух месяцев этой жизни Серджио сам одичал не меньше, чем эти обнаглевшие донельзя кабаны, которые скоро не только на кухню, а и в спальню будут забираться. Серджио вглядывался в темноту двора, пытаясь понять, нет ли там еще кого-то. Он знал: окно Оксаны – вот то, второе слева от торца. Свет там еще горел, и он решил выждать еще несколько минут.
«Да, скукотища у нас там по вечерам смертельная. А тут эти гости подвалили… Этот Антонио, индюк напыщенный, жена его – да на ней золота навешено столько, сколько во всей нашей деревне не наберется! Русский посол или кто он там, поди разберись, да и плевать, кто он там… Вот жена его – это да, хороша! Приятелю своему на концерте ее показал, а он мне: „Ты что, она же старуха!“ Дурак! Вот мать моя уже старуха, это да. А послица – любой девице из нашей компании фору даст! У тех и манеры, как у работниц с обувной фабрики, что здесь неподалеку, и ужимки – под стать. Эта – по двору пошла, по дощечкам – будто манекенщица из телика. Да и фигура у нее не хуже. И она на меня запала. Уж это-то я сразу понял. Так, свет в ее окне погас, надо идти, самый раз…»
– Кто тут?
Серджио, который уже пригнулся, изготовившись для броска через двор, вздрогнул и повернулся. Под сводами арок стоял Антонио и испуганно вглядывался в темноту.
– Это я… – Серджио вышел на освещенную часть галереи.
– Ух, испугал, – Антонио вздохнул с облегчением. – А разве ты не уехал с Винченцо?
– Нет, завтра воскресенье.
– А здесь чего делаешь?
Серджио замялся, не зная, что ответить, но Антонио продолжил сам, не дожидаясь ответа. Он был заметно возбужден и говорил прерывисто, часто запинаясь, как будто с трудом подыскивал слова.
– Тоже не спится? Вот и мне… Твои хозяева, конечно, устроили нам грандиозное угощение. Мне тяжело, а вот Винченцо – как ни в чем не бывало. Я был уверен, он уж и выступать не будет. Так нет, сыграл на своей флейте и весьма недурственно. А я, знаешь, не привык на ночь столько есть и пить. Теперь вот заснуть не могу. Да еще этот Данте… Страсти такие, на ночь глядя, тоже не способствуют… Разбередил душу…
…В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ;
Одни мы были, был беспечен каждый.
Над книгой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем;
Но дальше повесть победила нас.
– А это о чем? – из вежливости поинтересовался Серджио. А сам про себя подумал: «Ты уберешься, наконец? Или так и будешь тут до рассвета стихи читать?»
Антонио продолжал декламировать, встав в театральную позу.
Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа.
– А ты что не помнишь? В школе разве не проходили? – Антонио снисходительно посмотрел на Серджио. – Это же о Франческе. Франческа да Римини. Ее насильно выдали замуж, да еще за весьма уродливого мужчину. А брат у мужа был красавец. Вот она и влюбилась в него. Муж убил обоих. И это за поцелуй! И к тому же они прямехонько отправились в ад! Как уверяет Данте, поцелуй был, а на самом деле не ясно: целовались или просто книгу читали. Пострадали, можно сказать, ни за что!
Антонио посмотрел на Серджио.
– А ты тоже, наверное, здесь по амурной части прогуливаешься? Странно, нас весь вечер адом стращали за сладострастие, а результат прямо противоположный, всех к любовным авантюрам потянуло.
Пока Серджио судорожно соображал, что ответить, Антонио возобновил свой монолог. Было очевидно, что ему просто надо выговориться.
– Ладно, чего уж тут скрывать. Ты парень славный, это видно, не будешь болтать попусту… Как тебе моя гостья из России?
Антонио так испытующе посмотрел на Серджио, что тот смутился и отвел глаза. Он решил, что Антонио о чем-то догадался, но ошибся.
– Представляешь, влюбился на старости лет, – вдруг залпом выпалил Антонио.
Он помолчал немного, а потом продолжил.
– Мое детство в Сиене прошло. Мать увлекалась Проторенессансом, постоянно по церквям и музеям ходила. Ты хоть знаешь, что такое Ренессанс? Хотя какое это имеет значение. Так вот, она и меня часто с собой брала. Приобщала, так сказать, к высокому искусству. Картин, фресок и икон я с детства насмотрелся – до сих пор в музей не затащишь. Так вот, одна картина меня зацепила. На ней Мадонна с младенцем. У мадонны глаза такие большущие, раскосые, необычные. Я даже спросил: «А что у китайцев тоже Дева Мария есть?» Мать рассмешил. Она мне объяснила, что картина называется «Мадонна дель Латте» и написал ее Амброджо Лоренцетти. Вот, до сих пор даже имя художника помню. Я, когда Оксану увидел, так и ахнул: ну вылитая Мадонна дель Латте.