Рассказы (публикации 2009–2017 годов) — страница 46 из 131

Откуда мне было знать, что начальник Главного политического управления Красной армии, секретарь ЦК ВКП(б), начальник Совинформбюро, генерал-полковник Щербаков в 1943 году распорядился при возможности не представлять евреев к званию Героя Советского Союза? Откуда мне было знать, что этот самый Щербаков вызвал на ковёр редактора газеты «Красная звезда» и сделал ему замечание по поводу того, что в газете много журналистов определённой национальности. Надо отдать должное генералу Ортенбергу, который ответил «Уже сделано». «Что сделано?» — Спросил Щербаков. «Двенадцать погибли на фронте».

Но Щербаков всё-таки погнал Ортенберга с должности главного редактора.

Уже упоминалось о Михаиле Имасе, разведчике, совершавшем невозможное. В Киеве, в государственном издательстве политической литературы готовилась к печати книга о партизанском отряде, в котором воевал Михаил Имас. Автор неосторожно упомянул, что Имас — еврей. Это место вымарали, а автору сделали соответствующее внушение. Можно было написать, что в отряде были поляки, словаки, что информацию отряд получал даже у немцев. Но написать о героических действиях еврея? Табу!

«Конечно, — возразят мне, — это произошло в Киеве, в признанном центре антисемитизма, в конце концов, это мог быть антисемитизм частного лица, а не Государственного издательства». Так может возразить только не ведающий, что такое издательское дело в СССР. И специально для него — другой пример.

Имя Героя Советского Союза Цезаря Львовича Куникова, бесстрашного командира батальона морской пехоты, родоначальника коммандос в Красной армии, удивительного человека, основавшего легендарную Малую землю под Новороссийском, очень популярно в СССР. О нем Пётр Межирицкий написал книгу «Товарищ майор». Поскольку книга — биография человека, автор, естественно, упомянул и о родителях героя, евреях.

В издательстве политической литературы, нет, не в Киеве — в Москве, Петру Межирицкому указали на неудобоваримость и неуместность этого слова — еврей. Пётр был вынужден покориться. Но все-таки он надеялся на то, что кто-нибудь из читателей поймет две следующих фразы:

«Уважение к людям, в поте лица добывающим хлеб свой, было первой истиной, которую предлагалось усвоить детям. Да иначе и не мог воспитывать их глава семьи Лев Моисеевич Куников: с шести лет он остался сиротой и всего в жизни добился трудом, вопреки своему сиротству и законам Российской империи...»

«Мать, Татьяна Абрамовна, была человеком эмоциональным…»

Вот и все. И Пётр Межирицкий, уязвленный тем, что вынужден непонятно почему скрывать правду, надеялся, что эти две фразы прольют свет на непроизносимую национальность героя его книги.

Впрочем, почему непроизносимую? Во всех военкоматах Советского Союза висят плакаты с фотографиями выдающихся Героев Советского Союза, участников Отечественной войны. Под каждой фотографией краткая биография, содержащая национальность Героя. Есть белорусы и таджики, абхазцы и башкиры. Есть на плакате и фотография Цезаря Львовича Куникова. И подпись — русский. Но ведь это подлая фальсификация, цель которой ясна. Фальсификация не частного лица, нет.

С женой и сыном приехали мы в Новороссийск. В большом экскурсионном автобусе поехали осматривать город. Симпатичная девушка-гид со знанием рассказывала о достопримечательностях. А достопримечательности там какие?

Все связано с войной. С почтением говорила она о Куниковском районе, о Куниковке, о Куникове, создателе Малой земли. Я задал ей невинный вопрос:

— Кто он по национальности?

Бедная девушка, как она смутилась!

— Мама у него, кажется, была гречанка…

— Вы ошибаетесь. Мама у него была еврейка, — громко, чтобы могли услышать и в конце автобуса, сказал я, — а зато папа тоже был евреем.

Жена испуганно толкала меня локтем в бок. На могиле Цезаря Львовича я завелся. На памятнике фотография — Куников в морской фуражке с «крабом», с орденом «Отечественной войны» на груди. Ложь! При жизни у Цезаря Львовича не было никаких наград.

Я имел честь знать этого удивительного человека. Однажды он прочитал мне, семнадцатилетнему командиру отделения разведки, свои стихи. Никогда на нем не было ничего парадного. В пилотке или в шапке, в гимнастерке или в ватнике он всегда выглядел элегантным.

Возле могилы Куникова и капитана второго ранга Сипягина собралось несколько сот экскурсантов. Рассказывал о майоре уже другой экскурсовод. И ему я задал все тот же проклятый вопрос о национальности. И здесь в ответ последовала заведомая ложь. Тогда я рассказал о Куникове правду.

Надо отметить, что люди слушали внимательно.

Жена ругала меня. И не без оснований.

В КГБ, уже в Киеве, меня отчитали за сионистское выступление, на что я с невинным непониманием ответил:

— Будь Куников адыгейцем, вы бы обвинили меня в том, что я, не дай Бог, хочу отделить Адыгейскую национальную область от великого Советского Союза?

Адыгейца можно назвать адыгейцем, но еврея евреем — только в том случае, если он сукин сын. Официально этого не говорят. Это делают.

Однажды поздно вечером мне позвонил крупнейший советский ортопед, членкор Академии медицинских наук, профессор Фёдор Родионович Богданов:

— Вы читали сегодня «Комсомольскую правду»?

— Я «Комсомольскую правду» не читаю.

Услышав мой ответ, сын тут же принес газету и сокрушенно прошептал:

— Забыл тебе показать.

Между тем, членкор продолжал:

— Вы знали Доватора?

— Его знала вся страна.

— Нет, лично вы были с ним знакомы?

— Нет.

— Вот послушайте, что тут написано: «Тот, кто видел генерала Доватора в седле, мог подумать, что он донской или кубанский казак».

— Я знаю, что он не казак.

— Слушайте дальше: «А между тем, он был сын белорусского батрака».

Я рассмеялся. На том конце провода продолжали:

— Я этого сына белорусского батрака видел без штанов. Генерал Доватор был моим пациентом.

— Федор Родионович, я знаю и знал, что генерал Доватор был евреем. Для этого вы позвонили мне в половине одиннадцатого ночи?

— Нет, просто мне интересно, зачем это делают?

— Сколько человек знает, что Доватор еврей? Пусть даже десять тысяч. А сколько миллионов читают «Комсомольскую правду»?

Оба мы были уверены, что наш разговор записывается на пленку в КГБ.

При встрече, спустя несколько дней, членкор продолжал возмущаться тем, что еврея Доватора назвали белорусом. Он действительно героический генерал. Москва действительно обязана ему тем, что он защищал ее в самые страшные дни, помнит его, погибшего под Москвой, но неужели так обеднели славяне, что должны пополнять свою славу за счет евреев?

Не знаю, обеднели ли славяне, но евреи не воевали. Эту версию надо прочно внедрить в сознание советских людей.

В 1973 году я был на научной конференции в Белгороде. В один из свободных дней нас повезли на экскурсию в музей битвы на Курской дуге. С экскурсоводом нам явно повезло. Отставной полковник, человек знающий, умный, отличный лектор. По пути к музею он интересно рассказывал о боях, на местности показывал диспозицию частей и соединений, оперировал такими подробностями, которые я слышал впервые, хотя всегда интересовался историей Второй мировой войны. Несколько раз он называл фамилию героического летчика, только в одном бою уничтожившего девять немецких самолетов — Горовéц.

Горовéц — эта фамилия мне ничего не говорила, ничего не напоминала.

Часа через два мы подъехали к музею-памятнику. Сооружение грандиозное!

Мимо артиллерийских позиций по траншее пробираемся в блиндаж и попадаем… в музей. Здорово!

На меня дохнуло войной. Ассоциации. Воспоминания.

Прав Арман Лану:

«Для тех, кто ушел на фронт молодым, война никогда не кончается»…

В музее все, как в музее. Экскурсовод-полковник показал на фотографию на стене: «А это и есть Горовéц, герой-летчик, в одном только бою сбивший девять немецких самолетов». С фотографии на меня смотрели печальные глаза еврейского юноши. Горовéц? Гóровец!

Я обратился к экскурсоводу:

— Простите, но вы неправильно произносите еврейскую фамилию. Гóровец — так ставится ударение.

Экскурсовод густо покраснел, смешался, но тут же ответил:

— Возможно. Я не знал. Большое спасибо.

Знал! Отлично знал! Это было написано на его смущенной физиономии. И замечено было не только мною. Мой коллега, московский профессор, человек отличный, заметил:

— Однако, Ион Лазаревич, вы националист.

— Что вы, Юрий Андреевич! Просто перед моим мысленным взором заглавие одной из статей Ленина — «О национальной гордости великороссов». Помните?

Не Гóровец, а Горовéц. Естественно.

Евреи ведь не воевали!

После войны в Киеве, рядом с Аскольдовой могилой поставили памятники выдающимся воинам и военноначальникам, погибшим в боях за Украину. Был там памятник и подполковнику с типичной еврейской фамилией, именем и отчеством. Потом захоронение перенесли в парк недалеко от Лавры. Рядом с памятником Неизвестному солдату появились надгробные плиты. Но неудобной фамилии подполковника уже не было. Спасибо, что его вовсе не выбросили, а захоронили на Байковом кладбище. Тем более что возле могилы Неизвестному солдату есть надгробная плита с именем Юрия Добжанского.

Но многим ли известно, что Герой Советского Союза Юрий Моисеевич Добжанский, старший лейтенант, славный застенчивый Юра? Многие ли знают, что он был евреем? А зачем это должно быть известно?

Евреи-то ведь не воевали.

За два дня до нашего отъезда в Израиль ко мне пришла попрощаться профессор Киевского университета Александра Алексеевна Андриевская. Она разрешила назвать ее фамилию, сослаться на нее, когда я сообщу в Израиле её рассказ. Она, замечательная русская женщина, уполномочила меня передать то, что она сообщила. С благодарностью делаю это.

— Вам говорит что-нибудь, — спросила она, — имя Александр Ковалев?

— Да, — ответил я. — Если не ошибаюсь, Герой Советского Союза, моряк, совершивший какой-то подвиг на Северном флоте. У меня, кажется, есть марка с его изображением.