– Стой! Что за люди? – завопил он.
– Мы к Арборию, – ответил Аманд за всех.
Страж пересчитал поселян и их повозки, проверил, не спрятано ли между мешками оружие, и лишь после этого отворил ворота. Вместе с колонами прошел в город и Элиан.
По улице, застроенной невысокими домами, повозки покатили к центру города, где находилась городская усадьба Арбория. Она была огорожена забором из красного кирпича и выглядела как настоящая крепость. Однако ворота были открыты, и повозки въехали в просторный, выложенный каменными плитами двор. По трем его сторонам тянулись амбары, закрома, помещения для рабов, а на четвертую выходили зады господского дома.
Сняв шапки, колоны стали у своих повозок, ожидая, когда выйдет управляющий. И хотя появление во дворе стольких повозок не могло остаться незамеченным, Арборий не торопился выйти, желая помучить уставших от дальней дороги людей.
Поселяне терпеливо стояли, переминаясь с ноги на ногу. Сам вид усадьбы с ее бесконечными хозяйственными постройками и трехэтажным господским домом людям, обитавшим в жалких хибарах, внушал уважение. Здесь все было прочным и незыблемым. За стенами дома текла другая жизнь, сытая и веселая. Даже рабам, прислуживавшим Арборию, жилось, должно быть, лучше, чем им, колонам.
Наконец открылась обитая медью дверь господского дома и оттуда вышел Арборий собственной персоной, худой, с глазами навыкате и выпирающим из шеи кадыком. Несколько молодых рабов в коротких туниках стали по обе стороны от господина.
Колоны поклонились до земли. Многим из них еще не приходилось видеть господина, поскольку третину, так они называли арендную плату натурой, принимали помощники управляющего.
Не ответив на приветствие, Арборий дал знак рабам, и они помчались к воротам одного из амбаров. В мгновение ворота были открыты, и оттуда выкатили платформу весов и вытащили несколько огромных пифосов и кучу пустых мешков.
Засунув за край гиматия пальцы, Арборий важно вытащил папирусный свиток, развернул его и прочитал первое имя:
– Алфен!
Большеголовый подвел повозку к амбару и начал сгружать мешок за мешком прямо на весы. После того как овес и горох были взвешены и вес их записан на свитке против имени Алфена, рабы пододвинули два пифоса, и Алфен вылил в них содержимое двух амфор.
После этого он отвел повозку в сторону и стал рядом с нею. Его место занял Аманд, вызванный по списку.
Подведя повозку к весам, Аманд сгрузил мешки на весы. Тогда-то стало видно, что он не привез амфор.
– А где твое вино и масло? – строго спросил Беникет.
Аманд молчал, уставившись в землю.
– Что же ты молчишь, негодяй? – заорал управляющий.
– Виноград съели черви, а оливковые деревья морозом побило, – ответил наконец Аманд.
– Ты еще и дерзить! – крикнул Арборий и дал знак рабам.
Они завели мулов с повозкой в сарай.
То же ожидало других колонов, не привезших вина и масла.
– Теперь можете убираться, – сказал Арборий. – Доставите вино и масло – получите мулов.
– Но на чем мы их доставим? – осмелился спросить Силекс.
– Сам впряжешься, скотина! – ответил Арборий с хохотом.
Колоны поплелись к воротам. Здесь их ожидал Элиан, все слышавший и видевший.
– Можно я с вами? – спросил он.
– Дороги у нас разные, – сказал Силекс. – Ты за мудростью пришел, и тебе дорогу заяц не перебежал. А мы с мулами пришли, без мулов уходим.
– Школа потерпит, – отозвался юноша. – Мой покойный отец любил говорить: «Первое дело – справедливость». А за справедливость бороться надо. Так я считаю.
– Что ж, пойдем вместе. – Аманд обнял Элиана. – Ты хоть и грамотный, но из колонов.
– Я обойду все деревни, – сказал Элиан. – Если все откажутся удовлетворять прихоти Арбория, это подействует вернее, чем приказ императора.
– А лучше всем прийти к стенам Августодуна. Со всеми-то Арборию не справиться, – сказал Аманд.
– Это верно! – согласился Силекс. – Ударим в колокол, как при пожаре. Соберемся всем миром и решим.
Никогда еще под стенами Августодуна, имевшими в окружности почти две левки, не было столько людей. Они заняли дороги и лежавшие между ними пустоши и взяли город в осаду. Это были не германцы, не раз вторгавшиеся из-за Рейна, не сарматы, от набегов которых страдали соседние провинции, или какой-либо еще вражеский народ. Это были сыны кельтской земли, тяжелым трудом добывавшие ее плоды, люди мирные и пришедшие с миром. Правда, в руках у некоторых были вилы и косы. Но они ими никому не угрожали. Они ждали, когда на них обратят внимание и вступят с ними в переговоры.
Появление под стенами Августодуна массы колонов не на шутку испугало городские власти. В курию, что на форуме, были приглашены все декурионы[342], и среди них – Арборий. Но он не явился, сказавшись больным.
Первым выступил центурион Орбилий, заявивший, что он готов со своими жаворонками[343] разогнать весь этот сброд. Но отцы города сочли такие действия преждевременными. Не встретило поддержки и предложение вооружить эргастерии. Оружие для мастеровых бы нашлось, только они были ненадежными людьми и могли присоединиться к колонам. Вот тогда-то и взял слово дуумвир Ветилий.
– Мы все знаем, – сказал он, – что привело колонов под стены города. Арборий отнял мулов и задерживает их, пока ему не внесут вино и масло, которого раньше он с них не брал. Мулов надо вернуть, и колоны мирно разойдутся.
– А если Арборий с этим не согласится? – послышался чей-то голос. – Ведь он с норовом!
Городские ворота Августодуна. I в. н. э.
– Это я возьму на себя! – решительно заявил Ветилий.
Утром следующего дня августодунцы, высыпав на стены, стали свидетелями необыкновенного происшествия. Открылись ворота и, выпустив мулов, тотчас же закрылись. Но мулы не поняли, чего от них хотят, и стали пастись у стен. И только после того, как удалось отогнать животных от стен камнями, они вышли на мостик через окружавший город ров и гуськом потянулись к людям, гревшимся у костров.
– Смотри, Аманд, наши длинноухие! – крикнул кто-то из поселян. – Арборий понял, что с нас лишнего не возьмешь, и отпустил мулов.
– Он думает, что мы глупее мулов, – отозвался Аманд. – Стоит разойтись, и с нами в одиночку расправятся как с бунтарями.
– Ты правильно говоришь, Аманд, – поддержал Элиан. – Пусть он подпишет новые условия аренды и обяжется их не нарушать.
Толпа криками поддержала это предположение.
Откуда-то появились папирус и чернила с каламосом. Принесли и гладкую доску. Положив ее на колени, Элиан стал писать. Поселяне, окружив его, давали советы.
– Ты напиши, что мы не рабы, а свободные люди и римские граждане, – подсказывал один.
– Пусть нас не обременяет незаконными поборами! – выкрикнул другой.
– Если император прикажет, пусть с нас берут виноград и оливы, а не вино и масло, – выкрикнул третий.
– Надо написать устав имения, – подсказал Аманд.
– Выставить этот устав на видном месте! – добавил Силекс.
Через час прошение было написано и еще через полчаса передано на длинной палке стражу в башне над воротами.
Три дня ждали поселяне ответа на свое прошение. Видно было, что Арборий не торопится с ответом. А ночи становились все холоднее, и стояние под городом делалось все более неприятным. Некоторые сложили шалаши. Притащили из деревень мешки и набили их соломой.
– Не зимовать же нам здесь? – спрашивал Силекс и многие другие. – Им-то хорошо! Они в тепле.
– Подождем еще пару дней, там и решим, – отвечал Аманд.
– Это верно, – поддержал его Элиан. – Арборий, может быть, и не хочет отвечать. Но городские власти заставят его поторопиться. Ведь в город не войти, а из него не выйти.
Утром следующего дня на стенах началась какая-то возня. Приглядевшись, колоны поняли, что устанавливают баллисты.
– Вот тебе и ответ Арбория! – воскликнул Аманд.
– Они хотят нас напугать! – сказал Элиан. – Думают, что мы разбежимся.
– Не захотят же они в нас стрелять, – заметил Силекс.
И в это время камень, пущенный со стены, угодил прямо в грудь Силекса.
Он упал как подкошенный. Элиан и Аманд бросились к нему. Аманд приложил ухо к его груди. Силекс был мертв.
– Друзья! – крикнул Аманд, вставая над неподвижным телом Силекса. – Нам объявили войну. Что делать?
– К Илексам! К Илексам! – раздались голоса.
И вот огромная толпа колонов, снявшись с места, двинулась к видневшимся на горизонте лесистым холмам. Труп Силекса несли на наскоро сделанных носилках.
Все источники, ручьи, реки, озера галлы считали священными. Илексы же – два бьющих из земли фонтанчика в соседних с Августодуном холмах – пользовались особым почитанием. До того как в землях эдуев появились римляне, под елями у Илексов стояла избушка седого, как лунь, друида[344], хранителя знаний и старинной веры кельтов. Сюда шли за советом и помощью со всех сторон кельтской земли. Друид прогонял злых духов, излечивал болезни, разбирал споры. В трудных случаях он обращался к Илексам: записывал старинными письменами вопросы и бросал их «братьям» – так он называл фонтанчики. В зависимости от того, тонула или выплывала табличка и какой из братьев отвечал, принималось решение.
Давно уже нет в живых тех, кто лицезрел благочестивого друида. Развалилась его избушка. Но слава о святости этого места живет. И как древле, к братьям-фонтанчикам тянутся люди из Августодуна в тогах и паллах[345] и сельчане в браках и овчинах. Только горожане называют их уже не братьями и не Илексами, а нимфами Августа и приносят им жертвы по римским обычаям. Сельчане же обращаются к ним по-кельтски и тайком от городских властей спрашивают их советов, как это делал старый друид.
От Августодуна до Илексов часа три хода. И пока сельчане добрались к холмам, пока приготовили две деревянные дощечки и написали на одной из них «Война», а на другой «Мир», стемнело. Густые ели плохо пропускали свет. Зажгли факелы и огромной толпой окружили братьев. Переливались розовые струи. Блестели глаза. Из толпы вышло двое старцев. Кланяясь и шепча молитвы, они подступили к фонтанчикам и швырнули туда таблички.