Палубы гудели от топота. С плеском поднимались из воды якоря. Хлопали надуваемые ветром паруса. Триеры выходили в море.
И пусть сражение с персами у мыса Артемисий не имело большого влияния на общий ход войны, оно было для них полезным уроком. Эллины убедились, что множество кораблей, великолепие и блеск их украшений, хвастливые крики и варварские военные песни не заключают в себе ничего страшного для людей, умеющих сходиться с неприятелем вплотную, что начало победы – смелость.
Подвиг Гидны вдохновил и прославленного ваятеля, резец которого до того создавал одних богов и богинь. Из холодной глыбы паросского мрамора он высек живое, трепетное девичье тело. Волосы плотно прикрывают плечи. Мокрая одежда плотно облегает бедра и грудь. Девушка кажется немного неуклюжей, угловатой. Она воплощает не богиню любви Афродиту, а юную охотницу Диану. Кончиками пальцев девушка опирается на пьедестал. Все в ней устремлено вперед. Кажется, она под водою и над нею черные днища кораблей и бушующие волны…
Когда разгромленные персы бежали из Эллады, ваятель решил пожертвовать статую Дельфийскому храму, чей оракул мудро посоветовал эллинам молиться ветрам. Статуя Гидны простояла в Дельфах почти пятьсот лет, вызывая восхищение и благоговейный восторг всех, кому была дорога свобода Эллады, а когда эта свобода была потеряна – память о ней.
Один римский император, считавший себя знатоком и покровителем искусства, решил увезти статую в Рим и украсить ею свой дворец. Никто из Эллады не заступился за Гидну: так был велик страх перед Римом. Но море не захотело отдать Гидну. Корабль с ее статуей пошел ко дну.
С тех пор старые рыбаки рассказывают о прекрасной девушке, живущей под водой в хрустальном дворце. В лунные ночи она выходит на прибрежные камни и кружится в хороводе вместе с другими девами-нереидами[309] в такт волнам. Морские чудовища ей покорны. Дельфины носят ее на своих спинах, и она посылает их помочь тонущим рыбакам и корабельщикам. Но более всего она благосклонна к ныряльщикам и ловцам губок.
Падение Вейи
Захват римлянами в 395 г. до н. э. соседнего этрусского города Вейи был важнейшим эпизодом превращения Рима из полиса в италийское государство.
Волнение и этой ночью одолело сон. Камилл то ходил из угла в угол шатра, то садился, то снова вставал и наконец выскользнул наружу. Ночь была на редкость спокойной. Луна освещала мощную линию стен с возвышающимися над ними грозными квадратами башен. Вейяне спали, не ведая, что это последняя их ночь. Они полагались на мощь своих стен, которые уже не раз их спасали, на зоркость часовых и на сочувствие богов, для которых они не жалели жертв. Они не догадывались о том, что уже близится к завершению подземный ход, который выведет воинов в самый центр города.
Но куда? Вот этого еще не знал Камилл, и это волновало его больше всего. Конечно, лазутчик уже передал ему точный план центральной части города. Он изучил все расположенные вокруг форума Вейи здания: курию, городскую тюрьму, казарму, храм хранительницы города Юноны, которую горожане называли Вейей, а другие этруски – владычицей Уни. Но никто не мог сказать, куда точно выведет подземный ход. Ужасно будет, если они сразу окажутся в тюрьме. Еще хуже – в казарме. Их там сразу перебьют…
За спиною послышался шум шагов. Камилл мгновенно оглянулся. Да, это был Тит, начальник шестой смены. Лицо его было черным. Он не успел даже умыться.
– Что нового? – спросил Камилл, не сумев скрыть дрожания голоса.
– Стали слышны голоса, – сказал Тит.
– О чем же они говорят?
– Никто из нас не знает их языка. Но часто повторяется слово «Вейи». Иногда слышится флейта.
– Иди спать, – сказал Камилл. – За эту весть ты получишь наивысшую награду.
Потирая ладони, Камилл вернулся в шатер. Он знал, что вейяне называют Юнону Вейей. Звуки флейты подтверждают, что подземный ход вывел под самый храм, наилучшее из мест, куда только можно попасть. Камилл пододвинул светильник, взял восковые таблички и стал набрасывать молитву богам.
Наступило утро. Тирренские трубы призвали воинов к сбору. Жрецы совершили гадания, оказавшиеся благоприятными. И тогда вперед выступил Камилл. И вот что он сказал:
– Под твоим водительством, о Пифийский Аполлон, и по твоему мановению выступаю я для ниспровержения города Вейи, и даю обет пожертвовать тебе десятину добычи из него. Молю и тебя, царица Юнона, ныне покровительствующая враждебному нам городу: последуй за нами, победителями, в наш город, который вскоре станет и твоим, и царствуй в нем. Там тебя примет храм, достойный твоего величия.
И сразу же после этой молитвы воины пошли на приступ. Вейян он не испугал. Но они не знали, что приступ этот показной, что опасность им грозила совсем в другом месте – в храме владычицы Вейи, которую римляне уже сманили своими обещаниями.
Пока вейяне с успехом отражали натиск римлян со стороны стен, опытные римские воины приподняли каменные плиты пола и оказались в храме. Оттуда они двинулись к городским стенам, поднялись на них и опрокинули вражеских воинов, затем спустились к воротам и сбили их засовы. В открытые ворота римляне стали прорываться в город толпами. Вейяне и в безнадежном положении не сдавались. Забравшись на крыши, женщины и рабы швыряли в наступающих камни и черепицу. Тогда римляне запалили часть домов. Битва начала ослабевать, превратившись в резню. Тогда диктатор приказал глашатаям объявить, чтобы не трогали безоружных. Начался грабеж города. Потянулись вереницы воинов и плебеев, пришедших из Рима с мешками и корзинами. Впервые Камилл узрел громадность добычи собственными глазами, и ему стало страшно. Ведь невероятное счастье неизбежно вызывает зависть богов и людей.
Начавшись днем, грабеж продолжался и ночью в чадящем свете факелов. Появление в Риме первых добытчиков воодушевило более робких и недоверчивых квиритов. В Вейи потянулся и млад и стар, не могли усидеть даже больные и увечные. Кто не мог идти и бежать, ковылял. Дорога, соединявшая Рим с Вейями, на всем своем протяжении заполнилась шумом голосов, ржанием, скрипом колес. Весь Рим двинулся на добычу.
Впервые за много ночей Камилл уснул. Дом, в котором он остановился, был в самом центре города. Поэтому его поразил прорезавший время от времени тишину стук.
Марс Тоди – бронзовая скульптура этрусского воина, совершающего жертвоприношение. Конец V – начало 4IV в. до н. э.
– Что это? – спросил диктатор у охранявшего его воина. – Разве в городе еще остались кузнецы?
Воин засмеялся:
– Это не кузнецы! Это те, кому ничего не досталось, простукивают стены в поисках спрятанных сокровищ.
Накинув плащ, Камилл вышел на форум Вейи. Туда уже сводили по данному им с вечера распоряжению пленных. Их должны отвести в Рим, чтобы продать на Бычьем рынке. Деньги от продажи пойдут в государственную казну. В дальней части форума происходило какое-то сборище. Худой человек в тоге, забравшись на сломанную повозку, держал речь, а окружившая его толпа время от времени поддерживала его криками.
– Что им здесь надо? – спросил Камилл у своего спутника, передернув плечами. – Разве им мало Римского форума? Пойди узнай, о чем вещает этот оратор.
Спутник вскоре вернулся и выглядел растерянным.
– Ну и что ты узнал? – спросил Камилл.
– Видишь ли, – промямлил воин. – Он обвиняет тебя в скаредности…
– В скаредности?.. – протянул Камилл.
– Ну да. Он говорит, что ты имел право сам распорядиться добычей, а не отдавать это на решение сената. Тогда бы рабов можно было разобрать по домам.
Распорядившись придать тем, кто охранял пленных, манипулу воинов, Камилл отправился в храм Юноны для участия в священной церемонии.
Храм выглядел так, словно не в него вышел подземный ход. Отверстие, через которое проникли воины, закрыто плитой. Священные дары на месте. Камилл порадовался своей предусмотрительности: охрана была надежной.
Между тем в храм по одному вступали юноши безукоризненной красоты, в белых тогах, с венками на головах. Их вчера днем понтифик отобрал из воинов, а затем весь вечер наставлял, как себя вести. Потом их помыли и принарядили, утром дали выспаться. Все это было так необычно, что избранники выглядели напуганными. Каждый из них робко вглядывался вглубь святилища, где на троне восседала глиняная богиня, которую этруски, как им успели объяснить, называли то Уни, то Вейей, а на самом деле она была Юноной, той самой римской Юноной, которая покровительствовала юности и бракам, в честь которой получил имя месяц июнь.
Шествие замыкал понтифик. Став у стены, он дал знак.
Один из юношей выступил вперед и, пройдя несколько шагов, дрожащей рукой прикоснулся к плечу, покрытому пурпуром.
– Хочешь ли ты, Юнона, перебраться в Рим? – спросил он.
– Хочу! – гаркнули за спиной воины.
Камилл с трудом удержал улыбку. Выкрик мало чем напоминал голос богини. Но понтифика это не волновало. Все формальности были соблюдены. Богиня добровольно и при свидетеле, каким был сам Камилл, согласилась переселиться в Рим.
Двое юношей подошли к трону и бережно подняли его. Богиня качнулась. Теперь и впрямь могло показаться, что она кивнула.
На свету стали видны следы краски, покрывавшей глиняное лицо богини. Глаза у нее были слегка удлиненные, как у многих этрусских женщин, да и нос был далеко не римской формы. Но не это напугало гаруспика. Он увидел на груди у богини комок земли, видимо попавший сюда ночью, когда воины поднимали плиту. Дав носильщикам знак опустить трон, понтифик поднялся на цыпочки и снял след того, что можно было бы истолковать как кощунство.
Этрусская богиня Уни (римская Юнона). 380 г. до н. э.
Капитолийские гуси
В рассказе отражено событие 390 (387) г. до н. э. – описание осады Капитолия галлами, впоследствии украшенное легендарными подробностями.
Галльский вождь Бренн плясал, высоко вскидывая ноги в мягких красных сапожках. Золотая гривна прыгала на его голой волосатой груди. Дергались и усы цвета спелой пшеницы с забавно задранными вверх кончиками. Вождь всегда буйно выражал свою радость. Это было в его характере, склонном к резким переходам от отчаяния к радости. Но никому еще не приходилось видеть пляшущего Бренна. Стражи, принесшие Бренну добрую весть, удивленно переглядывались. Последний из прыжков Бренна был неудачен. Бренн наткнулся на пустую амфору, которую опорожнил ночью вместе с дружинниками, валявшимися теперь в бесчувствии у входа в шатер.