Но Ганнона ливень тревожил не на шутку. Он опасался, что деревянные части гаулы могут прогнить. Корабельщики накрыли просмоленной материей все отверстия на палубе. Дождь лил четверо суток не утихая.
– Подумай, Ганнон, – возбужденно рассуждал Мидаклит, – у нас уверены, что на юге Ливии нет жизни, что под знойным солнцем сгорает земля и вскипает море, выбрасывая на поверхность рыб. А оказывается, чем дальше к югу, тем больше влаги, тем пышнее растительность. И сколько еще нам предстоит сделать открытий, которые опровергнут общепринятые мнения.
– А помнишь, – заметил Ганнон, – как мы мучились от жажды в пустыне, как пересыхала гортань, как перед глазами вставали призрачные видения? Почему так неумеренна природа?
– Вот это нам и предстоит узнать. Чем лучше нам станет известен окружающий мир, тем глубже мы проникнем в законы, по которым он устроен и живет.
Ганнон с любовью посмотрел на учителя. С каждым днем он проникался к нему все большим и большим уважением. Для других людей море, ветер, зной, холод были капризными, жестокими, тщеславными или великодушными существами, имевшими слабости, подобные человеческим, любившими лесть и щедрые дары. Для эллина все это были безличные стихии, управляемые вечными, железными законами, доступными пониманию человека. И уверенность в незыблемости этих законов сочеталась у Мидаклита с наивным пристрастием к красивым и нелепым сказкам его родины.
Дождь прекратился так же внезапно, как начался. Палуба стала просыхать. К небу поднимались струйки пара. Ветерок доносил с острова приторный и густой аромат, который, видимо, испускали исполинские деревья. Людьми овладело ощущение какой-то новизны и свежести, словно бы ливень смыл без остатка все, что их связывало с прошлым.
Не было сомнения в том, что корабль находился не на южной оконечности Ливии, но если она недалеко, не проще ли обогнуть Ливию, но в направлении, обратном тому, каким плыли финикийцы во времена Нехо. Тогда можно будет высадиться в Аравии, а оттуда сушей достигнуть Тира. Но, чтобы продолжать плавание, надо пополнить запасы провизии, тщательно подготовить гаулу и, главное, дать отдохнуть людям.
В тот же день корабельщики сошли на берег. Ганнон приказал захватить топоры. Они могут понадобиться, если придется входить в чащу. Гаула прочно стояла на якорях, поэтому Ганнон оставил на борту только пятерых корабельщиков во главе с Адгарбалом. Все остальные переправлены на остров на лодке. Ее вытащили на сушу и перевернули килем вверх. Теперь в путь!
Ганнон энергично шагал по мокрому песку, перепрыгивая через лужицы желтоватой воды. Из размытой полосы земли перед стеною деревьев поднимались горячие испарения, наполняя воздух гнилой сыростью. В нескольких шагах от себя Ганнон увидел небольшой холмик, отливавший зеленью. Но вот он пришел в движение. Ганнон разглядел змеиную головку. И вот он уже стоит на черепахе, призывая к себе всех.
Финикийский корабль
Обращаясь к окружившим его людям, как с возвышения для оратора в здании совета Картхадашт, Ганнон сказал:
– Вот оно, наше мясо. Мы очистим трюм от балласта и заполним его черепахами, которыми будем питаться по мере надобности…
– А чем мы их будем кормить? – спросил Мидаклит. – Ведь без еды и питья твари подохнут и гаула провоняет.
Ганнон спрыгнул с панциря. Вид у него был обескураженный. А в самом деле, что едят черепахи? Сколько времени они могут обойтись без питья? Этого не знал даже Мидаклит. Видимо, все же без обычного мяса не обойтись.
И вот картхадаштцы вступили в мрачный и густой лес. Мощные, словно бы отполированные стволы гигантских деревьев поднимались вверх. Внизу они были почти лишены ветвей, зато верхушки их были похожи на огромные шатры. Ветви и листья так перепутались и сплелись, что неба почти не было видно. Вокруг стволов вились растения. Их стебли обнимали деревья, подобно змеям.
Земля была покрыта прелой листвой и множеством полусгнивших стволов, под которые приходилось то подлезать, то на них карабкаться. На них произрастали уродливые грибы и желто-коричневые цветы, напоминающие орхидеи. Мидаклит попытался сорвать один такой цветок для своей коллекции, но тотчас отдернул руку: стебли цветка были покрыты острыми, как медные иглы, шипами.
Но что это? Перед Ганноном был след, четко выделявшийся на влажной почве. След зверя? Нет, скорее отпечаток босой человеческой ступни…
– Взгляни, Мидаклит, – позвал Ганнон учителя. – Кто это здесь проходил?
Эллин наклонился и измерил след своей ладонью.
– Я бы сказал, что здесь прыгала обезьяна. Смотри, ведь поблизости нет другого следа. Но для обезьяны след слишком велик.
– И все-таки не след ли это дикаря?
– У человека не может быть так оттопырен большой палец! – возразил эллин. – Конечно, если это не человек, живущий на деревьях.
Кроме странного следа, ничто не говорило об обитателях леса. Не слышалось ни рыка льва, ни воя гиены. Но даже самый малейший звук или шорох отдавался под огромными кронами деревьев, словно под сводами храма. Это вызывало у людей, привыкших к открытым просторам, к бесконечному шепоту волн, страх и уныние. Они старались держаться ближе друг к другу. Лишь Мидаклит изредка отходил в сторону, чтобы полюбоваться каким-либо необычным наростом или цветком.
Вдруг послышался странный звук. Вначале он имел отдаленное сходство с собачьим лаем, а потом перешел в глухое рокотание, напоминающее раскат грома. Путники остановились. Кровь застыла в их жилах. Ганнон судорожно сжал рукоять меча.
Все смолкло. Выждав некоторое время, люди снова двинулись вперед.
Неожиданно кусты расступились, и оттуда показалось какое-то огромное существо, поросшее с ног до круглой головы короткой черной шерстью. Нос у него был приплюснут. Из-под скошенного лба свирепо сверкали маленькие глазки.
Прежде чем люди успели опомниться, существо поднялось во весь огромный рост и взметнуло кривые мускулистые лапы.
– Хозяин леса! – .в ужасе крикнул кто-то из корабельщиков.
В чудовище полетели дротики. Но лишь один задел плечо лесного великана. Он яростно заревел, колотя себя в грудь огромными кулаками. Волосатая грудь его гудела, наподобие эфиопского барабана. Короткая щетина над бровями шевелилась.
Ганнон бросился к чудовищу и мечом наотмашь ударил его по голове. Великан опрокинулся на землю. Подбежавший на помощь Ганнону корабельщик вонзил в спину поверженного нож.
В это время из-за деревьев выскочили еще трое лесных великанов. Ганнон не успел и оглядеться, как один из корабельщиков уже лежал с раздробленным черепом, а кости другого хрустели в объятиях чудовища. Корабельщики поспешили на помощь товарищу, и вот другой великан свалился под ударами дротиков и топоров.
– Бежим отсюда! – крикнул Ганнон.
Двое корабельщиков подхватили убитого, еще двое помогли раненому. Но Мидаклит словно прирос к месту. Неужели он не сможет захватить хотя бы шкуру одного из этих чудовищ?! Ганнон понял мысли учителя. Он приказал корабельщикам дотащить одного из великанов до берега.
Обратный путь показался короче. Вскоре сквозь зелень сверкнул солнечный луч. Впереди открылась небольшая поляна, а за нею море. Наконец можно выпрямить согнутую ноющую спину! Больше не надо сражаться с ползучими растениями, перелезать через полусгнившие стволы, скользить по влажной земле.
У лодки картхадаштцы внимательно осмотрели свою добычу. Плечи лесного чудовища имели необычайную ширину – более полутора локтей. Толстые, как бревна, лапы были покрыты темно-бурой шерстью. Шерсть на груди и на спине отливала серебром. Чудовище имело четыре с половиной локтя в высоту и было на целую голову выше самого рослого из корабельщиков. Несомненно, это была обезьяна, но о подобных обезьянах никто на берегах Внутреннего моря и не слышал. Мертвая, она обнаруживала еще более разительное сходство с человеком. У нее была ладонь с крупным большим пальцем, а не коротышкой, как у обезьянок под Гадесом. Уши имели небольшую мочку и напоминали человеческие. Мощные тяжелые челюсти были снабжены крупными зубами, отличавшимися от человеческих лишь большей величиной.
Корабельщики рыли могилу для своего погибшего товарища. Молча ее окружили люди. Тело, обернутое в белый холст, опустили в сырую землю. Ганнон на коленях прочел поминальную молитву. Каждый бросил в яму ком, а когда она сровнялась с землей, прикатили тяжелый камень и положили сверху, начертав на нем знак Танит. «Если кто-нибудь захочет определить проделанный нами путь, – думал Ганнон, – его вехами будут могилы».
Отчет Чжан Цяня
Рассказ построен на сообщениях китайского историка Сыма Цяня о посольстве его современника Чжан Цяня к народам, заселявшим в то время Среднюю Азию и Афганистан (135–115 гг. до н. э.). Это было первое открытие Запада китайцами, после которого начались сравнительно регулярные сношения по так называемому Шелковому пути.
Заседание Высокого совета при Сыне Неба У-ди[165] состоялось в Зале диковин. Вдоль его стен тянулись шкафы, хранившие все удивительное, что находили в Поднебесной или присылали соседи. Тут можно было увидеть лютню, будто бы упавшую с неба, бобы из Страны восходящего солнца, достигающие при варке размеров куриных яиц, нетонущие камни, котел, кипящий без огня, сердоликовую шкатулку из страны, где в воздухе плавают перья.
Двенадцать советников по утвержденному императором списку уже сидели, ожидая Чжан Цяня. Вот и он, старец, которого никто из советников ранее не знал и еще не сумел увидеть после возвращения в Поднебесную. Все лица обратились к человеку, побывавшему там, где духи и чудовища подстерегают на каждом шагу, и вернувшегося невредимым.
– Совершенномудрые! – начал Чжан Цянь. – Из ста мужей, которые были моими спутниками в стране западных варваров, вернулись лишь двое. Много ли могут взять на свои плечи двое немолодых людей и пронести через пустыни и горы, преодолевая путь в пятнадцать тысяч ли?