– О том, что он не может ее оставить и поэтому не имеет права ввязываться в истории, подобные той, что произошла.
– Ты даешь! – взвилась Шарлотта. – Как будто он знал, что так получится. Разве человек может предвидеть, что произойдет.
– Конечно, любой мужчина должен понимать, что связь с замужней женщиной приведет к осложнениям. К тому же, Олег не мог не видеть, что имеет дело не с пустышкой или сексуально озабоченной особой, которую волнует только постель.
– Может, он не думал, что полюбит. Думал, что так… – Шарлотта сделала роковую ошибку, сказав это.
– Ах, хотел развлечься? Так тем более – не по адресу обратился. По-моему, в Москве сейчас нет проблем с девицами, сделавшими своей профессией развлекать таких вот типов, не удовлетворенных сексом с женой, – Элизабет не преминула сделать ответный выпад.
– Нет, ты неправильно меня поняла, – Шарлотта попыталась пойти на попятный. – Я просто хотела сказать, что любовь невозможно предотвратить. Это как гроза. Что-то в тебе копится, копится месяцами, годами. А потом при определенных обстоятельствах и при наличии необходимых условий – гроза разразится, будьте уверены.
– Так, началось. Любовь неотвратима, любовь – это солнечное затмение. Чего там еще русские поэты про любовь писали?
– По-моему ее со всеми явлениями природы уже сравнивали. Так что в этом ты не оригинальна, Шарлотта. Русские тебя опередили. Из уважения к своему французскому происхождению, я бы на твоем месте придумала что-нибудь поновее.
– А мне незачем оригинальничать. К тому же, да будет тебе известно, моя бабушка по материнской линии – русская. Так что мне не грех и русские метафоры заимствовать.
– Ах, вот в чем дело, то-то я давно замечаю, что в тебе даже для француженки многовато… – но тут Элизабет замолчала.
– Чего, чего многовато? Договаривай! – голос Шарлотты дрогнул.
– Эмоциональности, неуравновешенности, желания копаться в себе, страсти к драматизации событий!
По тому, как воинственно повела плечом Шарлотта, а Элизабет начала протирать и без того чистые очки, я поняла, спор грозит превратиться в ссору.
– Естественно, тебе не понять, что такое эмоции, не говоря уж о том, что такое любовь. И вообще, у вас, англичан, это слово вообще скоро станет ругательным, – подхватила перчатку Шарлотта.
– Если ты имеешь в виду ту любовь, которая унижает, уродует личность, то оно для меня и есть ругательное.
– Русские таких, как ты, очень правильно называют: сухарь. Вот ты кто!
– Послушайте! – мне все-таки удалось наконец вмешаться в разговор, чтобы утихомирить не на шутку разошедшихся подруг. – Я просила вас о чем? Высказать ваше мнение по совершенно конкретному вопросу: что делать с дневником? Давайте-ка, отвечайте.
К моему удивлению, вердикт был единодушным. И Элизабет, и Шарлотта были за то, чтобы дневник в том или ином виде опубликовать. Правда, доводы были разными. Шарлотта считала, что любая история любви – уникальна и достойна пера писателя. Элизабет, наоборот, полагала, что в этой истории ничего уникального нет, все очень банально. Но тем она и хороша.
– Если убрать все эти терзания и метания, – прокомментировала она, – что останется? Мужик, который не смог уйти от жены. Каждый год по всему миру происходят сотни тысяч, если не миллионы таких историй. У меня, например, одна подруга лет пятнадцать ждала: сначала пока средненький в школу пошел, старший в колледж поступил, а потом оказалось, надо было еще подождать, пока и младший на ноги встанет.
– Ну, это уж какие-то крайности, – засомневалась я.
– Да никакие не крайности, – вдруг поддержала свою вечную оппонентку Шарлотта. – Мужики ждут, пока или жена не выдержит и сама на дверь укажет, или любовница так замучается, что сбежит.
Шарлотта явно была готова продолжать, но ее вновь прервала Элизабет.
– Вот как раз этим история и хороша. Здесь мужик не только замучил всех, как чаще всего и бывает, но и себя замучил, причем до смерти, в буквальном смысле слова. Так что надо публиковать.
– А этично ли это, чужой дневник использовать? – высказала я свое изначальное сомнение.
– Но он же его выбросил, – в один голос заявили мои подруги. – Значит, ему все равно, что с ним станет. Надо просто изменить имена, профессии, места встреч… Подредактировать и можно публиковать!
Я не стала возражать им, но подумала: человек, выбросивший дневник здесь, был, наверняка, уверен, что его никто не сможет прочитать. Кто же в этой горной деревушке может знать русский? Но я предпочла не развивать эту мысль.
– Ну что же, хорошо. Приеду в Москву – покажу его своему приятелю. Посмотрите, какая погода замечательная, а мы тут все заседаем. Пошли гулять. По-моему, мы приехали сюда отдыхать, а не на очередной семинар. У нас же последний день отдыха. Завтра – в Милан и разлетимся в разные стороны.
Шарлотта с радостью поддержала мое предложение, а Элизабет сказала, что у нее есть дела и она не пойдет с нами. Я удивилась: поистине чудеса. Шарлотта, которая не любит гулять, вдруг идет со мной. А Лиз, обожающая прогулки, остается сидеть дома. Но потом решила, что мои подруги, так разошедшиеся во время разговора, просто хотят отдохнуть друг от друга.
Вскоре мы уже шли с Шарлоттой по живописной тропинке, огибавшей озеро.
– Я вот, например, почти десять лет ждала, – прервала Шарлотта наше молчание. – Да-да, не удивляйся. Я тоже любила женатого человека, и это длилось столько, сколько я сказала.
– Ты, десять лет? Не может быть! – я просто не могла поверить своим ушам. Шарлотта – такая порывистая, сильная и решительная могла ждать и терпеть столько лет.
– Да, представь себе. Правда, он несколько раз уходил от жены, но потом возвращался.
– Это тогда ты рассталась со своим мужем?
– Да, и уже не вернулась.
– А что же другой мужчина? Почему не остался с тобой.
– Это очень длинная и сложная история. В его оправдание можно сказать, что у него было двое маленьких детей. К тому же его жена очень многое для него сделала.
– Как это?
– Он чилиец. Был близок к Альенде. И когда к власти пришла хунта, его арестовали. Он долго сидел в тюрьме и смог выйти оттуда лишь благодаря жене, которая сделала все, чтобы его спасти. Он остался в живых благодаря ей.
– Да, такое трудно забыть.
– Им пришлось иммигрировать во Францию. Он не сразу нашел работу, и поначалу их семья выжила благодаря ее деньгам, ее связям. Так что, как видишь, он очень многим ей обязан. Мы по-настоящему любили друг друга. Мне было очень тяжело. Но разве я могла чего-то от него требовать или презирать его за то, что он не мог ее бросить?
Что было на это сказать? Я не ответила. Шарлотта тоже замолчала, и мы долго еще просто гуляли по окрестностям Вернаго, размышляя, наверное, примерно об одном и том же.
Вечером, улучив момент, когда я была одна в номере, ко мне зашла Элизабет.
– Ольга, я, надеюсь, ты на меня не сердишься?
– Я? Почему я должна на тебя сердиться?
– Ну, сегодня утром я разошлась, на вас, русских накинулась.
– Ты во многом права…
– Да нет, все, что я говорила, относится не только к русским. У нас таких ситуаций тоже полно. Просто обычно англичане меньше проявляют свои эмоции. Зато потом часто это выходит боком. Ты знаешь, что Англия по количеству психических заболеваний и самоубийств на одном из первых мест в Европе.
– Не может быть!
– Да, точно не помню на каком, но уж впереди Франции – в этом я уверена. Ведь лучше уж поплакать, поскандалить, наконец, хоть как-то выплеснуть эмоции, чем копить их в себе.
– Возможно, ты и права.
– Точно, права. Ты думаешь, почему я так разошлась сегодня? Ведь то, о чем мы сегодня говорили, касается меня напрямую.
– Тебя тоже?
– Не меня, не меня, успокойся. Меня, я надеюсь, бог избавит от подобной напасти. Но это случилось с моей сестрой, младшей. Это она пятнадцать лет любила человека, у которого было трое детей. Знаешь, что самое странное, она казалась счастливой.
И я услышала еще одну грустную историю – не первую за этот день. Сестра Элизабет встретила и полюбила мужчину намного старше себя. Ей тогда только исполнилось двадцать лет. За ней ухаживали многие молодые ребята из колледжа. И позже, когда она начала работать, недостатка в ухажерах не было. А она заладила: «Никто мне не нужен, я его люблю и совершенно счастлива, буду ждать, сколько надо. А не сможет уйти от жены, мне и так хорошо». Родители очень переживали. Элизабет предлагала сестре помочь найти работу в другом городе или даже в другой стране. Но сестра не поддавалась ни на какие уговоры. В результате все смирились и оставили ее в покое. Как сказала Элизабет, она даже поверила в то, что сестру вся эта ситуация устраивала. Оказалось, зря поверила. В прошлом году сестра Элизабет попыталась отравиться. Это было накануне ее тридцатипятилетия. В тот день Элизабет словно почувствовала что-то и весь вечер звонила сестре, хотела пригласить в ресторан. Не дозвонившись, ночью примчалась к ней домой. Вовремя. Сестру удалось спасти. Но Элизабет до сих пор не могла простить себе того, что не проявила настойчивости и не сумела убедить сестру порвать с тем человеком. До того, как произошла попытка самоубийства.
– Но сестру же спасли! Чего же ты себя до сих пор коришь? Она же еще молодая. Ничего, встретит теперь какого-нибудь нормального парня, – я попыталась перевести разговор в более оптимистическое русло.
– А вот это вряд ли. Ее хоть и спасли, но что-то с ней произошло, она… – Элизабет запнулась, было видно, что ей с трудом дается каждое слово. – С ума она сошла, крыша у нее поехала, как вы русские изволите выражаться, – вдруг с каким-то ожесточением произнесла она.
– Какой ужас! – слова Элизабет так поразили меня, что кроме самой банальной реакции я оказалась ни на что не способна.
– Да, тяжело. И все из-за таких идиотов, как твой Олег!
Элизабет взяла себя в руки и уже более спокойным тоном добавила.
– Мне в его дневнике только одно понравилось. То, как он сам себя обозвал.