– Раб Клития опередил нас, – сказал он, разворачивая папирус.
– Ведь он был налегке, – добавил Мелон.
– Но Архин пировал и не нашел времени, чтобы принять раба или хотя бы прочесть эту писульку.
– Воин, которого полемарх послал за моей женой, рассказал мне, как это произошло, – молвил Ференик. – Тиран не стал читать записку, а бросил ее на стол, сказав: «До завтра!»
– «До завтра»… – повторил Пелопид. – А завтра для них не наступило. Завтра – наше. Смотрите! Из-за моря встает Гелиос, освещая поля и горы нашей Беотии. Слышите, как шумит толпа? Она требует смерти для олигархов и предателя. Люди натерпелись за эти годы. Их можно понять. Теперь все позади. Распрямите плечи, друзья! Спартанцы еще в Кадмее, но недалек тот час, когда мы их выкурим и они покинут священную землю наших отцов. А потом и мы двинемся в Пелопоннес.
– И спартанские женщины увидят дым наших костров, – молвил Ференик.
– Клянусь богами, увидят, – закончил Пелопид, поднимая кулак над головою.
Чистое пламя
Герой рассказа – Клеомен III (260–219 до н. э.) – юный спартанский царь, объявивший всю землю Спарты государственной и разделивший ее на участки между неимущими спартиатами. В проведении реформы он продолжал деятельность своего предшественника Агиса.
Мальчик обратил к учителю взволнованное лицо:
– Как ты прекрасно сказал, Сфер, о законах Ликурга[244], по которым жили наши предки! Но что мешает нам жить по ним теперь? Почему вместо доблести в Спарте царствует богатство? Где былое спартанское равенство?
Сфер положил на стол свои большие руки и долго молчал, шевеля корявыми в ссадинах пальцами. Его высокий лоб перерезала мучительная складка.
– Я слышал, – проговорил он, – это же спрашивал у своего учителя Агис, бывший царем до твоего отца Леонида.
– Но отец говорит, что Агис был мятежником и за это его убили.
– Его убили за то, что он хотел возродить законы Ликурга. И это ему не удалось, – глухо сказал учитель.
– Но ты считаешь, что по этим законам можно жить и теперь?
– Я знаю, – сказал Сфер, – что по таким же законам, правда, не называя их Ликурговыми, живут скифы. Это дикий, но справедливый народ. У них нет межей между участками. Они презирают золото и серебро. Нет у них стремления овладеть чужим и жажды богатства. Поэтому они непобедимы. Величайшие из завоевателей Кир, Дарий и Александр понесли поражение от скифов. Помнишь, я в прошлый раз тебе рассказывал о своей первой встрече со скифами в степях за Ольвией[245]…
Клеомен с интересом слушал учителя, не догадываясь, что скифы совсем не такие, какими их обрисовывал Сфер. Как хотелось ему побывать в тех местах, где родился и провел детство учитель, увидеть могучую реку Борисфен, вдохнуть запахи не тронутой плугом степи. Но законы Спарты запрещают даже рядовым гражданам надолго покидать родину. А он к тому же сын царя и в будущем царь.
– В Скифии горек мед, – продолжал Сфер, – но сладка и упоительна свобода. А в Спарте даже цари в рабстве у эфоров[246]. Я слышал, что они наложили штраф на царя за то, что он женился на спартанке маленького роста.
– Это произошло с моим прадедом, – вставил Клеомен. – Эфоры сказали, что его дети должны быть царями, а не царьками.
– Не ростом и не красотой славились в старину спартанские жены, а величием духа, – сказал Сфер. – У себя на родине я слышал о спартанках, провожавших на войну своих близких напутствием: «Со щитом или на щите!»[247] Где эти женщины? Теперешние спартанки хвастаются друг перед другом не подвигами своих мужей, а золотыми побрякушками и обилием прислуживающих им рабов. Конечно, и среди них есть достойные тех древних доблестных жен. Ты ведь знаешь, что мать и бабку Агиса приказали задушить эфоры за то, что они воспитали его в духе законов Ликурга. Юная жена Агиса такая же, как они…
– На днях я должен с ней обручиться, – сказал Клеомен. – Так приказали эфоры. Но Агиатида не хочет и слышать обо мне, потому что я сын Леонида, моего отца, которого она считает убийцей Агиса.
– Еще не было случая, чтобы мужчина, не только женщина, ослушался распоряжения эфоров. Обручение состоится. Но ты не добивайся любви Агиатиды. Дождись, пока она сама подойдет к тебе. Вот тебе мой совет.
Клеомен с благодарностью взглянул на учителя. В беседах с ним он черпал мужество. Сфер не был похож на тех странствующих мудрецов, которые сбывали свою мудрость тем, кто больше за нее платил. Учение Сфера не расходилось с его образом жизни. Единственного раба он отпустил на волю и сам заботился о себе. И двери его домика были всегда открыты для всех, кто нуждается в помощи и совете.
– Хайре[248], учитель, – сказал Клеомен, вставая. – Я последую твоему совету.
– Хайре, Клеомен. Да хранит тебя божество.
Проводив мальчика, Сфер подошел к стене, где стояла переносная бронзовая жаровня. Она заменяла в зимние месяцы очаг. В слое пепла мерцал крохотный синеватый огонек. «Законы Ликурга, воинская слава – все это в прошлом, – думал Сфер. – Спарта во мраке. Но где-то еще теплятся огоньки. Это души юных, не зараженных корыстью. Доброе слово как ветер. Оно раздувает пламя сердец».
Сколько произошло перемен за эти пять лет. Умер царь Леонид, и его сын Клеомен стал спартанским царем Клеоменом III.
Давно уже Спарта не знала такого энергичного воителя. Каждой весной выводил Клеомен войско в земли соседей, а осенью возвращался с добычей и славой. Македонский царь Антигон с тревогой следил за успехами Клеомена, возрождавшего древнюю доблесть Спарты.
Клеомен восстановил старинный обычай общественных обедов. Длинные столы стояли под открытым небом. Из грубых глиняных мисок шел пар. В мисках была черная похлебка из бобов, вызывавшая еще в древности удивление чужеземцев. Как и в былые времена, участники обедов вспоминали о бранных подвигах и пели военные песни.
Вместе с молодежью Клеомен участвовал в гимнастических и военных упражнениях. Он отказался от богатой одежды, которую обычно носили спартанские цари. На нем был неизменный плащ из грубой шерсти.
Клеомен еще более сблизился со Сфером. Часто они проводили время в прогулках по окрестностям Спарты. Однажды они вышли из города еще на рассвете. Из утреннего тумана вынырнули Тайгетские горы. Их пологие склоны покрыты виноградниками, а вершины – снегом. В заросших камышом берегах бежал Эврот. Теперь, как и в старину, юные спартанцы рвали камыш голыми руками и плели из него циновки. Этот обычай возродил Клеомен.
– Воспитание молодежи – это начало начал, – сказал Сфер. – Надо изгнать из Спарты сребролюбие. Возьмись за ростовщиков. Освободи илотов и разреши им вступить в войско…
Внезапно Сфер остановился и указал на могильную плиту:
– Вот она, могила Агиса. Эфоры запретили хоронить его на кладбище, как преступника. Эту плиту тайком поставила Агиатида.
– Я прикажу поставить здесь статую из вечного камня, – сказал Клеомен, склоняя голову. – Пусть все знают, что это могила величайшего из царей Спарты.
Монета Клеомена III. 226–222 гг. до н. э.
– Вечны не камни, а добрые дела, – сказал Сфер. – Агис объявил войну несправедливости. Но он был одинок. Народ сочувствовал царю, но не защитил его от эфоров. Зло можно победить только оружием. Свобода рождается в звоне мечей. Ее колыбель всегда забрызгана кровью. Ты – царь. Воины тебе преданы и готовы выполнить любой твой приказ. Чего же ты медлишь?
Спартанское войско стояло лагерем под Мантинеей[249]. Уже была совершена утренняя молитва богам, дарующим победу. Раздался призывный напев флейт, наполняющий сердца воинов бодростью. Войско двинулось не к стенам Мантинеи, а к синеющим на горизонте Тайгетским горам. Войско шло в Спарту.
На агоре Клеомен остановил воинов. Речь его была составлена в тех энергичных выражениях, которые предписывались обычаями.
– Город заражен скверной, – произнес Клеомен. – Спарта страдает от неги, роскоши и долгов. С этими болезнями можно было бы бороться, если бы не эфоры. Своими врагами эфоры считают всех, кто служит добродетели и стремится восстановить законы Ликурга. Смерть эфорам!
И тотчас же воины ринулись к дому, где заседали эфоры. Взломаны двери. В ужасе эфоры забились под столы. Их вытаскивали за ноги и убивали. Только одному из эфоров удалось бежать.
– От одного эфора немного зла! – сказал Клеомен, узнав, что его приказ выполнен не полностью. – А если нет эфоров, зачем им столы и кресла?
Под хохот воинов из дома эфоров летели сундуки, скамейки. А вот и знаменитые кресла, сидя в которых эфоры вершили суд. Все свалили в кучу. Кто-то поднес к ней факел. Вспыхнул костер.
Со всех сторон на агору стекалась толпа. Старики, женщины и дети смешались с воинами. Пламя выхватывало из мрака седые бороды, пухлые детские щеки, женские косы, блестящие шлемы.
Покончив с домом эфоров, воины по знаку Клеомена бросились к жилищам ростовщиков. В костер полетели ящики с долговыми расписками. Нельзя было узнать сдержанных в проявлении чувств спартанцев. Люди обнимались, поздравляя друг друга.
– Теперь мне не надо отдавать половину урожая! – кричал земледелец, не веря своему счастью.
– Моя мастерская свободна от долгов! – радовался ремесленник.
А пламя поднималось все выше и выше. Трещало сухое дерево. Летели искры. Люди, взявшись за руки, плясали вокруг костра.
И вдруг все смолкло. Толпа расступилась, пропуская женщину в белом пеплосе. Ее прекрасные волосы распущены, как во время молитвы.
– Агиатида, – зашептали в толпе. – Вдова Агиса и жена Клеомена. Ведь с тех пор, как эфоры выдали ее насильно замуж, она не выходила из дому.