Без любви можно тоже прожить иногда,
Если сердце молчит и мечта не тревожит.
25 марта
Ездил к Володе. Вот уж вляпался так вляпался. Не помогла его теория о том, как надо решать «постельно-сексуальную проблематику». Очередная пассия, прямо скажем, его уделала. Видимо, выбрал недостаточно безропотную или недостаточно глупую. Ну что же, и на старуху, то бишь старика, бывает проруха. Только в его ситуации ошибка может ему дорого обойтись. Девица сумела снять копии с каких-то очень важных документов, сильно его компрометирующих. Начала шантажировать, требуя, чтобы он развелся с женой и женился на ней. Володя попытался от нее просто откупиться. Не знаю, сколько он ей дал, но говорит, что обеспечил ее на всю жизнь. Она деньги взяла, а документы все равно использовала. Причем, как ловко она все проделала! Передала их не в органы, где у Володи все схвачено. А продала самому серьезному его конкуренту, с которым он давно воюет. А тот уж нашел, как, кому и куда их передать, чтобы действовать наверняка. В общем, против Володи возбуждено дело, и неизвестно, чем все это кончится. Жаль мужика.
5 апреля
Пишу в гостинице. В той же, «Вернаго». И даже в том же номере. Погода отличная, а меня, хоть убей, на улицу не тянет.
И чего я сюда притащился? До этого все шло хорошо. Работа, работа и работа. А по вечерам книги. А тут начались праздники, на работу не надо идти, испугала перспектива сидеть целыми днями дома. Вот и засвербело что-то. Надя не стала возражать, когда я сказал, что хочу на пару дней куда-нибудь прошвырнуться. Видно, наконец, поверила, что все кончено.
Непонятно только, почему я сюда приехал? Единственное глупейшее объяснение, которое приходит в голову – преступника тянет на место преступления. Преступника? Преступление? Вспомнил наш разговор с Верой о значении слов. Кто преступник? Какое преступление? Вот и на эти вопросы каждый из нас троих – Вера, жена и я – ответим по-разному. Для жены преступница Вера. Для кого-то смешно и нелепо употребление слова «преступление» в отношении того, что она сделала. Попыталась увести мужа у жены. Но это смешно и нелепо для кого-то, но не для Нади. Для нее – это именно преступление. И Вера – преступница. Для Веры преступник я. Преступление состоялось, я предал ее. И даже ее, человека несоизмеримо более умного, чем моя жена, не коробит слово «преступление». Более того, она действительно его неоднократно употребляла по отношению ко мне.
А что об этом думаю я? Не знаю. Для меня одно очевидно. В этой истории нет ни состава преступления, ни тем более преступника. Есть только жертвы. Даже моя жена, которая из этой передряги вышла победительницей, и она не похоже чтоб была счастлива. Во всяком случае, я никогда больше не вижу ее такой невозмутимой, такой потрясающе безмятежной, какой она была все предыдущие годы. На ее лице поселилось выражение то ли страха, то ли неуверенности. Отчего? Не знаю. Может, она боится, что я опять выкину еще что-то в этом роде. Или думает, что я не могу ее простить за то, что не отпустила меня. Но это не так. Кроме себя мне винить некого…
Как все-таки привыкли мы оперировать шаблонами! Вот написал, что в этой истории все жертвы. Но это ведь не так. Утверждают, что жертва должна страдать. А я разве страдаю? Нет. Мне действительно уже все безразлично. Хотя нет, вру. Иногда, когда вдруг возникает в памяти запрокинутое лицо Веры и ее счастливые глаза, до краев наполненные любовью, что-то подкатывает к горлу.
Холодно, знобит. Уж не простудился ли я по дороге сюда? Да нет, лоб вроде холодный, и руки ледяные…
А что если… Хм… Интересная мысль. Что если я нечто вроде того самого Отци, о котором всего год назад прочитал здесь же… Жил-был полузамороженный субъект. Ну, может, и не жил, но вполне сносно существовал. А тут появилась некая энтузиастка, наткнулась на него по чистой случайности и почему-то решила, что нужно эту ледышку разморозить. И невдомек ей, глупенькой, что размораживать-то ни в коем случае и не следует. Прежде всего, это погубит самого Отци – он и существует лишь пока заледенелый. А как оттает, так и пойдет процесс гниения, вскоре от него вообще ничего не останется. А главное, и ей самой он не нужен размороженный. Пока он ледяной человек – необычен, интересен, загадочен. А как разморозишь —ничего от его загадочности и интересности и не останется. Банальный мужик, да еще за плечами три тысячи лет – тухлятиной за версту несет.
Боже мой, какая же ерунда в голову лезет. Не хватало еще, чтобы вместе со способностью чувствовать я потерял и способность соображать. Но нет, непохоже. Последнее время голова наоборот работает как компьютер, как до всей этой истории. Вот, пожалуйста. Только еще собирался прикинуть, когда же мне отсюда уезжать, а уже вспомнил расписание автобуса, который из гостиницы идет до станции в долине, и расписание поезда до Вероны. Не буду в Вероне задерживаться, как собирался. Чего я там не видел? Арену их? Так я побольше в Риме видел. Ничего особенного. Развалины как развалины. А что там еще в Вероне? И вообще – с какой стати я решил туда заехать? Ах, да. Вера все мечтала там побывать. Как же, город вечной любви… Ромео и Джульетта… Ну да, она еще рассказывала, что даже балкон, вроде бы, сохранился. Тот самый, под которым Ромео стоял и Джульетте в любви объяснялся. Чушь какая. Нашли дом c балконом и придумали байку, чтоб было чем туристов завлечь. А на самом деле очередной ободранный затрапезный итальянский городишко. Видел я как-то документальный фильм о нем. Нет, поеду прямиком в Москву. Хватит, отдал дань романтическим бредням. Больше года – коту под хвост.
А что с дневником делать? Не тащить же мне тетрадь в Москву. Зачем? Чтобы перечитать на старости лет и пустить слезу умиления: вот, мол, какие страсти-мордасти пришлось пережить… Нет, самое правильное – забыть все и никогда не вспоминать. Если, конечно, получится… А посему – единственное достойное место запискам замороженного – в мусорном ведре.
Пойду, пожалуй, напоследок пройдусь. Надо же хоть подышать горным воздухом, раз я сюда приехал.
* * *
Когда вечером я спустилась в холл, чтобы идти ужинать, хозяйка спросила меня:
– Ну как?
– Вы о чем? – я попыталась сделать вид, что не понимаю. Очень уж не хотелось ни с кем обсуждать то, что я прочитала в дневнике.
– Тетрадь, о чем там?
– — Ах, тетрадь… Да ничего интересного. Так, записки одного туриста о ваших местах. Рассказ о ледяном человеке, – ответила я, взглянув на висевшую над стойкой вырезку из рекламного проспекта «Вернаго – колыбель Отци».
– А, про Отци… – разочарованно протянула хозяйка.
– Да, что-то вроде этого. Русский вариант вашей истории о замерзшем человеке.
В тот момент я даже не подозревала, насколько была недалека от истины.
– Ах, вот в чем дело, теперь понятно, почему он туда отправился, – сказала хозяйка фразу, показавшуюся мне непонятной.
– Кто отправился, куда?
– Да этот русский, чья тетрадь у вас. Ах, Dio mio! Я же вам так и не рассказала эту ужасную историю, про господина… Как же его звали? Я забыла. Но могу посмотреть. Фамилия должна быть в книге регистраций.
– Фамилию я не знаю, но звали его Олег, – подсказала я, заинтересовавшись.
– Да-да, господин Олег, – радостно закивала хозяйка.
Потом она закатила глаза, заохала, запричитала. Я терпеливо переждала очередной всплеск эмоций и в итоге все-таки услышала о том, что произошло.
– Этот господин Олег приехал к нам в начале апреля. Мне почему-то кажется, что он еще раньше был здесь с большой компанией. За год до этого. Но, может, я ошибаюсь. Он какой-то странный. Ни с кем не разговаривал. Приехал утром один. Просидел полдня в номере, а потом после обеда вдруг отправился гулять. Он спросил у меня, работают ли подъемники? Я спросила его, куда ему надо? Но он ничего не сказал. Я ему тогда и говорю: прогноз очень нехороший, дождь со снегом обещали. А небо было еще совсем синее. Он посмотрел на меня скептически и говорит: «Ничего, я ненадолго». Только ушел, ветер поднялся, тучи нагнал, а через пару часов такая гроза началась! Здесь в горах, знаете, как погода быстро меняется. Сначала дождь, а потом снег повалил. Madonna mia! Такой снегопад начался! Когда стемнело, а он еще не вернулся, я позвонила в полицию. Но ночью никто ничего сделать не мог, тем более что снег все шел. На следующее утро поисковую группу вызвали, полицию и пожарную бригаду мобилизовали. Чего, спрашивается, его в горы понесло, хотя я его предупреждала! Два дня искали. Хорошо хоть, что его запомнили в кассе, в которой он билеты брал на подъемник. Ничего. А на третий нашли. Poverino25! Видно, когда снег пошел, он сбился с тропы, оступился и упал в небольшую расщелину. Врач говорит, что он сразу умер. А вдруг нет, представляете? Ночь, пурга и ты лежишь, замерзаешь и знаешь, что никто тебя не спасет. Ужас! Но теперь хоть понятно, почему он в горы полез.
– Что вы сказали? – я настолько была потрясена историей, рассказанной хозяйкой, что даже не расслышала ее последней фразы.
– Я говорю, ясно, зачем он в горы отправился.
– Зачем?
– Вы же сами сказали, что он писал об Отци. Он что, писатель или так, для журнала какого?
– Да, журналист, – солгала я для того, чтобы избежать дальнейших расспросов. – Кстати, кто-то ведь забирал его вещи, почему вы не отдали тетрадь?
– Да, приезжала его жена, тело увозила и вещи. А про тетрадь я тогда даже и не знала. Мне уже потом про нее горничная сказала. Он ее в мусорную корзину выбросил, а она нашла. Тетрадь красивая и наполовину пустая, вот она и решила использовать. Но когда узнала всю эту историю, ее сомнения взяли. А вдруг там что-то важное? Вот она мне и призналась. Так и лежит тетрадь. С тех пор вы здесь первая русская.
Хозяйка полистала регистрационную книгу, выписала оттуда что-то на листок бумаги и протянула его мне.