Макс. А за себя ты еще ручаешься?
Филип. Надеюсь. А это видно, когда за себя нельзя ручаться?
Макс. Еще бы!
Филип. Сейчас посмотрим. (Становится перед зеркалом и с презрением смотрит на себя.)
Макс смотрит на него и улыбается. Потом кивает головой.
Макс. Я бы за тебя поручился.
Филип. Хочешь, пойди к ней и расспроси, из какой она среды и тому подобное.
Макс. Нет.
Филип. Она из той среды, к которой принадлежат все американки, приезжающие в Европу с некоторым запасом денег. Они все одинаковы. Колледж, лето на лоне природы, более или менее состоятельные родители, — в наше время чаще менее, чем более, — мужчины, романы, аборты, виды на будущее и наконец замужество и тихая пристань или тихая пристань без замужества. Одни открывают магазин или служат в магазине, другие пишут или занимаются музыкой, некоторые идут на сцену или в кино. У них есть какая-то организация, Лига молодежи, там, кажется, работают девственницы. Все для общего блага. Эта пишет. И даже неплохо, когда не ленится. Спроси ее сам, если хочешь. Но предупреждаю, все это очень скучно.
Макс. Меня это не интересует.
Филип. Мне показалось, что интересует.
Макс. Нет. Я подумал и решил все это предоставить тебе.
Филип. Что именно?
Макс. Все, что касается этой женщины. Поступай с ней, как знаешь.
Филип. Напрасно ты мне так доверяешь.
Макс. Я доверяю тебе.
Филип(с горечью). Напрасно. Иногда я чувствую, что все это мне надоело. Вся моя работа. Просто опротивела.
Макс. Понятно.
Филип. Да. И разговорами ты мне не поможешь. Я на днях убил этого мальчишку Уилкинсона. Просто по неосторожности. Не говори, что это не так.
Макс. Ты мелешь вздор. Но ты действительно не был достаточно осторожен.
Филип. Я виноват, что его убили. Я оставил его в этой комнате, в моем кресле, при открытой двери. Я совсем не так хотел его использовать.
Макс. Ты же не нарочно оставил его здесь. Брось об этом думать.
Филип. Нет, не нарочно. Просто загнал в ловушку по неосторожности.
Макс. Рано или поздно его бы все равно убили.
Филип. Да, да. Конечно. Если так на это взглянуть, то все чудесно, правда? Совершенно замечательно. Вот об этом-то я и не подумал.
Макс. Мне уже случалось видеть тебя в таком настроении. Я отлично знаю, что это все пройдет и ты снова станешь самим собой.
Филип. Да. Но ты знаешь, что я сделаю, когда это пройдет? Накачаюсь виски и подхвачу какую-нибудь девчонку… Прекрасная картина. Это ты называешь стать самим собой?
Макс. Нет.
Филип. Мне все опротивело. Знаешь, где бы я хотел очутиться? В каком-нибудь славном местечке вроде Сен-Тропез на Ривьере, проснуться утром, и чтобы не было войны, и чтобы принесли на подносе кофе с настоящим молоком… и бриоши со свежим клубничным вареньем, и яичницу с ветчиной.
Макс. И эта женщина?
Филип. Да, и эта женщина. Ты совершенно прав, — эта женщина. Черно-бурые лисицы и прочее.
Макс. Я говорил, что тебе это вредно.
Филип. А может быть, и полезно. Я так давно на этой работе, что мне все опротивело. Все вообще.
Макс. Ты работаешь, чтобы у всех был такой хороший завтрак. Ты работаешь, чтобы никто не голодал. Ты работаешь, чтобы люди не боялись болезней и старости; чтобы они жили и трудились с достоинством, а не как рабы.
Филип. Да. Конечно. Я знаю.
Макс. Ты знаешь, ради чего ты работаешь. А если иногда у тебя немного сдают нервы, я это отлично понимаю.
Филип. На этот раз у меня основательно сдали нервы, и это тянется уже давно. С тех пор как я встретил ее. Ты не знаешь, что женщина может сделать с человеком.
Слышен приближающийся визг снаряда и грохот взрыва на улице. Слышен крик ребенка, сначала пронзительный, потом отрывистый, жалобный. Слышен топот бегущих ног. Еще снаряд. Филип распахнул окно настежь. После взрыва снова слышен топот ног.
Макс. Ты работаешь, чтобы навсегда прекратить это.
Филип. Скоты! Они дожидались окончания сеанса в кино!
Разрывается еще один снаряд, слышен визг собаки.
Макс. Слышишь? Ты работаешь для всех. Ты работаешь для детей. Иногда даже для собак. Ступай к ней и посиди с ней немножко. Ты сейчас нужен ей.
Филип. Нет. Пусть сама разбирается. У нее есть ее чернобурые лисицы. К черту все это.
Макс. Нет. Ступай. Ты нужен ей сейчас.
Еще снаряд пролетает с протяжным шипением и разрывается под окном. На этот раз нет ни криков, ни топота ног.
Я здесь прилягу на минутку. А ты ступай к ней.
Филип. Хорошо. Ладно. Как ты велишь. Все, как ты велишь.
Он направляется к двери; когда он открывает ее, снова раздается приближающийся свист и снова слышен взрыв; на этот раз позади отеля.
Макс. Это только небольшая репетиция. Настоящий обстрел будет ночью.
Филип открывает дверь в смежную комнату. Слышно, как он говорит негромко, без всякого выражения.
Филип. Ну, Бриджес. Как ты тут?
Внутренность артиллерийского наблюдательного пункта в полуразрушенном снарядами доме на Эстремадурской дороге. Пункт расположен в башенке, которая прежде составляла одно из затейливых украшений этого дома; железная винтовая лестница искорежена снарядами и висит в воздухе, а вместо нее приставлена деревянная. Зрителю видна лестница и над ней задняя стена комнаты с окнами, обращенными к Мадриду. Действие происходит ночью, и мешки с песком, которыми днем затыкали окна, вынуты и лежат рядом, но за окнами полный мрак, потому что в Мадриде все огни погашены. По стенам развешаны крупномасштабные карты, на которых цветными флажками и тесьмой отмечено расположение позиций; посредине простой стол и на нем полевой телефон. Справа от стола, прямо против узкого отверстия в стене, установлен большой монокулярный дальномер немецкого образца, рядом с ним стоит стул. У другого отверстия — еще один дальномер, бинокулярный, обычного размера. Ближе к правой стене — еще один стол с полевым телефоном. Внизу, у лестницы, стоит часовой; другой часовой стоит в комнате у верхнего конца лестницы, где он едва может выпрямиться, не опустив винтовки с примкнутым штыком. При поднятии занавеса на сцене, кроме часовых, два связиста, нагнувшихся над столом. Когда занавес уже поднят, сцену пересекают лучи автомобильных фар, ярко освещающие лестницу и основание башни. Они все приближаются, и часовой жмурится от яркого света.
Часовой. Эй! Гаси огни!
Слепящий свет бьет прямо в глаза часовому.
(Берет винтовку наперевес и щелкает затвором.) Гаси огни!
Он говорит это очень медленно, четко и угрожающе; ясно, что он намерен стрелять. Фары гаснут, и из-за левой кулисы, где, по-видимому, остановился автомобиль, выходят три человека; двое из них в офицерской форме, один высокий и толстый, другой довольно худощавый, щеголеватый, в кавалерийских сапогах, поблескивающих при свете карманного фонаря, который держит в руках толстый; третий — в штатском. Все трое проходят через всю сцену и приближаются к лестнице.
(Произносит первую половину пароля.) Победа…
Худощавый офицер(резко и надменно)…за теми, кто ее достоин.
Часовой. Проходите.
Худощавый офицер(штатскому). Надо влезать отсюда.
Штатский. Знаю. Я здесь не в первый раз.
Все трое влезают по лестнице. Второй часовой, видя нашивки толстого офицера, становится во фронт. Связисты не двигаются с места. Толстый офицер подходит к столу; за ним следует штатский и офицер в начищенных сапогах, по-видимому, адъютант.
Толстый офицер. А эти что?
Адъютант(связистам). Встать! Смирно! Вы что это?
Связисты стоят смирно, видимо, превозмогая усталость.
Вольно!
Связисты садятся. Толстый офицер изучает карту. Штатский заглядывает в дальномер, но ничего не может разглядеть в темноте.
Штатский. Обстрел назначен на двенадцать?
Адъютант(обращаясь к толстому офицеру). Когда приказано открыть огонь, генерал?
Толстый офицер(говорит с немецким акцентом). Поменьше расгофоров.
Адъютант. Виноват. Угодно просмотреть приказы? (Подает ему пачку сколотых вместе приказов, отпечатанных на машинке.)
Генерал берет их в руку и, мельком глянув на них, отдает адъютанту.
Генерал(грубым голосом). Я знаю их. Я их сам писал.
Адъютант. Так точно, генерал. Я думал, вы, может быть, захотите их проверить.
Генерал. Я их проферял.
Звонит один из телефонов. Связист у стола берет трубку и слушает.
Связист. Да. Нет. Да. Хорошо. (Делает знак генералу.) Вас, генерал.
Генерал берет трубку.
Генерал. Алло. Да. Правильно. Что за глупость? Как? Согласно приказу. Залпами — это значит залпами. (Вешает трубку и смотрит на часы. Адъютанту.) Сколько на ваших?
Адъютант. Без одной минуты двенадцать, генерал.
Генерал. Кругом болваны. Как можно говорить о командовании, когда нет никакой дисциплины. Связисты не встают, когда входит генерал. Командирам батарей нужно разъяснять приказы. Как вы сказали, который час?
Адъютант(смотрит на часы). Без тридцати секунд двенадцать, генерал.
Связист. Из бригады шесть раз звонили, генерал.
Генерал(закуривая сигару). Который час?