Корабль доносчиков
Рассказ основан на сообщении древних авторов об указе, ознаменовавшем начало правления Траяна (98—117 гг.), когда были прекращены гонения на политических противников.
Жителей Остии, порта на Тибре, казалось, трудно было чем-нибудь удивить. Каждый день в гавань прибывало до сотни кораблей и отправлялось из нее не менее. И все же никому еще в Остии – и не в одной Остии – не приходилось видеть такого судна. Впрочем, дело не в судне. Такие корабли ходили за зерном в Сиракузы, с вином в Массилию, за лесом в Геную. Необычным был груз.
Еще неделю назад был обнародован высочайший указ: «Желая положить конец беззакониям, процветавшим при наших предшественниках, и покончить с позорными преследованиями граждан по ложным обвинениям, повелеваю:
1. Собрать всех доносчиков, обозначенных в списках награжденных за преданную службу.
2. Посадить их на корабль и выслать за пределы империи.
3. О выполнении доложить к майским идам восемьсот шестидесятого года от основания Рима».
Это было одно из многих мероприятий, которым ознаменовал свой приход к власти император Траян. Оно означало, что с террористическим режимом, продолжавшимся с короткими перерывами девяносто лет, было покончено. Начинался «золотой век» династии Антонинов – так впоследствии назвали Траяна и его преемников. Стиль рескрипта был предельно ясен, как и все, что выходило из канцелярии императора. И все же рескрипт вызвал в Риме немало кривотолков. Отзвуки их достигли и Остии.
Ранним утром в гавани было необычно людно. Юному римлянину Гаю, прибывшему из отцовской виллы в Вейях, давно уже не приходилось видеть такой внушительной толпы. Можно было подумать, что предстоит раздача бесплатного хлеба или из Африки привезли зверей для показа в амфитеатре. Корабль давно уже причалил, матросы сбросили сходни, но доносчиков все еще не было. Люди терпеливо ждали. Воспользовавшись скоплением народа, разносчики жареных колбас и моченого гороха вели бойкую торговлю.
Еще в школе Гай твердо усвоил, что нет ничего хуже доносительства. Лучше быть вором, чем доносчиком. Сзади него на скамейке сидел ученик. Никто с ним не водился. А все оттого, что он как-то выдал товарища, вбившего в сиденье жестокого учителя гвоздь острием вверх. Шалуна высекли. И с тех пор за ябедой закрепилась кличка «Доносчик». Идет он по улице, малыши ему кричат вслед: «Доносчик! Доносчик!» А кто и камнем запустит. Что только не делал бедняга, чтобы загладить свой проступок! Случалось, что кто-нибудь напроказит, он вину на себя берет. Однако кличка была несмываемой, как клеймо. Но ведь тот фискал был мальчишка. Да и выдал он случайно, ненамеренно. Ну, подумаешь – высекли за гвоздь! Кого в школе не секли! А те, кого с минуты на минуту приведут в гавань, кого ожидает вся эта молчаливая толпа, были добровольными и платными доносчиками. Ябедничество сделалось их профессией. Они добивались милостей и наград ценою крови и слез. Сотни казненных, тысячи изгнанных, позор и несчастье женщин и стариков, юноши без будущего – все это плоды их высоко оцененного «труда». А какой урон они нанесли нравственности! Дети доносили на своих отцов, чтобы воспользоваться имуществом. Рабы выдавали своих господ, надеясь получить свободу.
Гавань Остии. Римский рельеф. Около 200 г. н. э.
Гай огляделся. Кто эти люди, так терпеливо ожидающие высылаемых? Зеваки? Жертвы террора, пришедшие сюда, чтобы насладиться торжеством запоздавшей справедливости? Или, страшно подумать, родственники доносчиков? Ведь у доносчиков тоже должны быть отцы и матери, сыновья и дочери, братья и сестры. Несчастные! Гаю не хотелось бы оказаться на их месте. Каждый может теперь ткнуть в них пальцем, рассмеяться им в лицо, послать им проклятие!
Вот этот бородач с насупленными бровями, наверное, от доносчиков пострадал. Может быть, в изгнании и бороду отрастил или по погибшим траур носит. А вот тот, толстогубый, не иначе как родственник. Глаза опустил. Ни на кого не смотрит. Наверное, стыд одолел.
Вперед протиснулся добродушный старичок в грубом плаще и войлочной шляпе по самые брови. Наверное, рыбак или поселянин. Забрел с форума. Любопытство одолело.
– Кого ждете-то? – обратился он ко всем. – Опять христиан поймали?
Никто из толпы не хотел вступать в разговор, и Гаю пришлось объяснить старцу, что ожидают доносчиков.
– Доносчиков?.. – с удивлением протянул старичок. – А я думал, опять враги рода человеческого объявились. Мало их при Нероне жгли. Я слышал, будто у христиан рога на лбу, не такие, как у козла или оленя, но все же приметные. И будто они распятому ослу поклоняются…
– Ты больше дураков слушай, – весело проговорил бородач, – у тебя самого уши, как у осла, отрастут.
В толпе рассмеялись. И сразу же исчезла скованность. Смех сближает.
– А куда их, доносчиков этих? – не унимался старик.
– На Острова Блаженных! – сказал бородач.
Гай чуть не подавился от хохота. Ну и умница этот бородач! Ведь если приказано выслать за пределы империи, то куда их деть, кроме как на Острова Блаженных! К дакам? Так им не доносчики, а золото наше нужно. К парфянам? У них своих ябед хватает. Конечно, на Острова Блаженных! Народ там безответный. Примут. А потом и забудется, что были когда-то Острова Блаженных. Переименуют их в острова доносчиков, и никому тогда их разыскивать не захочется. Умора!
– Какие это люди! – вставил раздраженно толстогубый, которого Гай принял за родственника доносчика. – Это изверги. Я бы их живыми в землю закапывал, как германцы с преступниками расправляются. Наш император чересчур милостив.
– Это ты правду говоришь, – подхватил бородач, почему-то пристально глядя на старика. – Только уж надо всех доносчиков собрать. И не только их. Тех, кто доносы принимал и на конфискациях разбогател, выслать бы заодно.
Наступило неловкое молчание. Разговор явно принимал нежелательное направление. Это была политика. Опытные люди знали, к чему она ведет. Многие отвернулись, делая вид, что не присутствовали при разговоре. Старичок еще глубже надвинул на лоб шляпу и стал пробираться назад. Толстогубый как-то неопределенно промычал:
– Ну, мне пора. Посмотрел, и хватит.
Бородач рассмеялся:
– Посмотрел! А что посмотрел-то? Смотреть-то еще нечего. – Повернувшись к Гаю, он добавил: – Боятся по привычке!.. Хоть и всех доносчиков собрали… – Хитро подмигнув, он продолжал: – Да всех ли? Смотрю я на этого старичка: лицо знакомое, напрасно шляпу на глаза надвинул. Представился деревенщиной. А я его с братцем не раз встречал. Важная птица. Таких не тронули. А брат мой – мелкая сошка. Детей у него трое. А воспитывать кому придется? Мне! А я-то при чем? И дети не виноваты. И всех доносчиков не вышлешь. Такого корабля еще не построили.
Он захохотал, довольный своей шуткой…
– Да ведь и без доносчиков не обойтись, – сказал он с какой-то грустной серьезностью. – Пусть даже у нас золотой век объявят. Там, наверху, надо знать, может, кому золотой блеск не по душе. Или его за обман считают. А может, кто назад, к железному веку стремится… Есть и такие…
В это время раздался топот. Показался всадник на взмыленном коне.
«Императорский глашатай», – догадался Гай. Всадник приложил к губам ладони:
– Слушайте! Слушайте! Император отменил свой указ от майских календ и милостиво разрешил высылаемым вернуться к своим семьям. Расходитесь! Расходитесь!
Во власти богов войны
Царское золото
Я обращаюсь к вам, все люди, я сообщаю вам о милостях, выпавших на мою долю. Я был семикратно награжден золотом перед всей страной. Я был наделен огромным количеством пахотной земли. Имя мое живет в содеянном мною, оно не исчезнет в стране вовеки.
Царская барка «Дикий бык», плывя на всех парусах, рассекала струи кормильца Египта Хапи[287]. Раскрашенная бычья голова с закинутыми назад золочеными рогами, укрепленная на носу, отбрасывала на палубу причудливую тень. В прохладе беспокойно дремал мальчишка лет четырнадцати. Время от времени просыпаясь, он нащупывал пальцами деревянный футляр и вновь погружался в сон.
Матрос, прижавшийся спиной к мачте, обратился к другому, сидевшему рядом на связке канатов.
– И что у него в этой деревяшке! Держится за нее так, будто в ней золото.
– Золота там нет, но я понял, что это подороже золота. Утром, явившись к нам, он убеждал Рехмира отвезти его в Фивы, уверяя, что царь наградит не только его, но и того, кто ему поможет.
– И Рехмир поверил какому-то мальчишке?
– Как видишь! Иначе мы бы стояли в Нехебе, а не плыли в Фивы. Да! Он еще сказал, что украл у купца, который на самом деле был послом гиксосов[288], какое-то послание.
– Тогда, – заключил первый матрос, – малыш и впрямь получит царское золото. Может быть, что-нибудь достанется и нашему начальнику!
Берег быстро приближался, и, когда нос коснулся мола, юнец тотчас проснулся и, не прощаясь ни с кем, перемахнул через борт. Начальник гребцов, перевесившись через перила, крикнул:
– Удачи тебе, Яхмос! Не забудь сказать, что плыл на «Диком быке».
Обернувшись, мальчишка потряс в воздухе цилиндром и крикнул:
– Не забуду, Рехмир!
Начавшееся утро не принесло владыке обеих земель Яхмосу никаких тревожных вестей. Гиксосы не проявляли никакой активности. Было спокойно и на южной границе. Пришло лишь одно письмо от царя Вавилона, вновь просившего золота. Распорядившись ответить, что добыча золота сильно упала и он не может удовлетворить просьбу брата, царь удалился в женские покои. Надо было решить с царицей, какое имя дать первенцу-внуку. Остановились на имени Яхмос. И в это время прибежал начальник стражи:
– Тебя хочет видеть какой-то мальчишка…
– Мальчишка? – Фараон удивленно вскинул брови.