— Так точно, товарищ гвардии подполковник, но немцев сопровождала переводчица комендатуры, которую вы прислали с этой группой.
— Надя! — в один голос вскрикнули мы.
— Так точно! Она сказала, что прислана вами для того, чтобы немцам не чинили препятствий на кладбище. А что, товарищ гвардии полковник, разве это не так? — обеспокоенно спросил он.
— Так, да не так, — почесывая голову, неопределенно ответил Андрей Ильич и с сердцем воскликнул: — Вот, значит, куда девалась эта мерзавка!
— Не помните ли вы внешнего вида людей, сопровождавших дрожки? — спросил я старшину.
— Две женщины. Одна — молодая красивая блондинка, лет двадцати, с маленькой родинкой под глазом.
— Левым или правым?
— Не могу знать, в точности не припомню. А вторая — фрау лет сорока с чем-нибудь, худая, с темными глазами. Эта все молчала, отворачивалась от нас и вроде как бы плакала, прикрывая платком лицо, так что хорошо рассмотреть нельзя было.
— Большого или маленького роста? — продолжал я.
— Она сидела на дрожках рядом с гробом, не разобрал роста, — ответил старшина.
— А молодая?
— Эта шла вместе с мужчинами, не плакала, только очень спешила. Хотя спешили они все, а переводчица объяснила, что они торопятся скорее похоронить и засветло вернуться в город.
— Назад, конечно, никто не возвратился?
— Никто! Я в двадцать два часа тридцать минут послал на пост к кладбищу двух бойцов выяснить, почему не вернулась эта группа, и поторопить ее.
— Молодец! Вы сообразительны, старшина. Ну и что же?
— Они еще не вернулись на заставу, когда меня вызвали сюда.
— Что было на подводе, кроме гроба?
— Один чемодан и небольшой баульчик.
Мне понравилась наблюдательность Глебова.
— Как держалась переводчица с вами?
— Спокойно. Немного поговорила о том, о сем. Сказала, что спешит.
По глазам и ответам старшины было видно, что он уже прекрасно разобрался в случившемся.
— Теперь опишите мужчин, их внешность, приметы.
— Лица у всех были тревожные, озабоченные. Ясное дело, хоронить своего родного собрались. Я так это и понял. Один из них хорошо говорил по-русски, у него как раз на руках и был пропуск комендатуры. Остальные молчали. Лица, скажу я, обыкновенные, кроме одного. Лет так сорока немец, с густыми бровями и чуточку хромой на одну… — старшина задумался и сейчас же добавил: — Левую ногу. Тут уж верно могу доложить — на левую ногу припадает.
— Почему вы уверены, что именно на левую?
— Когда они двинулись дальше от заставы, я им вслед смотрел, ну и точно помню, что на левую ногу хромал.
Наблюдательность Глебова положительно восхищала меня.
— Больше вопросов не имею, — сказал я коменданту.
— Что скажете о старшине? Прямо Шерлок Холмс, — улыбнулся Матросов.
— Все, старшина. Возвращайтесь обратно на заставу и следите внимательно за людьми и дорогой.
— Слушаюсь, товарищ гвардии полковник! — поднимаясь со стула, сказал Глебов.
— И вот что, старшина. Из города, как вы уже догадались, сбежала группа весьма опасных немецких шпионов. Вы один из немногих знаете об этом. Не проговоритесь никому, это первое, а второе — помните, что, возможно, сегодня ночью будут еще попытки вырваться отсюда. Будьте начеку, завтра увидимся снова.
Глебов ушел. С минуту мы помолчали. Потом я сказал:
— Андрей Ильич, я думаю взять в свое распоряжение на несколько дней этого старшину.
— Сделайте одолжение. Он пригодится вам.
В комнату вошел сержант и четко доложил:
— Товарищ гвардии полковник, начальник поста сержант Потапов прибыл по вашему приказанию.
Как и можно было предположить, опрошенный нами начальник поста, расположенного невдалеке от кладбища Ангелюс, не добавил ничего нового к тому, что мы уже знали. Единственно, что было ценно в его рассказе, это то, что группа немцев с гробом и переводчицей вошла в южные ворота кладбища и назад не возвратилась. Этот простоватый сержант явно был не чета ушедшему старшине. Его даже не удивило то, что до наступления ночи никто из немцев не вернулся обратно.
— Я думаю, что они или заночевали там в доме смотрителя, или же вернулись в город через северный проход.
Из беседы с ним выяснилось, что кладбище имеет три выхода — на север, запад и юг.
— Поставьте на всякий случай часовых у всех трех ворот. Утром мы приедем к вам, — сказал комендант.
— Уже сделано, товарищ гвардии полковник. Начальник заставы старшина Глебов передал мне об этом приказ, — доложил сержант.
Мы молча переглянулись с комендантом. Сержант удалился.
— Итак, какой у нас план действий? — спросил полковник.
— Думаю, что нам обоим сейчас следует лечь спать, хорошенько выспаться и завтра утром со свежими силами заняться этим делом. Ночью, куда бы мы с вами ни кинулись, мы никого и ничего не найдем, — сказал я.
— Правильно, спать, так спать. Утро вечера мудренее, — согласился комендант, и мы разошлись по своим комнатам.
Однако я был: уверен, что он, как и я, еще долго ворочался в своей постели.
Утром я вызвал к себе Насса.
— У меня к вам небольшое дело. Будьте добры через бургомистра выяснить точно, что за личность русский эмигрант Александр Тулубьев, сколько времени он находится в Шагарте, чем занимался при фашистах, насколько тесно был связан с ними — и вообще, все, что только можно узнать о нем.
— Это тот русский, что приходил вчера к вам? — осведомился Насс.
— Да. Когда сможете дать о нем точные данные?
— Сегодня к двенадцати часам дня. Это не будет поздно?
— Нет, как раз вовремя. А вы убеждены, что данные будут верны? Мне необходимы только точные сведения.
— Разумеется! Все, что я вам доложу, будет основано на проверенных данных. Все русские эмигранты, как и другие иностранцы, зарегистрированы в бургомистрате, о каждом из них собрано подробное досье.
Через час я приехал на кладбище Ангелюс. У входа меня встретили старшина Глебов и смотритель кладбища Крафт, предупрежденный старшиной. Обеспокоенный немец был крайне предупредителен, заглядывал нам в лицо, забегая вперед и подробно рассказывая о кладбище.
— Да, вчера сюда прибыли семь человек с одной русской женщиной, которая от имени коменданта приказала мне приготовить к половине десятого утра могилу у западных ворот. В ней должен быть погребен русский офицер, умерший в госпитале от ран. Она распорядилась рассадить вокруг кипарисовые деревья и кусты роз. Господин комендант может не сомневаться, будет все сделано аккуратно, на совесть, место выбрано лучшее на всем кладбище, и уже заготовлены цветы…
— Где эти люди и русская женщина? — перебил его я.
Смотритель озадаченно посмотрел на меня.
— Они еще засветло выехали обратно в город.
— А гроб?
— Здесь, в сторожке. Русская дама просила никого из немцев не подпускать к нему; она настоятельно подчеркнула, что таково приказание коменданта, — удивленно сказал немец и в беспокойстве спросил: — Извините, но разве я поступил не точно по ее указанию?
— Нет, все верно, — успокоил я смотрителя и, переведя его слова Глебову, сказал: — Пойдем, старшина, поглядим на этот гроб.
Но Глебов не склонен был спешить.
— Здесь какой-то подвох, товарищ гвардии подполковник, — сказал он. — Эта стерва недаром предупредила смотрителя никого из немцев не подпускать к гробу. Вы понимаете, в чем дело?
— Отлично понимаю, старшина, и поэтому не тороплюсь. Нужно сейчас же вызвать сюда саперов и посмотреть, что оставили нам фашисты в этом гробу.
— А зачем нам саперы? Ведь я по образованию радист и электрик, а за войну несколько воинских профессий узнал. Саперное дело, особенно по минной линии, изрядно освоил. А ну, Коврижкин, быстро на заставу! Пусть сюда приедут Пантюхов со щупом и Гриць с миноискателем. Вы разрешите, товарищ гвардии подполковник, ему туда и обратно на вашем мотоцикле слетать?
— Разрешаю, — сказал я и, повернувшись к ничего не понимавшему, обеспокоенному смотрителю, спросил его: — Где тут находится фамильный склеп баронов Фогель фон Гогенштейн?
— Прошу прощения, господин офицер, но семья баронов Фогель фон Гогенштейн своего склепа здесь не имеет и, насколько я знаю, хоронит своих усопших только в Берлине, на кладбище Вест-Крейце, где у них действительно имеется фамильный склеп.
— Я так и думал, — сказал я и перевел Глебову слова смотрителя.
Мне было несказанно обидно, что сбежавшие фашисты так легко и просто обманули меня. Ведь что мне стоило, прежде чем выдать это проклятое разрешение, навести справки у бургомистра или даже вызвать в комендатуру кладбищенского смотрителя и вот так же поговорить с ним!
На дороге послышался треск мотоцикла. С заставы приехали Пантюхов и рядовой Гриць, «наиболее прославленный в части минер», как отрекомендовал его старшина.
Мы двинулись к сторожке, в которой стоял оставленный немцами гроб. Смотритель Крафт, ничего, видимо, не подозревавший, открыв двери сторожки, хотел было взяться за гроб, чтобы помочь вынести его наружу, но я удержал его:
— Не надо. Стойте в стороне, а еще лучше, если не хотите взлететь на воздух, отойдите отсюда подальше.
Крафт побледнел, схватился за сердце и испуганно поспешил вон из сторожки. Глебов и Гриць обошли гроб вокруг, внимательно присматриваясь к нему.
— А ну, раскройте пошире двери, — вдруг сказал Гриць, — и окна тоже, а то свету мало…
Солдаты распахнули двери. Яркий свет ворвался в помещение. Нарядный глазетовый гроб с золотыми цветами и серебряными позументами заиграл в лучах солнца.
— Вишь, дьяволы, сколько цветов да ленточек навезли с собой! — сказал минер, указывая на букеты и венок, лежавшие на дубовой крышке гроба.
Глебов взял в руки миноискатель и, повернувшись ко мне, негромко проговорил:
— Товарищ гвардии подполковник, прошу вас и всех остальных удалиться.
Отойдя в сторону, мы прилегли за каменный памятник и оттуда стали наблюдать за работой Глебова и его друга, знаменитого минера Гриця. Они осторожно походили вокруг гроба, отойдя в сторону, посовещались и снова подошли к нему. На этот раз Глебов, жестикулируя, стал в чем-то убеждать минера, на что тот коротко и эн