11 ноября
Всю ночь проворочался в постели. А утром, еще семи не было, взял мобильник, включил, а там послание от Веры: «Мне очень плохо. Пожалуйста, помоги». Посмотрел на время отправления – около трех ночи. Кое-как оделся, помчался к ней. Хорошо, что движение было еще не очень интенсивное, минут через сорок был у нее. Дверь дачи была даже не заперта. Вера в постели – вся зеленая. Оказывается, ночью после разговора с женой ей стало плохо. Еще бы не стало: она больше пачки выкурила. Не могла заснуть. Выпила виски, она почему-то утверждает, что виски на нее как снотворное действует. Опять не заснула. Ну и приняла пару снотворных. Странно, если бы ей не стало после этого плохо. Головокружение, рвота. Но скорую не захотела вызывать. Единственное, что сделала, послала мне эти пару слов. Как она выразилась, в порыве отчаяния. Ругал ее, что не позвонила. Но я понимаю ее. Как она мне могла позвонить? Да еще после происшедшего. Говорит, если бы не было так плохо, то она и не написала бы мне никогда. Это было, мол, проявление слабости. Просто испугалась. И добавила: значит, так тому и быть.
Она была не такая как всегда. И дело не в плохом самочувствии. В глазах было какое-то странное выражение. Обреченности, что ли. Выражение, совсем не свойственное ей. Сказала, что после разговора по телефону с женой она точно решила расстаться со мной. Даже письмо мне написала и отправила. Но потом ей стало плохо. А значит, это судьба. Не дано ей со мной расстаться.
Просидел у нее полдня. К обеду ей стало значительно лучше. Приготовил поесть, накормил и поехал на работу. Договорились, что на следующий день после обеда приеду и привезу продукты. У нее в холодильнике как всегда – шаром покати.
Когда приехал на работу и включил компьютер, прочитал то письмо, прощальное, о котором Вера говорила.
«Я много думала все эти дни. Я точно знаю, что люблю тебя, и уверена: ты тоже любишь меня. Но все это я знала и раньше. Новым стало для меня другое. Ты в последнее время часто говорил о своих, якобы, существующих изъянах в психике. Я отметала эти фразы, как нелепые. А теперь мне ясно, что ты прав. Я знаю, что детские психологические травмы могут оказать очень большое, если не решающее воздействие на жизнь человека. И я думаю, это как раз твой случай.
Благодаря твоей матери такие понятия, как долг и обязанность, для тебя – не пустой звук. Но главное, уход отца. Ты, судя по всему, очень любил свою мать. И когда отец ушел от вас, это травмировало тебя. Ты явно осуждал отца и сильно переживал за мать. Ты боишься поступить как он. Более того, ты подсознательно чувствуешь себя ответственным за его вину.
Я могла бы попытаться объяснить тебе все то, что узнала от психотерапевтов о проблемах подобного рода. Одно время я очень интересовалась психологическими травмами и писала на эту тему, так мало изученную у нас. Я бы рассказала тебе многое. Например, как опасно переносить опыт детских впечатлений и страхов в совершенно иную эпоху и в иные обстоятельства. Объяснила бы, как страдает психика человека, когда он берет на себя чужую вину. И главное, как страшно, когда кто-то сознательно лишает себя права на счастье.
К сожалению, я не могу тебе помочь. Ты сам должен победить свои страхи, преодолеть свои детские или юношеские комплексы. Я не могу заставить тебя быть счастливым. Я теперь знаю, почему мне последнее время все время чудились монстры, как на «Капричос» Гойи. Это были не мои, а твои чудища. Победить их должен ты сам. Но прежде всего понять, что эти чудовища – не моя выдумка. Это твой страх поступить так, как хочешь ты, а не так, как велит долг. Боязнь причинить страдания семье, как это сделал твой отец. Наконец, страх быть по-настоящему счастливым».
Может быть, она права. Я и сам уже думал: со мной не все в порядке. Ну и что теперь? Не пойду же я, взрослый мужик, к психиатру? Теперь модно заводить персональных психоаналитиков. В Штатах, говорят, пойти на прием к такому врачу – это так же обычно, как, скажем, нанести визит стоматологу. Нет, это не для меня.
20 ноября
Мы с Верой встречаемся по-прежнему. Вернее, не совсем. Что-то ушло из наших отношений. Радость ушла. Смех Верин ушел. Она теперь смеется так редко. А ведь мне всегда теплее на душе становится от ее смеха. Очень он на меня действует. Пожалуй, не меньше, чем ее глаза. И глаза тоже все реже лучатся улыбкой. В них, когда она смотрит на меня, я вижу, как и раньше, любовь. Но что-то мешает этой любви радоваться. Вопрос. В ее глазах все время вопрос: «Как же быть дальше?» Все чаще она говорит: или уйди от жены, или, наконец, оставь меня в покое, отпусти. Она как-то в шутку нарисовала свой герб и написала на нем девиз: «Или ко мне, или от меня».
А я с ужасом чувствую, что не смогу ничего сделать. Ни от нее отказаться, ни с женой расстаться. На днях опять сказал об этом Вере. А она говорит, что я пессимист, а нужно быть оптимистом. И что она, как это ни странно, до сих пор верит: мы будем вместе.
Нет, пожалуй, дело не в этом. И не в том, что Вера, в отличие от меня, оптимистка. Если память мне не изменяет, у Антонио Грамши был интересный афоризм. Он хоть и основал итальянскую компартию, но умом его бог не обделил. Так вот, он сказал, что в жизни необходимо сочетать «пессимизм ума» с «оптимизмом воли». Умные люди чаще всего пессимисты, смотрят на мир не через розовые очки. Но у Веры есть воля совершить то, что она хочет, а у меня нет. Знаю, что не смогу. Видимо, не хватает того самого «оптимизма воли». А может быть, с интеллектом перебор. Все время все анализирую, осмысливаю, взвешиваю… А это приводит к сомнениям, а не к действию.
На фасаде научно-исследовательского института, где я работал в советские времена, висел лозунг: «Знание – сила!» Как и большинство лозунгов той эпохи, он оказался ложью. Знание, как это ни печально, не прибавляет мне сил.
5 декабря
В конце года очень много работы. Вера тоже занята. К тому же она ищет варианты размена квартиры. Ее муж, как всегда, в разъездах, и всем занимается она. Видимся урывками. Ее сын теперь часто бывает дома, готовится к экзаменам. Да и мне все труднее придумывать предлоги для того, чтобы задержаться попозже вечером. По-моему, Надя догадывается, что я не расстался с Верой. Должен все время быть начеку. Встречаемся в основном днем во время обеда, где-нибудь в кафе. Предлагал ей снять квартиру, хотя бы временно. Отказалась. Скорее бы она разменяла квартиру, и мы смогли бы опять нормально встречаться.
10 декабря
Очередной скандал дома. На этот раз я оплошал. В воскресенье пошел на рынок и забыл мобильный дома. Прихожу, Надя в гостиной и в руках мой телефон. Я как увидел, все внутри сжалось. Обычно стираю всю переписку. Но накануне вечером мы с Верой обменивались посланиями, и я не успел их стереть. А я еще, как назло, вчера расчувствовался. Вот жена и зачитывает мне вслух: «Верунчик, солнышко, мне грустно без тебя. Мечтаю о завтрашнем дне». Сначала она, видимо, хотела меня уязвить. И даже начала таким издевательским тоном: «Ах ты, боже мой, какие нежности. Ну не смешно ли, бабе за сорок, а он ей „солнышко“. Ты еще цветочком ее назови!» Меня ее тон задел. Я разозлился и сказал: «И называю!» Но зря я это сделал. Надя тут же в слезы. А потом пошли обвинения: «Значит, ты меня все это время опять обманывал. Как ты мог! Ты же обещал!» И такая истерика началась, хуже прежней.
Все пошло по прежней схеме. Жене плохо стало, часа два ее в чувство приводил. Ну и чтобы успокоить, пришлось опять пообещать, что на этот раз уж точно прекращу с Верой все контакты и даже звонить не буду. Отдал ей свой мобильник.
Весь день на душе муторно. Опять я спасовал. Вот если бы она сорвалась, сохранила бы свой язвительный тон, попыталась бы меня унизить, начала бы меня обзывать как-то, была бы грубой, злой… Тогда бы я смог уйти, хлопнув дверью. Но когда она страдает и я вижу, как ей плохо… Не могу, и все тут.
11 декабря
Сегодня утром едва вышел из подъезда, вижу: кто-то берет сзади под руку. Смотрю – Вера. Караулила около моего дома. Оказывается, она, бедная, все воскресенье себе места не находила. Писала мне, а я не отвечал. Естественно, мобильник же отключен, да и вообще остался у жены. Вот она и решила: что-то случилось. Пришлось объяснять, что произошло. Уверен был, что Вера расстроится. Но она ничего. Говорит: «Главное, что с тобой все в порядке. А то я думала – случилось что-то серьезное, раз ты не можешь даже по телефону послать сообщение».
16 декабря
Вчера, наконец, удалось побыть с Верой весь вечер. Ее сын ушел на дискотеку, а моя жена – с подругой в театр. Сначала было просто замечательно! Вера была какой-то особенно нежной, ласковой. Потом мы пошли ужинать. А у Веры на кухне было включено радио, и шла передача, посвященная жизни Христа – как-никак Рождество на носу. И вдруг Вера сказала, что никогда не понимала, как это Христос мог прощать предателей. А теперь, мол, понимает: можно простить и любить человека, предавшего тебя. Я, конечно, заподозрил, что она неспроста это, но сделал вид, что не понимаю, и спросил, кого она имеет в виду? Вера ответила: «Петра. Он три раза предал Христа».
Я сначала настолько растерялся, что спросил: «Когда же это я тебя предал?» Перечислила все ситуации, когда я собирался уйти от жены, но не смог. Для Веры это – предательство. А для меня – это невозможность в силу обстоятельств выполнить то, что обещал. Я ее никогда не предавал. Но Вера закусила удила, и переубедить ее было невозможно.
Тогда я попытался отвлечь ее. Начал с того, что Петр не предавал, а отрекался. Это две разные вещи. Вера, естественно, тут же начала утверждать, что не видит большой разницы между этими двумя глаголами. Для нее что предать, что отречься – не велика разница.
Решил перевести все в шутку. Сказал, что предательство – это отнюдь не такая ужасная вещь. В качестве доказательства привел мнение одного из моих любимых современных писателей