Во вторник мы договорились с Верой там же на ВДНХ в ресторанчике пообедать. Ей задание дали: в связи с книжной ярмаркой написать о тенденциях в издательском бизнесе. До обеда решили, что я ей ярмарку покажу. Но я был занят на переговорах. Попросил Василия с ней походить по стендам. Когда я освободился и подошел, Вера повернулась ко мне и спрашивает:
– Не понимаю, что происходит.
– А что такое?
– Да ты посмотри, что вы все издаете. Детективы, детективы, детективы…
Сказал ей, что она не права. Последнее время детективы занимают лишь седьмое место в объеме издательской продукции. Мы, например, много публикуем книг хорошей современной прозы – иностранной и нашей. А она взяла один сборник, который как раз лежал на прилавке нашего стенда, полистала и говорит: «Ты вот это называешь хорошей современной прозой?» И зачитала кусочек из одного рассказа нашего очень известного писателя: «Каждый из подошедших зачерпнул пригоршню червей из футляра и понес к столу. Подойдя к трупу уборщицы, они стали закладывать червей в отверстия в ее спине». Или вот это, как тебе: «Коля достает из панциря синий член с переливающимися под кожей вставками из жидкого золота, Маша открывает мэньсо, Коля запихивает член ей во влагалище, совершает 69 фрикций, Маша кончает…» Просто эротический бред сивой кобылы!»
А потом заявляет: «И это еще самое невинное из того, что там написано. Я не могу уже больше читать всех этих сорокиных, ерофеевых и иже с ними. Меня тошнит от того, что они пишут!»
Спросил ее, зачем же она тогда читает эти книги, если ее от них воротит. А она мне таким обвинительным тоном.
– А как же! Ты посмотри, как эту книгу издательство разрекламировало: «Эта поистине „звездная книга“ представляет нашим читателям наиболее знаменитых, современных культовых российских авторов». Как ее после этого не купить и не прочитать? Вот я и купила недавно. И теперь мучаюсь уже какой день.
Не терплю подобного максимализма. Тошнит ее, видите ли, от такой прозы. А как же тысячи людей, которые раскупают книги этих писателей и находят их гениальными? Да, то, что они пишут, необычно. Никто до них так не писал – это факт. Но это смело, ярко, оригинально. Взять тот же «День опричника» Сорокина, это потрясающая книга, провидческая. Пытался все это объяснить Вере, но куда там… Если ее послушать, то выходит, что подобную литературу читают и хвалят два типа людей. Одни – снобы, которые превозносят любую ерунду, лишь бы это отличалось от того, что понятно и нравится большинству. Вторая категория – это те, у кого нет своего мнения. Они будут читать и хвалить то, что пропагандирует та же снобистская литературная критика. Я с ней не согласен, но разве ее переубедишь? Да и потом, не хватало еще конфликтов на литературной почве.
12 сентября
Гром грянул неожиданно. Когда вчера я пришел домой, сразу понял: что-то не так. Надя меня встретила, поджав губы. Пока ужинали, избегала на меня смотреть и едва отвечала на мои вопросы. А после ужина говорит, как бы между прочим: звонила, мол, ей Света и сообщила, что видела меня на днях в «Пушкине». И не одного, а в компании какой-то женщины, с которой я, якобы, вел себя более чем любезно. Я ответил, что женщина эта – журналистка, она собирает материал для статьи об издательском бизнесе, и встреча у нас была чисто деловая.
Но Надю уже понесло. Сказала, что ей все это надоело. Надоело, что я прихожу поздно, целыми днями не бываю дома, обедать не прихожу, на работе, когда она туда звонит, меня нет, и прочее, и прочее. А под конец заявила, что в таком случае она предпочитает вообще жить одна, чем дожидаться меня все время, не зная, где я и что я. И говорила она все это довольно спокойно. Я просто ушам своим не верил – вот то, чего я так дожидался, но на что даже и не смел надеяться. Она сама преподносит мне на блюдечке решение всех проблем. Я настолько обрадовался, что чуть было не выдал своей радости. Но вовремя спохватился.
Мы посидели, еще поговорили. Я сказал, что мы уже давно живем как попутчики. Нас мало что связывает. Разве только эта квартира. Добавил, что, безусловно, оставляю все ей и буду давать столько же денег на жизнь, как и раньше. Надя все это спокойно выслушала и вроде бы со всем согласилась.
Разошлись мы по своим комнатам. Вдруг примерно через час Надя приходит ко мне и спрашивает: «Скажи, а ты действительно просто хочешь жить один, как сказал, или же у тебя все-таки кто-то есть?» Не знаю, может быть, надо было соврать. Но мне так надоело врать все эти месяцы, что я вдруг возьми и брякни: «Да, есть». И вот тут-то все и началось. Будто плотину прорвало. Слезы, крики, обвинения, угрозы. А потом ей, естественно, плохо стало. В общем, еле-еле удалось ее успокоить и спать уложить. Не знаю, спала она или нет. Я так, разумеется, глаз сомкнуть не смог. Еще семи не было, когда Надя ко мне опять зашла. Я, видимо, так нервно на кровати дернулся, что она усмехнулась и говорит: «Не волнуйся, истерик больше не будет. Я все обдумала. Раз так все сложилось, не буду я тебя удерживать. Иди на все четыре стороны». Но утром за завтраком ей опять нехорошо стало. Настолько, что пришлось врача вызвать. Врач сказал, что давление очень высокое, выписал лекарство и посоветовал из Москвы уехать, из этой духоты, на природу, на воздух, хотя бы на недельку.
20 сентября
Сидим уже вторую неделю на даче. Не мог же я ее в таком состоянии одну оставить. Правда, на днях к нам ее сестра приехала, узнала, что Наде плохо. Но она не могла остаться, работает. Подозреваю, что просто не захотела. Надя ей все рассказала. И сестрица, проведя полдня, заполненных ее бесконечными охами и ахами, удалилась. Вере звоню каждый день. Она настроена довольно скептически. Считает, что это не конец проблем, а только начало. Пытаюсь ее разубедить и успокоить. Я все-таки свою жену лучше знаю. Раз она сказала, что отпускает, значит отпустит. Она же разумная женщина.
2 октября
Я и подозревать не мог, на что способна эта разумная женщина. Когда мы вернулись в Москву, я взял сумку только с самыми необходимыми вещами и поехал к Вере. Она к этому времени перебралась на свою дачу, так как в их московской квартире остался муж. Оказывается, когда я еще с женой на даче сидел, она мужу позвонила и во всем ему призналась. Он, естественно, в Москву примчался выяснять отношения. Вера не стала мне подробности рассказывать, но, судя по тому, в каком я ее состоянии застал, объяснение тоже не из легких было.
В общем, встретились мы с ней. Вроде бы, вот наконец мы вместе. А на самом деле каждый сам по себе, со своими мрачными мыслями. Казалось, произошло то, о чем так мечтали, а радости – никакой. К тому же у Веры на даче я никогда не бывал. Все там для меня непривычное. Это была наша первая ночь вместе, если не считать тех двух в Италии, но мы лежали в кровати, как чужие, и впервые мне не хотелось к ней прижаться, обнять ее, хотя я и чувствовал, как ей плохо. Я всю ночь не спал, да и она тоже. Правда, ближе к утру она заснула, потом сказала, что снотворное выпила. В этом мы с ней отличаемся. Я никогда в жизни никакой гадости не пил, а она чуть что – лекарство принимает.
Встали оба разбитые. Было воскресенье, погода прекрасная, но мы даже гулять не ходили. Вера хоть смогла поработать, ей какую-то статью надо было сдавать вскоре, а я весь день провалялся на диване.
Следующую ночь я опять не спал. С утра обоим надо было на работу. Вечером, с работы, я позвонил жене и предупредил, что заеду сейчас домой забрать кое-какие вещи. Она вроде разговаривала со мной нормальным голосом. Но когда, приехав, я открыл дверь квартиры, сразу понял: что-то случилось. Полная темнота. Ни звука. И запах газа.
Жена в своей спальне, лежит на кровати, без сознания, едва дышит. А ее комната как раз ближе всего к кухне. Описывать, что я испытал, не хочется. Приехала скорая, меня из спальни выгнали. Сел в гостиной, соображал плохо, даже свет не догадался включить, пока врач не попросил. Ему нужно было выписать какое-то лекарство. Я его спрашиваю: «Как жена?» А он так спокойно отвечает: «Не волнуйтесь, все в порядке. Видимо, она совсем недавно газ включила. Вовремя вы пришли».
От радости сунул ему сотню зеленых. Он взял, посмотрел на меня как-то сочувствующе, а потом говорит: «Да вы не переживайте так. Это она вас попугать хотела». Я даже не понял сначала. Переспросил: «Что вы сказали?» А он отвечает: «Настоящие самоубийцы не забудут окна позакрывать, – и кивнул на раскрытое окно в гостиной. – Да и конфорки все включат, а не одну…» И препротивно так ухмыльнулся. Зря я только ему сто долларов дал. На что это он намекает? Я-то видел, что она едва жива была.
Пошел к Наде. Она вся зеленая, глаза закрыты, дыхание прерывистое. Сел рядом, взял ее руку – она ледяная. О чем я только за это время не передумал. Что бы там ни было, не имел я права ее подвергать этому испытанию. Поздно вечером зазвонил городской телефон. Это была Вера. Я совсем забыл в этой суматохе ее предупредить. А мобильный в кармане плаща на вешалке остался. Я и не слышал ее звонков. Объяснил, что произошло. Она спрашивает: «Это все?» Я ответил: «А тебе мало того, что произошло?» Она повесила трубку. Позднее вечером, когда она на мой звонок не ответила, я понял, что ее вопрос означал. Но чего она ожидала? Я все еще в каком-то ступоре находился. Да и вообще, подходящий ли это момент выяснять отношения? Ну что за манера, сразу пытаться меня за горло брать!
3 октября
Сегодня с утра примчалась сестрица жены. У нас с ней никогда особой симпатии друг к другу не наблюдалось, а уж тут она мне выдала все, что обо мне думает. По ее словам, я никогда не ценил Надю, которая посвятила жизнь мне. И что это, оказывается, из-за меня она отказалась от собственной карьеры. И даже детей не завела, чтобы они мне не мешали. Должен признать, в последней фразе была доля истины. В общем, сестрица провела артподготовку и удалилась. А после ее ухода Надя начала меня допытывать. Неужели я совсем ее не люблю? Как же я решил ее бросить? И заявила, что без меня она жить не сможет и если я уйду, то все равно она с собой что-то сделает. И в слезы. Я испугался, как бы ей хуже не стало. Выдавил из себя, что люблю ее, что никуда от нее не уйду. Успокоил кое-как. Лишь бы прекратила реветь.