– Полторы тысячи лет назад! – выпалил учитель, как хорошо заученный урок.
– О! Так давно! – небрежно отозвался посол. – Кто запомнил дорогу в страну Пунт? Скажи ты, знающий свитки, как туда плыть? Сколько времени отнимет плавание? Будет ли ветер дуть в нос или на корму?!
Учитель молчал.
– Вот видишь. Твой Хви об этом не написал, а он, – посол торжественно ткнул рукой в мою грудь, – напишет. Через много лет люди будут знать, где находится страна Пунт, какой народ ее населяет, какими он владеет богатствами. Идем, Падиусет.
Я простился с учителем, поблагодарив его за то, что он обучил меня грамоте.
Мне показалось, учитель доволен тем, что Хебсен одобрил его выбор. Мог ли он предложить Яхмеса или другого какого-нибудь ученика, у которого знатные и богатые родители? С ними было бы много хлопот. А я не знаю отца. Моя мать не назвала его имени.
Уже на улице я услышал голос учителя:
– Падиусет, привези мне маленькую обезьянку! Не забудь!
Мы двигались по красным, раскаленным от солнца пескам, изнемогая от жары и жажды. Труднее всего было рабам-носильщикам. Сколько их осталось в пустыне! Не счесть.
На шестой день пути вдали показалась голубая полоска. И только тогда Хебсен нарушил угрюмое, сосредоточенное молчание, в которое был погружен все эти дни:
– Выше голову, мальчик! Вот и наши корабли!
Глаза Хебсена сверкнули яростным блеском, словно в них проснулась усыпленная зноем пустыни жажда странствий.
Я прибавил шагу. Полоска становилась все шире и шире. Уже можно было увидеть покачивающиеся у берега корабли. У них были загнутые носы, невысокие мачты с широким парусом и два весла на корме. Корабли были раза в два больше тех, что плавают по Нилу.
Я обрадовался, решив, что мне придется описывать море, берег, корабли, и вспомнил, какие для этого требуются иероглифы. Но работа оказалась совсем неинтересной. Сидя на корточках, я под диктовку Хебсена записывал, что грузилось в трюм каждого из пяти кораблей нашей экспедиции.
– Двадцать мешков ячменя. Шесть бурдюков черного пива. Тридцать бурдюков воды.
Я удивленно повернул голову. К моему стыду, я тогда еще не знал, что в море вода соленая.
– Из моря не напьешься! – пояснил Хебсен. – Воды надо запасти хотя бы на месяц.
– Луков шесть, – продолжал он после паузы. – Колчанов со стрелами двенадцать.
Один из рабов споткнулся и выронил свою ношу. Из мешка высыпались десятки металлических зеркал, и в каждом из них сияло солнце.
– Никогда не видел столько зеркал сразу, – признался я простодушно.
– Любят они эти побрякушки, – сказал Хебсен, воспользовавшись перерывом в погрузке. – Однажды меня послали на один из островов. – Он показал в открытое море. – Там за каждое зеркальце платили драгоценным жемчугом.
Поняв, что слово «жемчуг» мне ни о чем не говорит, он добавил:
– Это такие блестящие камешки в раковинах. Чтобы их добыть, нужно спуститься на морское дно. Поэтому они ценятся на вес золота.
Его слова были прерваны появлением шести рабов, согнувшихся под тяжестью какого-то предмета. Да ведь это статуя нашей владычицы Хатшепсут с наклеенной бородой[149]. Я почтительно склонился. Мне, конечно, никогда не приходилось бывать во дворце и лицезреть Лучезарную на троне, но в новом храме Амона, куда меня водил дядя, на каменных стенах было множество рисунков с изображением Хатшепсут.
– За день до нашего отправления из Фив, – сказал Хебсен, – владычица вызвала меня во дворец. В возвышенных словах, какие приличествуют дочери творца и владыки мира Амона, она объяснила мне, как важно, чтобы я открыл путь в страну Пунт и доставил оттуда в храм ее родителя[150] мирровые деревья. В знак благоволения дочь Амона разрешила мне взять это изваяние и водрузить его на носу первого из кораблей, чтобы немеркнущий взор владычицы первым коснулся возлюбленной ее сердцу Страны благовоний.
Корабль на пути в Пунт. Прорисовка рельефа из храма Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри. XV в. до н. э.
Быстро стемнело. Погрузка продолжалась при свете факелов. Полуобнаженные рабы все таскали и таскали мешки и ящики. Моя рука делала почти механические движения. Слипались глаза. Потом я узнал, что смежил их во время записи погрузки на третий корабль. Хебсен приказал отнести меня на палубу первого судна. Я не видел, как были подтянуты тяжелые каменные якоря[151] и как флотилия отправилась в плавание.
Великая Зелень[152] развертывалась передо мною, как свиток папируса, и корабли оставляли на ней письмена из белой пены. Корабли писали по морю своими килями, но еще не родился писец, который мог бы прочитать ими написанное.
За время плавания я изучил не только каждый уголок корабля, но и познакомился с людьми моря. Сердца их поистине неустрашимее, чем у льва, а взор острее, чем у сокола. И возвещали они бурю до наступления ее и грозу до прихода ее. Один был отважнее другого, и не было среди них недостойного.
Большинство мореходов было родом из Библа, славившегося людьми, искусными пальцами. В Библе были и построены корабли, отправившиеся по приказу владычицы Хатшепсут на поиски удивительной страны Пунт.
Справа по борту тянулся пустынный берег. Это жалкая страна Куш[153], которую боги лишили воды. Люди, приходившие сюда за золотом, умирали от жажды. По словам Хебсена, каждый из прежних царей приказывал прорыть здесь колодец, но всех постигала неудача.
Я смотрел по сторонам. Иногда из воды высовывались огромные рыбы с зубастыми пастями, как у крокодилов. Впервые увидев их, я закрыл лицо руками. Хебсен сказал:
– Не закрывай от страха лица своего, Падиусет. Это морские гиены. Не опасны они тем, кто на корабле. Хочешь, я брошу за борт крюк и выловлю одну из этих тварей?
– Не надо, Хебсен, – взмолился я. – Пусть морские гиены плывут своим путем, а мы своим.
После двух месяцев пути вид берега изменился. Повсюду можно было видеть ярко-зеленые деревья, покрывающие холмы. Еще через неделю берег повернул вправо, и корабли, следуя его изгибам, вступили в обширный залив.
– Страна благовоний! – торжественно проговорил Хебсен.
Он пал на колени, прославляя Амона. Я и все, кто был на палубе, последовали его примеру. И только гребцы мерно поднимали и опускали весла, направляя корабль к берегу.
Нашему взору открылось необычайное зрелище. Мы увидели деревню: тростниковые хижины стояли на столбах, как на ходулях. Люди были чернее смолы. Они удивленно вздымали вверх руки. Видимо, им еще не приходилось видеть корабли.
А еще через некоторое время произошла удивительная встреча, которая запомнилась мне навсегда. Мы стояли на берегу. Навстречу нам двигалась процессия: вождь этой страны, его жена, женщина невероятной толщины, восседавшая на осле, несколько менее толстые дочери и придворные. Еще издали я заметил в руках у царя какую-то кривую палку.
– Почему у вождя кривой жезл? – удивился я.
Хебсен не смог сдержать улыбки.
– Какой это жезл? Кривых жезлов не бывает. Это «вернись дубинка».
– Ты хочешь сказать, что эту палку можно бросить и она возвратится?
– Вот именно. Мне неоднократно приходилось наблюдать, как это делается. Так заносят руку…
Хебсен внезапно замолк, очевидно поняв, что сейчас не время для объяснений.
Вождь обернулся и что-то произнес на своем гортанном наречии. От его свиты отделился человек и, обращаясь к Хебсену, как к старшему, произнес на нашем ломаном языке:
– Пусть хранят тебя боги!
– И тебя также! – ответствовал Хебсен.
– Мой повелитель хочет знать, – продолжал он, – как вы прибыли в его страну – морем или спустились с неба?
– Мы прибыли на кораблях, – невозмутимо ответил Хебсен.
– Кто вы такие? – последовал вопрос.
– Я посол царицы Хатшепсут, владычицы Египта, повелительницы страны Куш. По ее приказу я привез вам дары.
Хебсен сделал мне знак. Я развернул свиток и стал его читать, перечисляя захваченные нами товары. Толмач едва успевал переводить. Вождь одобрительно покачивал головой. Его жена и дочери щелкали языками, предвкушая радость обладания невиданными сокровищами. А потом Хебсен назвал то, что хотели бы иметь мы.
Стемнело. Небо покрылось звездами. Мне показалось, что они крупнее, чем у нас в Египте. Воздух был напоен одуряющим ароматом. И даже завывания, уханье и хлопанье каких-то зверей или птиц не могли отвратить меня ото сна. Я уснул тут же на берегу.
Правитель Пунта встречает египтян. Рельеф из храма Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри. XV в. до н. э.
Едва протерев глаза, я помчался к кораблям. Там уже кипела работа. Гребцы сносили на берег наши богатства и, вынимая из мешков, раскладывали на земле. Моряки наполняли бурдюки водой. Одновременно пунтийцы расставляли свои приношения. Чего тут только не было! Шкуры леопардов, слоновые бивни, черное дерево, ароматная смола. На поводках провели павианов и борзых собак. Шествие замыкали черные человечки ростом с восьмилетнего мальчика и рослые чернокожие мужчины в деревянных рогатках. Но что это? С места сдвинулся лес? Я не ошибся. Носильщики несли кадки с цветущими мирровыми деревцами. С палубы Хебсен к ним обращался:
– Отправляйтесь с нами в дом Амона. Будет вам там место в саду Хатшепсут, да прославится она.
На следующий день мы подняли паруса и распростились с прекрасной страной Пунт. Не буду утомлять вас рассказом о трудностях, которые встретили нас на обратном пути. Вам может показаться невероятным, но он отнял у нас более двух лет. Не буду рассказывать о буре, посланной враждебными богами, о волнах высотою в десять локтей. Похвалюсь лишь тем, что мне было доверено наблюдать за помещенными на палубе человечками и ни один из них не свалился в море.