[215]. Будто бы за шестифунтовую барвену на Рыбном рынке Рима дают 5000 сестерциев. Таких денег, пожалуй, не сыщешь у всех рыбаков Капреи. На них можно купить и новую лодку с парусом, и добрую сеть. Авлу ни разу не попадалась такая рыбина. Обычно он вытаскивал барвену фунта на полтора. Торговцы, вынимая ее из корзины, тут же кидали ее назад. «Мелочь!» – говорили они, презрительно кривя губы. И платили за всю корзину сразу, хотя другим рыбакам за каждую барвену давали особую цену.
Император Тиберий. Скульптура, найденная на Капри. I в. н. э.
Было утро весеннего дня. Море только проснулось. Раскинувшись во всю ширь, оно ласково щурилось и лениво шевелило волнами. Как плавники какой-то сонной рыбы, тихо поднимались и опускались весла. Капли жемчужной влаги стекали с их освещенных солнцем краев. В лад веслам звучала песня Авла, негромкая и ясная, как это утро.
Наклонившись, Авл опустил руку через край лодки. Упругая волна плеснула в его ладонь так, что он ощутил соленые брызги на губах. Счастливая улыбка осветила лицо юного рыбака: море узнало его и ответило рукопожатием. Схватив веревку у поплавка, он начал вытаскивать сеть. Напряглись мускулы на руках. Задвигались желваки скул. Выпятилась грудь. Он был прекрасен в эти мгновения труда и общения с природой.
Авл подтянул сеть. Над нею что-то хлестнуло, подняв столб брызг. По силе удара он понял, что в сеть попала большая рыба. Но какая? Может быть, ненавистная рыбакам морская колючка? Или змееподобная мурена? Авл еще раз дернул сеть, и рыба на мгновение выскочила из воды. Авл ахнул от изумления. Барвена[216]! Да еще какая! Фунтов на двенадцать.
Слух о том, что поймана огромная барвена, быстро распространился по острову. Со всех сторон к хижине Авла шли рыбаки, чтобы своими глазами взглянуть на рыбу и на счастливца, которому она досталась. Интересно, сколько за нее дадут перекупщики?
Толпа окружила Авла с его добычей. Авл сидел на пороге хижины, положив на колени тяжелые кулаки. Рыба в обрывке сети билась у его ног. Никому не приходилось видеть такой большой барвены.
– Это рыбий цезарь! – воскликнул кто-то.
Авл вскочил. «Как же я не догадался сам! – подумал он. – Такой рыбины не ловил еще никто на нашем острове, потому что здесь никогда не жил цезарь. Эта рыба принадлежит ему».
– Это его рыба! – сказал Авл, не нашедший слов для оправдания своего решения.
– Тебя не пустят во дворец, – проговорил старый рыбак. – Рыбу заберут воины, и ты за нее ничего не получишь. Отвези ее лучше в Рим. Там тебе дадут большие деньги.
– Послушайся доброго совета, – взмолилась мать. – Твоя лодка скоро развалится. Сеть порвалась об острые камни. У нас в доме ни масла, ни соли!
– Я отдам рыбу цезарю в собственные руки, – сказал Авл.
Больше с ним никто не спорил. Все знали, как он упрям. К тому же это его рыба. Он ее поймал и может делать с нею, что хочет. «Прав старик, – думал Авл. – Воины отберут рыбу! Император даже о ней не узнает». Авл вспомнил, как дед показывал ему другую дорогу на крутую скалу, где теперь дворец цезаря, куда вел мост, охраняемый воинами. Собственно, это была не дорога и даже не тропа, а просто обрыв с уступами, по которым можно взобраться. И он в детстве как-то взбирался на скалу этим путем и едва не сорвался в море. Теперь же у него сильнее руки и зорче глаз. Но мешает рыба…
Авл улыбнулся. Он всегда улыбался, когда ему удавалось найти удачное решение. «Конечно, я привяжу рыбу к спине, – подумал он. – И руки будут свободны».
Так он и сделал. Особенно трудным был последний отрезок пути. Скала поднималась почти отвесно. Авл карабкался, цепляясь руками за острые камни и колючие кусты. Часто приходилось отдыхать. И в эти мгновения становился слышен шум моря. Но он не видел его, так как боялся пошевелиться. Каждое неосторожное движение грозило гибелью. Но Авл нисколько не жалел, что избрал эту дорогу. И ему не было страшно. Ведь он был не один. Рыба нетерпеливо хлопала хвостом, словно подбадривала: «Иди, Авл, иди!»
Оставалось несколько футов, но самых опасных. Авл обеими руками уцепился за край скалы и одним усилием вытянул тело, несколько мгновений он лежал с закрытыми глазами, тяжело дыша.
Открыв глаза, он увидел прямо перед собой в двух или трех шагах старца с пронзительными глазами и резкими чертами лица. Он угрюмо смотрел на Авла, как-то странно наклонив голову. Так смотрят на какое-нибудь насекомое, ползущее по земле, на муравья или жука.
Внезапно старик вскинул голову. И тогда Авл узнал его. Да ведь это цезарь! Таким он изображается на монетах. Но почему у него такой странный взгляд.
– Цезарь! – воскликнул Авл, вставая. – Я принес тебе эту рыбу.
Он стал разворачивать обрывок сети. Рыба ударила хвостом. Цезарь попятился, защищая лицо руками.
– Это барвена, – как ни в чем не бывало продолжал Авл. – Я поймал ее для тебя. Видишь, она еще не заснула.
Император коснулся спиною колонны и вдруг, резко повернувшись, дернул за конец какого-то шнура. Через несколько мгновений послышался топот. Стража, звеня оружием, бежала на зов императора. Сбегались и слуги.
Авл стоял со своей рыбой, не понимая, откуда сразу взялось столько людей.
Император начал успокаиваться. К нему возвратился дар речи.
– Что это за человек? – спросил он.
– Это здешний рыбак, – пролепетал кто-то.
Но этот ответ не удовлетворил императора.
– Как он сюда попал? – возвысил Тиберий голос.
Все взоры обратились на начальника караула. Это в его обязанности входило следить, чтобы никто из посторонних не входил во дворец.
Начальник караула, рослый широкоплечий верзила, выступил вперед. Он был бледен как полотно. Руки его дрожали. Начальник караула знал, чем ему грозит появление этого безумца. Все помнили, как кончил свою жизнь преторианец, не поднявший на ночь моста. Его казнили, хотя во дворец никто не проник.
– Я его не видел! – выкрикнул начальник караула. – Никто его не пускал! Никто его не знает!
– Но кто-то должен знать, как во дворец проходят посторонние, – произнес цезарь. В его голосе появились металлические нотки. – Может быть, он прилетел по воздуху вместе со своей рыбой?
Авл понял, что пора рассеять сомнения.
– Я пришел оттуда, – показал он на обрыв. – Пришлось, конечно, попотеть и ноги о камни ободрал. Но рыба еще живая. Видишь, как лупит хвостом…
Почему-то никого не удивило, что рыба еще живая, хотя поймана на заре. И никто не похвалил Авла за то, что он, рискуя жизнью, принес цезарю чудесный дар моря. Все со страхом смотрели на императора.
– Если этот человек пробрался сюда по обрыву, его примеру могут последовать другие, – медленно проговорил император. – Они могут принести меч или яд.
Все молчали. И что можно было против этого возразить. Император считал себя в безопасности на этом острове. Ров и пропасть надежно ограждали его от всего мира. А теперь оказалось, что сюда можно пройти.
– Они не пройдут, – добродушно улыбнулся рыбак. – Они не знают тропинки. Ее мне показал дед, да будут к нему милостивы подземные боги!
Начальник стражи облегченно выдохнул воздух. Кажется, он спасен. Если только один человек знает обходную тропинку во дворец, то…
Видимо, та же мысль пришла на ум и императору. Он сделал жест, не оставляющий сомнений. Император указывал рукой на обрыв.
Начальник стражи бросился к рыбаку. Страх за свою жизнь удесятерил силы. Одним ударом он сбил Авла. Рыба выскользнула из рук рыбака и упала к ногам императора. Еще один удар – и рыбак, даже не вскрикнув, полетел в пропасть.
Все затаили дыхание. И в тишине стало слышно, как внизу шумит море. Но никто не услышал удара человеческого тела. Этот удар слился с шумом волн. Сын моря ушел туда, откуда пришел.
Все, кто стоял рядом, были приближенными цезаря, и темная сила власти давно убила в них все человеческое. Но то, что они увидели, заставило их содрогнуться.
Огромная рыба в последний раз ударила хвостом. И ее спина вдруг стала пурпурной, как море в час заката. Или, может быть, чья-то кровь разлилась по ее телу… Свет на чешуе то вспыхивал, то бледнел…
Фортуна
Действие рассказа, основанного на реальном факте, относится ко времени императора Нерона (54–68 гг. н. э.).
Юноша вытер ладонью вспотевший лоб. Румянец во всю щеку, растерянный взгляд, старомодная войлочная шляпа, заштопанная тога, неуверенные движения – все выдавало в нем провинциала.
Толпа текла беспрерывным потоком. Со всех сторон юношу толкали, теснили. Рим шумел, как всегда в эти послеполуденные часы. Гремело серебро на грязном столе менялы. Неистово вопили жрецы Беллоны[217] и яростно колотили в медные щиты. Нищий с корабельным обломком в руке громко просил милостыню. Продавцы протертого гороха старались перекричать разносчиков дымящихся колбас, пронзительно расхваливавших свой товар. Септимий, так звали юношу, несколько раз останавливал прохожих и показывал им табличку с адресом, но все спешили, а какой-то пожилой и мрачный человек его отчитал:
– Проходу от вас нет! Сидел бы дома, деревенщина!
Септимий и впрямь начал думать, что лучше было бы ему остаться дома. Полдня он бродит по Риму, и никто не может ему сказать, как найти дядю. А ведь в Аримине[218], откуда был родом Септимий, все считали дядю важной персоной. Давая адрес брата, отец наставлял сына: «Будь почтителен. Помни, что он служит самому императору. Понравишься дяде – он и тебя устроит».
«Странно, что дядю здесь никто не знает, – думал юноша. – А может быть, и знают, да не хотят сказать. Недобрые здесь люди. Явись к нам в Аримин из Рима или другого города, так проводили бы до самого дома, а по дороге рассказали бы, что за человек, сколько у него детей и есть ли дочь на выданье. А тут бегут, как на пожар, и никому до тебя нет дела».