И сразу воцарялась тишина. Заяц говорил голосом одного из присутствующих ветеранов, а волк отвечал голосом Блеза или Тиберия. С каким вниманием слушали легионеры! Они прямо смотрели Перценнию в рот. Многие были из деревень и не бывали на представлениях мимов. Но и для горожан, завсегдатаев театральных представлений, басни Перценния становились настоящим откровением, ибо, используя известные маски, он был оригинален в сюжетах, а исполнение отличалось блеском и остроумием.
Не раз грохот в нашей палатке привлекал к себе Луцилия. Тогда программа мгновенно менялась. Перценний начинал говорить голосами Вибулена, кашеваров, приезжих торговцев, забавно копируя походку и движения каждого из нас. Это был человек с сотней лиц, великий мим.
– А ты можешь изъясняться моим голосом? – как-то вкрадчиво спросил Луцилий. – Дай команду или выругай кого-нибудь из них.
Затаив дыхание, мы ждали ответа Перценния.
– Пробовал, – отвечал хитрец сокрушенно. – Не получается! Разве простому воину воспроизвести речь прославленного центуриона?
– То-то, – удовлетворенно хмыкал Луцилий и, пошатываясь, удалялся.
У Перценния вскоре появились подражатели, так же как он, собиравшие недовольных и подчинявшие их своему влиянию и власти. Лагерь бурлил. Центурионы потеряли власть и отсиживались у себя в палатках.
В Геркуланум, где отдыхал в своей вилле наместник провинции, был отправлен гонец. И Блез прибыл своей собственной персоной. До Паннонии он командовал легионами в Африке и был человеком опытным. Не объявляя прекращения траура, он решил прибегнуть к испытанному приему, отвлечь нас от опасных мыслей с помощью зрелищ. Ведь таким же образом и сам Август справлялся с городским плебсом, предлагая ему вместо голосований гладиаторские бои и навмахии.
Правда, в то время в Паннонии еще не было стационарных амфитеатров. Но разве в канабах при лагерях мало бродячих актеров? Конечно, зимний лагерь не вместит трех легионов. А если переоборудовать в амфитеатр один из летних лагерей? Ведь за такую работу падкие до зрелищ солдаты возьмутся с охотой и пламя мятежа начнет угасать, а само зрелище вернет войско в обычное для него состояние.
Отдав соответствующие распоряжения, Блез отправился в Рим, рассчитывая прибыть на представление, хотя и не к самому его началу. Не буду рассказывать о том, как мы прибыли на новые места, с каким рвением работали и ожидали представления. Наконец оно началось. На деревянный помост вступили акробаты, и мы не жалели ладоней, награждая их за ловкость. Акробатов сменил дрессированный медведь, медведя – жонглеры. В воздухе мелькали раскрашенные деревянные шары и кольца. Дрессированная обезьяна в пурпурном одеянии и короне парфянского царя, кривляясь, кланялась перед зрителями, а дрессировщик пел:
Обезьянка, поклонись,
Покажи бесплатно,
Как знамена наши царь
Возвратил обратно.
Но вот на помост вышел Перценний. Наш VIII легион встретил появление своего любимца одобрительными возгласами. Воины XV и IX легионов молчали. Их удивило, что новый артист в простом солдатском плаще, а не в яркой одежде, как другие.
Подойдя к краю помоста, Перценний сказал:
– Многие здесь знают меня. Я воин восьмого легиона. Говорят, что я умею говорить разными голосами…
Смех. Крики:
– Давай, Перценний.
– Для гистриона важнее всего воображение, – продолжал Перценний. – Вот я и представил себе, что к нам в лагерь прибыл Марк Туллий Цицерон, да будут к нему милостивы маны.
Мы страдали при Августе, – продолжал Перценний. – Будет ли нам легче при Тиберии? Не пора ли нам вступать на службу по контракту? Каждый должен получать по денарию в день. Срок службы – шестнадцать лет и чтобы потом не держали при знамени. Почему преторианцы получают по два денария? Разве находиться у Коллинских ворот опаснее, чем в горах и лесах среди диких племен?
Крики одобрения заглушили последние слова оратора. Было произнесено то, что давно мучило каждого. Человеческое стадо, сдерживаемое суровой дисциплиной, стало народом. Так, наверное, выглядел Форум в те времена, когда народный трибун Тиберий Гракх произнес свою знаменитую речь: «Даже дикие звери обладают в Италии логовищами и норами, а вы, сражающиеся и умирающие за нее, не имеете ни клочка собственной земли».
Толпа гудела и ревела. Казалось, бушующий поток прорвал плотину. Но стоило Перценнию поднять руку, как наступила тишина.
– Братья! – крикнул он. – Не пора ли нам объединиться под орлом? Поодиночке нас сломают. Вместе же мы непобедимы.
Что тут началось! Одни, это были воины нашего легиона, ревели от восторга. Другие возмущенно вопили: «Чем наши орлы хуже?»
Тут на помощь Перценнию бросился долговязый легионер Гай из XV легиона. Вскочив на помост, он крикнул:
– Почему бы нам не объединить наших орлов, пусть они будут нашими триумвирами. Поставим их рядом!
– Верно! – послышались возгласы.
Тотчас нашлись энтузиасты. Они срывали с лагерного вала дерн, чтобы насыпать возвышение и воткнуть в него древки с орлами.
За этой работой и застал нас Блез. Он останавливал то одного, то другого, пытался вырвать дерн, словно кусок земли с травою был ему опасен. Отчаявшись, Блез вытащил меч и, протягивая его воинам, умолял:
– Заколите меня. Это лучше, чем изменить императору!
Потрясенные настойчивостью Блеза, мы перестали таскать дерн, но не разошлись.
Простирая к нам руки, Блез кричал:
– Зачем прибегать к насилию! Не лучше ли послать в Рим представителя. Выскажите ему свои жалобы! Вспомните, что грозит мятежникам!
Слова эти нашли отклик. «Если сам Блез советует отправить посольство в Рим, – думали некоторые, – значит, он признает справедливость наших требований».
Воспользовавшись нашим замешательством, на помост выскочил центурион Луций Клемент. Он был среди извергов белой вороной, никогда не бил солдат и не издевался над ними.
– Ветераны! – начал Клемент. – Я с вами состарился под орлами. Вспомните, не всегда я был центурионом. Но и теперь разве я не страдаю вместе с вами от зноя, не зябну под дождем и снегом? Разве у меня лучшая палатка и более сытная пища? Ваша слава – моя слава. Ваш позор – мой позор. Верьте мне, вашему товарищу: силой вы ничего не добьетесь. Отправьте в Рим ходатаев, как советует наш командующий. И вы, новобранцы! Разве я кого-нибудь обидел из вас? Ударил? Покушался на ваше имущество? Взял у вас деньги, которые вы мне не устаете предлагать в надежде на послабление? Скажите, заслуживаю ли я вашего доверия? Если скажете «Нет!», я сейчас же уйду. Пусть другие командуют вами. Если же вы мне верите, поверьте моему опыту. Никогда еще мятеж не приводил к добру.
Так Блезу и Клементу удалось нас утихомирить. Выделили послов. Перценний наотрез отказался быть в их числе, но против посольства не возражал. Во главе посольства был поставлен Квинт, военный трибун XV легиона, сын Юния Блеза.
В ту же ночь в нашей палатке, ставшей преторием мятежа, собрались представители бывших трех легионов, объединенных в один, и Перценний впервые поделился с нами своими планами:
– Я не надеюсь на результаты посольства, возглавленного сыном наместника провинции. Но мы выиграли время. И оно должно быть использовано. Друг мой Овидий писал в своем послании из Понта:
Даже и вол норовит порою
ярмо свое сбросить,
Часто грызет удила даже объезженный
конь.
Легионеры на Рене терпят то же, что и мы на Саве. Но им неизвестно, что делается у нас. Давайте отправим туда весточку. В германский очаг надо подбросить паннонских поленьев.
Наступила тишина. Ни я, ни кто другой из присутствующих не догадывались, что планы Перценния заходят так далеко…
– И чего ты добьешься! – первым нарушил молчание долговязый Гай. – Ведь за Данувием против нас стоят спокойные варвары. А там бешеные германцы. Узнав о мятеже, они перейдут Рейн, и Галлия превратится в Тевтобургский лес.
– Арминий у германцев отыщется не сразу, – возразил Перценний. – Да и легионам необязательно придется покидать зимние квартиры. Но в Рим направится главнокомандующий Германии, чтобы занять Палатинский дворец. И этому сборищу старых баб, сенату, останется лишь утвердить наше общее назначение.
– Это разумно, – подхватил Вибулен. – Сегодня пройдоха, вы все знаете этого поставщика пуэлл, сообщил мне по секрету, что Тиберий еще не утвержден сенатом, что он не решается занять опустевший трон.
Как ни странно, но слух, переданный сводником, устранил наши колебания. Если Тиберий еще не занял трон, пусть его займет Германик. Солдаты, давшие ему власть, добьются того, что они требуют. Пусть отправятся служить на границу преторианцы.
И тогда же нашим послом к германским легионам был назначен Вибулен.
Прошло еще два дня. И пламя возмущения у нас вспыхнуло с новой силой. Еще до событий в летнем лагере несколько манипулов было направлено в Наупорт, на укрепление размытой зимними дождями дороги и починки мостов.
Работами руководил префект лагеря Ауфидий Руф, как бы двойник нашего Луцилия, только лишенный его спасительной слабости. В юности, как говорят, он служил под началом Марка Антония, триумвира и соперника Августа. И ему казалось, что об этом кто-то еще помнит. Из страха перед возможными обвинениями или просто разговорами о своем прошлом Ауфидий превратился в образцового служаку. Он не делал ни для кого исключений и послаблений и даже, что всех удивляло, не брал у солдат денег. События в летнем лагере, о которых префект, конечно, знал, ничему его не научили. Вместо того, приписав их попустительству Блеза, Ауфидий усилил среди воинов своего манипула и без того суровую дисциплину.
В лагере у Наупорта в наказание за вину или без вины, просто из-за того, что Ауфидию казалось, будто на него смотрят вызывающе и шепчутся за его спиной, солдат нагружали камнями и заставляли целый день шагать по кругу.
Это кончилось открытым бунтом. Легионеры напали на Ауфидия, когда он спал, нагрузили багажом и, подталкивая копьями, повели в лагерь.