– Милана Кундеры. В его романе «Невыносимая легкость бытия» я нашел интересное толкование этого слова. Жизнь одной из героинь этого романа – сплошная череда предательств. Казалось бы, явно отрицательный персонаж. Как бы не так. У Кундеры – она один из наиболее привлекательных героев. В чем дело? Оказывается для писателя предательство – «это желание нарушить строй». И далее он уточняет, чтобы уж все поняли, о чем идет речь: «Предательство – это значит нарушить строй и идти в неведомое». Поскольку его героиня «не знает ничего более прекрасного, чем идти в неведомое», то и предательство становится категорией прекрасного. Вот так-то.
Мой маневр удался. Вера – великая спорщица, и постепенно наш разговор перешел в теоретическое русло. Что такое предательство? Что такое отречение? Например, даже мы, два очень близких друг другу человека, понимаем одно и то же слово – «предательство» – совершенно по-разному. Это подтверждает, насколько субъективно любое понятие. И что такое слово вообще? Каждый человек вкладывает в него свой смысл. И возникает вопрос: имеет ли слово, как и язык в целом, какое-либо объективное звучание или каждый слышит лишь то, что хочет услышать? Это вечный вопрос.
Когда вернулся домой, долго размышлял на эту тему. Еще Платон в своем диалоге «Кратил» пытался на него ответить. Для него слово, несмотря на всю его субъективность, все-таки носитель определенного объективного смысла. Меня вообще очень интересует эта проблема. Хочу на будущий год издать книгу известного русского философа Булгакова, занимавшегося в том числе и философией языка. Интереснейшая книга – эта его «Философия имени». Когда был у Веры, пытался вспомнить одно его высказывание на ту тему, которую мы обсуждали. Мне казалось, что для него слово не имеет права на независимое существование, то есть важно его субъективное трактование.
Взял Булгакова. Оказывается, я ошибался. Он считает, что важен смысл слова в контексте. Но дальше он утверждает следующее: «…каждое слово независимо имеет свой смысл, выражает свою идею…» И далее продолжает: «…слово само по себе, раньше всякого контекста, или, вернее, во всяком контексте, должно иметь и сохранять свое собственное значение, как бы оно ни окрашивалось, ни видоизменялось…» Выходит, слово «предательство» все-таки имеет некий объективный смысл, и смысл этот, как ни крути, негативен.
Надеюсь, что Вера забыла о нашем споре. Я ведь обещал ей найти высказывание Булгакова. Если я ей его процитирую, она сразу уцепится: «Я же говорила, что предательство есть предательство, кто бы и что бы ни говорил по этому поводу!» Может она права, и я действительно ее предал? Да нет. Скорее я жену предаю, изменяя ей с Верой. Нет, чушь все это. Если любое несдержанное слово считать предательством, то по нашей матушке земле одни предатели ходят.
25 декабря
Отвратительный день, вернее вечер. Встретились после работы с Верой в центре. Она собиралась походить по магазинам, подобрать подарки к Новому году. Мы уже два дня не виделись – она должна была сдать какой-то срочный материал, да и я заканчивал последние дела перед праздниками. Мне хотелось ее увидеть, вот и увязался за ней, надеялся поужинать вместе. И вдруг в одном магазине Вера увидела халат, который почему-то решила непременно для меня купить. Пришлось мерить. Ей он понравился, и она заявила: все, покупаю. Я не хотел говорить, что у меня и так пара халатов дома висит. Зачем мне еще? Пытался как-то отвертеться. Но потом решил, что лучше купить, чем объясняться. Но когда к кассе подошли, она видимо все поняла и заявила: «Не будем покупать, все равно я тебя в нем не увижу. Не дома же у тебя. А у меня его держать ни к чему. Сын увидит, спросит. Я и так твои тапочки от него прячу. Хотя, постой, мы вот как сделаем: ты заведешь чемоданчик и положишь туда халат с тапочками. А чемодан будет храниться в машине. То-то радости у меня прибавится: открываешь дверь, а там Олег с чемоданом. Регулярный эрзац-уход от жены. А что, гениальная идея!»
А у самой уже слезы на глазах. Продавщица на нас пялится. Народ оглядывается. Целый спектакль. Пока я туда-сюда с этим дурацким халатом шастал, ее уже и след простыл. Выхожу, думаю, наверняка в кафе пошла, у нее же всегда эта манера: понервничала, святое дело – сигарету закурить. И точно, вижу ее в кафе рядом с магазином. Вроде бы спокойная такая, веселая. Заказываю что-то. Сидим, разговариваем. «Да, – говорит, – хорошо мы когда-то начинали. Совместную жизнь всерьез планировали. Помнишь, квартиры ездили смотреть, выбирали, собирались покупать. А теперь даже халат не могу тебе подарить. Дожили!» Я молчу. Чего отвечать? Что бы я ни сказал, все будет принято в штыки. Лучше молчать. Вот я и молчу. А ее это еще больше заводит. Я пытаюсь разговор на отвлеченные темы перевести, а Вера – ни в какую, еще больше злится. Тут как раз вино приносят и закуски. Она поднимает бокал и говорит: «Пью за человека, из-за которого я потеряла мужа, лишилась уважения сына и сама перестала себя уважать. Но которого, несмотря на все это, продолжаю любить!» Я, естественно, заявляю, что этот тост для меня неприемлем и пить в таком случае не буду.
Я хотел встать и уйти, но жалко мне ее стало. Видно же, что не со зла она это, а потому что мучается. От этого ее и корежит всю. А в таких ситуациях, я еще раньше замечал, она начинает паясничать, хотя роль клоуна ей совсем не к лицу.
В общем, я не ушел, а просто поставил бокал на стол и сказал, что за это пить не буду. А потом состоялся разговор, который я позднее столько раз прокручивал в голове.
– А за что ты предлагаешь выпить?
– Ну, хотя бы просто – за нашу любовь.
– За любовь мы пьем уже давно. Нельзя ли в канун Нового года за что-нибудь поконкретнее?
– Например?
– Например, за то, чтобы в новом году мы, наконец, были вместе. Слабо?
– Не слабо, а, как ты знаешь, я не любитель давать пустые обещания.
– Ты хочешь сказать, что ты ничего по-прежнему не решил?
– Нет.
– Послушай, это уже становится смешным. Еще пару недель назад ты вроде говорил, что хочешь быть со мной и постараешься это сделать. А теперь – опять двадцать пять. У меня такое впечатление, что мы живем прямо по-ленински: шаг вперед, два шага назад.
– Ленин к этому не призывал, он в этом обвинял…
– Знаю-знаю, кого он обвинял, не придирайся к словам. Ты прекрасно понял, что я имею в виду.
– Понял. Но и ты пойми, что это непросто: взять и уйти от жены, с которой прожито вместе столько лет!
– Почему же? Разве не ясно, что тебе со мной лучше. В конце концов, что я лучше!
– Я вас не сравниваю, вы совершенно разные. Еще не хватало раскладывать по полочкам: у этой то лучше, а та тем хороша – тоже абсурд!
– Почему же абсурд! Мне кажется, что только тогда и можно решить что-то, если и сердце, и рассудок говорят: с этим человеком мне лучше. Я, например, все время сравниваю тебя с мужем. Получается такая картина: мне с тобой лучше любовью заниматься, интереснее обсуждать что-то, приятнее гулять и легче просто молчать. И этот список можно продолжать и продолжать. А ты что, никогда так не делаешь?
– Нет, никогда. Это тебе все нужно по полочкам разложить.
– Хорошо, допустим. Но чем же ты все-таки руководствуешься? О чем ты думаешь, когда пытаешься разобраться в ситуации? Вот, например, когда ты говоришь, что тебе трудно уйти от жены. Почему трудно?
– Потому что мне не хочется причинять боль женщине, которую уважаю.
– Уважаешь? Интересно, а за что же ее, собственно, можно уважать? Что она такое сделала в жизни? Чего добилась? В чем реализовалась?
– Она всю жизнь обеспечивала тылы…
– Боже мой, более банальной фразы ты не мог придумать. Подумать только, какие достижения! Ей приходилось стирать, готовить, иногда вместе с тобой выезжать на машине за продуктами… Да, повезло мадам, ничего не скажешь, если уже за одно это ее следует уважать.
– Но мне не в чем ее упрекнуть, она всегда вела себя достойно.
– Как швейцарские коровы.
– Не понял.
– Ты же вроде был в Швейцарии.
– Был, и что из этого?
– Ну, швейцарские коровы тоже ведут себя очень достойно. Стоят себе на очаровательных лужайках, куда их заботливые пастухи привели, жуют себе травку, которая там растет в изобилии. Ходят там ухоженные, спокойные и еще колокольчиками позванивают. Посмотрите, мол, на нас, какие мы хорошие, достойные! Просто загляденье.
– Тебе не идет, когда ты говоришь гадости.
– Какие же это гадости?
– Сравнивать мою жену со швейцарской коровой – это, по-твоему, верх интеллигентности?
– Да я ненавижу эту твою интеллигентность. Ты вот кичишься, что интеллигент, а меня уже год как мучаешь!
Опять у нее слезы на глазах, лицо все перекосилось, в таких ситуациях она сразу становится некрасивой. Мне даже смотреть на нее было больно, и я старался глядеть в сторону. Подумал: неужели опять истерика? И уже заранее внутри каменеть начал. Но тут она вскочила, схватила сумочку, стул опрокинула и убежала. А я словно к месту прирос. Ни сил, ни желания кидаться за ней не было.
Теперь вот сижу дома, жду звонка и злюсь. Сколько можно терпеть перепады ее настроений! А уж тост? Просто оскорбительный. Неужели ей это непонятно! А Надю со швейцарской коровой сравнивать – вообще из рук вон. Неужели не понимает, что этим, прежде всего, меня унижает. А может, она этого и добивалась?
Муторно мне от всей этой истории… Вон и голова тяжелая. Наверняка опять давление подскочило. Все, не буду первый ей звонить. Надоело. Устал.
26 декабря
Пришел на работу, включил компьютер – письмо. Странно, сам я вроде был спокоен, а руки тряслись. Уже открывая его, знал содержание. И точно, очередное прощание. На этот раз письмо короткое.
«Наш вчерашний разговор поставил все на свои места. А я-то бедная столько нервных клеток извела! Все недоумевала, в чем же дело? Почему же он не может уйти от жены? Сколько теорий интересных навыдумывала. А оказывается, все предельно просто: ты не можешь ничего сделать, потому что недостаточно любишь меня. Слышу твой протестующий возглас. Ладно, сформулируем иначе: ты по-прежнему не считаешь, что только со мной тебе хорошо. Поэтому я ретируюсь с поля битвы, вернее, с поляны битвы и оставляю ее за твоей женой. Ей на этой зеленой полянке под твоим чутким присмотром по-прежнему будет жить весьма спокойно и достойно.