Не успел Диоклетиан обвести взглядом зал, как перед троном появился человек в белом, судя по одежде, жрец, и, развернув свиток, стал читать:
– Великий и божественный господин наш Диоклетиан, единосущный сын Юпитера – Солнца. Ты сам наше светлое и всеблагое Солнце, обнимающее божественными своими очами всю державу и принесшее на землю золотой век. Скорее высохнет Евфрат и Данувий повернет вспять свои воды, чем ты перестанешь побеждать. Для твоего имени нет пределов. Твоим победам нет счета и числа.
Слушая это славословие, Арборий недоумевал. О каких победах говорит жрец? Ведь Диоклетиан еще никого не победил, а в битве с Карином потерпел поражение и только потому, что Карина убили его солдаты, стал самодержцем. «Наверное, так положено обращаться ко всем императорам, как побеждавшим, так и еще не бравшимся за оружие», – подумал он.
– Слава тебе во веки веков, всемогущий, августейший, всемилостивейший! – закончил жрец.
Император милостиво кивнул жрецу и обратил взгляд к просителям.
В это мгновение Арборий вышел вперед и упал на землю.
– Встань, любезный, – проговорил император. – Скажи, кто твой обидчик. Чего ты хочешь?
– Для себя я ничего не хочу, – ответил Арборий, вставая. – Я прошу помощи, божественный, для подавления бунта, угрожающего твоим верным слугам и тебе самому.
– Бунта? – Голос императора прозвучал резко и угрожающе. – Кто же поднял бунт?
– Я из Августодуна, в области которого управляю твоими землями. Колоны, поднятые смутьянами, отказались платить подати и огромной массой окружили Августодун, а затем ворвались в него. Мне удалось скрыться через подземный ход. По пути сюда я видел Галлию, захваченную бродягами, которые называют себя багаудами. По дорогам не пройти и не проехать.
– Максимиан! – крикнул император.
Из группы придворных вышел военный с квадратным лицом и упал в ноги императору.
– Максимиан! – повторил император. – Готовь войско к походу. Перед отправлением зайди ко мне.
Римские легионы, которые называли «железными» за чешуйчатые кольчуги на воинах, первыми вступили в землю эдуев. За ними двигались несметные отряды диких горцев Северного Кавказа, известных под именем аланов, и обитателей придунайских лесов – гетов. Максимиан был впереди всего воинства, показывая пример нечеловеческой выносливости.
Умирающий галл. Античная скульптура
О причинах особого рвения Максимиана пока еще не знал в Римской империи ни один человек, кроме самого императора. Когда Максимиан явился доложить, что войско к походу готово, Диоклетиан совершенно неожиданно заговорил о трудностях управления огромной империей и о том, что события, происшедшие в Галлии, объясняются тем, что империи мало одной головы и двух твердых рук, и такая же трезвая голова и твердые руки нужны на западе империи, и если Максимиан справится с галльским мятежом, то его ожидают титул цезаря и императорский дворец в Италии.
Поэтому Максимиан приказал солдатам никого не щадить. И они, повинуясь приказу, убивали стариков, женщин и детей, поджигали дома и сараи. Там, где шли легионы, стояли плач, стон, крики умирающих, рев животных. Воины шли в кровавом мареве, и сквозь него Максимиан все явственнее различал пурпур императорской мантии.
За Августодуном дело дошло до схватки с армией багаудов. Повстанцы сражались как львы, подчас отражая атаки римлян. Но их было меньше легиона против трех легионов Максимиана, и исход битвы был предрешен.
Отряд Аманда, в который вошли две когорты гладиаторов Августодуна, устоял перед натиском железных кольчуг. Шагая по трупам римлян, Аманд и его воины двигались навстречу Максимиану. Но сзади с гиком налетела аланская конница, и храбрецы были смяты.
Элиан и еще несколько человек с боем пробились в горы. Оглянувшись в ту сторону, где лежала его поверженная родина, юноша прошептал одними губами: «Мы еще вернемся!»
Над властью
Кокон
Вращается гигантский маховик,
Все время набирая обороты.
Вселенная работает, как ротор,
Не знающий покоя ни на миг.
Уместно ли его благодарить
Молитвами за это и свечами?
Не лучше ли нам, бодрствуя ночами,
Не оборвав в нас вложенную нить,
Успеть сплести к назначенному сроку
Хотя бы этот незаметный кокон
И в нем свои сомненья сохранить.
Восхождение
Герой рассказа – пророк и преобразователь религии древних ариев (иранцев) Заратуштра, живший между X и VII вв. до н. э. Ему принадлежит составление Гат, древнейшей части Авесты, священной книги провозглашенной им веры, получившей название зороастризм (от греческого написания имени «Заратуштра»).
Заратуштра поднимался по тропе первым. Тем, кто следовал за ним, был виден черный плащ, обнимавший его еще сильное тело, и спускавшиеся на плечи длинные, белые, волнистые по краям волосы. Тропа становилась все круче и круче и за нависшей над нею скалою вывела на возвышенность, покрытую рыхлым снегом. За нею громоздились сверкающие снегом горы, упирающиеся своими головами в небо.
Провидец оглянулся, и шедшие за ним увидели очертание его лица, принявшего благородство и белизну гор. Заратуштра ждал, когда поднимутся все: семнадцать мужей, семь жен с детьми, девять собак – те, кого удалось увести от беснующейся черни, возбужденной служителями дэвов[351].
Когда все пришли и окружили провидца, вперед выступил сомневающийся во всем, чему учил Заратуштра, Бэс.
– Ты обещал привести в страну Ахурамазды[352], – проговорил Бэс. – А где же он?
– Смотрите, – сказал Заратуштра. – Вот его нестерпимый блеск. Я бы мог сказать блеск его глаз, если бы они у него были. Смотрите! Вот этот вытекающий из-под рыхлого снега бурлящий поток, который там, на равнине, станет могучей рекой, дающей жизнь пустыне, животворящая сила Ахурамазды, я бы мог сказать сила его рук, если бы они у него были.
Послышался нарастающий грохот. На Заратуштру и его спутников неслась сметающая все на своем пути снежная лавина.
– Это, конечно, голос Ахурамазды, не имеющего рта, чтобы говорить? – язвительно спросил Бэс.
– Нет, – сказал Заратуштра. – Это козни твоего господина Ангро-Майнью[353].
Почуяв опасность, завыли собаки. Завизжали, прижимаясь друг к другу, женщины. Грохот приближался. Снежное облако совсем рядом! Но вот над головами показался орел, парящий на распластанных крыльях. И тотчас грохот затих. Лавина остановилась. Бэс закачался на ровном месте, заскользил и покатился к обрыву. Но никто не взглянул в его сторону.
Заратуштра на фреске III в. н. э. из античного города Дура-Эвропос, Сирия
– Смотрите! – сказал Заратуштра. – Это вестник Ахурамазды, окрыленное солнце, обходящее всю землю[354]. Ахурамазда приказал ему свернуть со своего пути, чтобы нас спасти. Такова воля Ахурамазды, не имеющего ни глаз, ни рук, ни голоса, воля творца, создавшего мыслью своей мир, сотворившего человека и расселившего его потомство по всей земле. С тех пор, а может быть, еще раньше, он ведет борьбу с Ангро-Майнью. На стороне Зла бесчисленные дэвы, могущие принять любой облик, в том числе и людской. Дэвом был Бэс. Дэвами были змеи и скорпионы, вставшие на нашем пути сюда, в страну Ахурамазды, и погубившие многих. Нас, слуг Добра, еще мало, но с нами Ахурамазда. Мы выбрали Ахурамазду, и отныне наш долг уничтожать змей и скорпионов, быть благодарными собакам, разделившим с нами опасности пути, не допускать лжи ни в сердце своем, ни в словах, охранять огонь, совершать возлияние Ахурамазде соком хаомы[355], смешанным с молоком.
– Учитель! – спросила одна из женщин. – Где здесь растет хаома?
– Смотрите! – сказал Заратуштра, повернувшись лицом к вершинам. – Самая высокая из этих гор Хукарья. У подножия ее невидимое глазу озеро Ворукаша, из его середины поднимается древо Хаома, преодолевающее смерть. Никому не подплыть к этому древу, ибо его охраняет рыба Кара. И только орел Ахурамазды может опуститься на хаому и набрать в клюв его гибких побегов с листьями бледно-желтого и золотистого цвета. Растертые в порошок, они опьяняют, воодушевляют, даруют силу страсти, способность к обороне, здоровье, развитие, рост, высшее знание. Ими я одолеваю желтого дракона, грозящего гибелью верующим в Ашу[356], отражаю могучего и кровожадного разбойника, разрушающего жизнь. Ими я хлещу тело колдуньи, вызывающей сладострастие. Смотрите, как прекрасна эта страна, рождающая Хаому, и как ужасны шестнадцать стран, лишенных Хаомы.
Заратуштра повернулся лицом к низинам.
– Но они были так же прекрасны, как страна Хаомы, пока злокозненный Ангро-Майнью не сотворил для них бичи. Вот для той страны он дал десять зимних месяцев, оставив для произрастания растений всего два[357]. Для той – вредоносных мух, жалящих и губящих скот[358]. Для той – муравьев, пожирающих хлеб. Для той – греховное неверие. Для той, лежащей между водами, – москитов. Для той, богатой лугами, – злых властителей. Для той – противоестественный грех, которому нет искупления. Для той – злых колдунов. Для той – злостное, безграничное неверие. Для той – чужеземных пришельцев, для той, где семь рек Хинду[359], – болезни и засуху. Для той, последней из шестнадцати стран, созданных Ахурамаздой, у истоков широко разливающейся реки Рангха[360], бичом являются ниспосланные дэвами морозы. Вот в эти страны вы и спуститесь, мужи, и