– Плохой? – тихо спросил Васил.
– Да! – закричали три помощника, упреждая гнев начальника, который в эти секунды срывал с горла галстук. – Мы ждем в гости… из обкома… люди скажут: и это они называют хорошим медом?! Даже сравнивают с башкирским! Да, Альберт Фаузович?
Тимур зло рассмеялся.
– Чего смеешься? – подступил к нему один из помощников, играя бровями. – Не над собой смеешься?
Видимо, партийный чиновник и Гоголя читал. Очень подлый был этот
Саватеев, по национальности вроде русский, но, угождая начальству, говорил с акцентом. А главное не в этом – сам он был алкаш, второй раз женат, но очень любил читать нотации в сельских клубах о нравственности.
– Я смеюсь, – сказал Тимур, – потому что мед башкирский. Васил его в
Уфе на ярмарке купил.
– Что?! – взъярился Курбанов. – Вы еще обманываете меня?! Думаете, моя жена мед от меда не отличит?!
– Я пошутил, – нахмурился Тимур. – Это наш мед. Но ведь немного лучше прежнего? Вот попробуйте. – И он вынул из бидона и протянул начальству деревянную ложку с золотистым округлым мерцающим комком, который на глазах менял форму и начинал литься в бидон тончайшей – тоньше волоса – струйкой. – Попробуйте!
Курбанов высокомерно подставил палец – палец оплела волшебным узором прозрачная нить.
– Ну? – спрашивал Тимур. – Немного лучше?
То ли Курбанов почувствовал что-то неладное в этой истории (а все люди, даже коммунисты, боялись быть осмеянными), то ли в самом деле понял, что мед хороший, – но буркнул:
– Немного лучше.
Саватеев, однако, не унимался:
– Что за игрушки вы тут разыгрываете?! То башкирский, то не башкирский. Товарищ Курбанов все знает.
– Слушай, пошел ты на хер!.. – вдруг негромко произнес молчавший Васил.
– Что?! – захрипел Саватеев. – Что он мне сказал?
– Он вам сказал, – отвечал на татарском языке Тимур, широко улыбаясь
Курбанову, – что предлагает отведать медовухи, которую мы сделали из этого нового урожая. "Хир" по-татарски – свежий воздух. Идемте под навес, и попробуете.
Трудно сказать, что двигало Курбановым, но с неожиданной улыбкой он кивнул помощникам:
– Попробуйте. Может быть, возьмем для больших гостей.
Думаю, его развеселило объяснение Тимура, что такое "хир".
– Не бойтесь, – продолжал Тимур, – я первый выпью.
Васил вынес из избушки гармонь, заиграл красивую песню "Минзаля", чтобы хотя бы немного смягчить души приезжих, да и себя успокоить.
"Шестерки" начальника приняли в заранее приготовленные чистые эмалированные кружки хмельное пойло, шибавшее медом и дрожжами, и, глянув на товарища Курбанова, отпили.
– Ну как? – спросил он.
Никто из них не знал, как ответить. Похвалить – вдруг начальнику медовуха не понравится. Поругать – опять же неизвестно, что скажет потом Курбанов.
И не смолчал один Саватеев, все же в нем кипела обида, он прекрасно понял, что Тимур и Васил над ним насмеялись. Понял по переглядыванию коллег, по их ухмылкам.
– Я думаю, товарищ Курбанов, это обычная сивуха. Видите, и сам он только глотнул. И братеник совсем не пьет.
– Ему нельзя, – серьезно ответил Тимур. – Лучше я выпью за него. – И допил кружку.
– Еще выпей, – процедил Саватеев. – Может, ты нас отравить хочешь? Я думаю, товарищ Курбанов, этот мед – остатки с прошлого года. А хороший они продают. По моим сведениям, вот этого, – он кивнул на
Васила, – видели у нас в райцентре, покупал в магазине тряпки для женщин. Откуда у колхозника деньги?
Как мне рассказали земляки, далее произошло что-то ужасное. Тимур упал на землю и стал биться в судорогах, поднялась пыль, зазвенели пчелы, отлетела в сторону какая-то плошка. К брату на помощь метнулся Васил и, мигом сообразив, сунул ему между зубов ручку деревянной ложки, которую Тимур тут же – щелчком – перегрыз, как дудочку вермишели…
– Успокойся, дорогой, успокойся… – бормотал Васил. – Он контуженый… успокойся…
Тимур хрипел и выгибался возле ног приезжих.
– Поехали! – скомандовал, морщась и отступая к белой "Волге",
Курбанов. – Они тут разберутся. Алкоголики!..
– Да это провокация! – махнул рукой Саватеев. – Картинку гонят!
И вот этой фразы не смог простить ему Васил.
Отпрыгнув от брата, он цепко ухватил за руки Саватеева:
– Провокация?! – дернул, сорвал того с ног и, раскрутив вокруг себя, как это ныне делают фигуристы друг с другом на льду, швырнул с крутого берега. – Хасрат! (Жалкая тварь!)
Слышно было, как Саватеев шлепнулся в воду и метался там в камышах.
– Как вы смеете?! – завопили помощники.
Васил, не отвечая, задом к ним, склонился над братом. Тот стонал, дергал ногами.
Дождавшись мокрого помощника, гости из райцентра быстро укатили.
Через два часа явилась милиция, Васила арестовали.
– Мне мама писала, посадили и Тимура, – напомнил я новым пасечникам.
– Да. Тут такое дело. – И земляки поведали конец этой истории.
На суд в райцентр, когда судили Васила, явился его брат Тимур.
Его не хотели в зал с портретами и красным знаменем впускать, но он был прилично одет, побрит, спокоен. Сказал:
– Я дам показания.
Кое-кого смутила сумка у него в руках, в ней что-то глухо жужжало.
– Приемник купил, – объяснил Тимур. – Щищас выключу.
И когда начался суд и человек, издевавшийся над Василом, Саватеев, принялся лгать: дескать, Васил, алкоголик, не умеющий владеть собой, напал на него только потому, что он, Саватеев, покритиковал его мед,
– Тимур поднялся с места:
– Земляки! Кто из вас скажет, что у нас мед плохой? Если кто-то скажет, я сто рублей дам… а сам щищас залезу на крышу и прыгну!
В зале зашумели, судья потребовал немедленно вывести из зала гражданина Тимура Салахова.
– Хорошо, я уйду, – сказал Тимур, – но я оставлю моих заместителей.
– И он раскрыл сумку.
Рой пчел – там был именно рой – он, как шаровая фиолетовая молния, выкатился и, поднявшись, грозно гудя, поплыл над всеми. Толпа закричала.
Тимура арестовали. Суд продолжил свою работу через неделю и постановил: по статье "угроза убийства" присудить Васила Салахова к семи годам исправительно-трудовых работ в колонии строгого режима, а его брату дать, как сообщнику, три года.
Их отправили в Сибирь, в поселок Громадск Уярского района
Красноярского края…
Выслушав земляков, я попросил передать женам осужденных мой запоздалый подарок – привезенные для пасечников грубые, как из мрамора, синие американские джинсы.
– Пусть перешлют. Может, там пригодятся.
– Если не отберут милиционеры, – печально ответили мужики. – Хорошо, если обменяют на еду.
Прошло около тридцати лет. Насколько мне известно, Тимур и Васил в родные края из Сибири не вернулись.
Надеюсь, что, если старики сейчас живы, они держат пасеку. У них всегда был настоящий мед. Они были честные люди. Сахаром пчел не кормили. Манной каши для густоты не подмешивали. И конфетной патокой для объема мед не заливали.
Сегодня две трети меда на базарах – подделка.
ИГРА
– Что так согнулся? У тебя что-то за ночь отросло? – хихикнула сестренка, глядя на Антошу, который проковылял, стыдливо сломавшись в поясе, из постели к ванной.
Ужасно смутившись, братик прошипел:
– Д-дура! – и исчез за дверью. И добавил со злостью.. – Мочалка!..
Но это слово он пробормотал, лишь когда закрылся. Он никогда не сказал бы этого в глаза – Антоша обожает свою сестру-красавицу.
А она все равно, конечно, догадалась, что он продолжает за дверью сердиться.
– Да ладно уж!.. – засмеялась во все горло и, утвердив перед собой на столе зеркальце с картонным откидным хвостиком, принялась очень серьезно намазывать кремами и румянами свое юное личико.
Все знали: и мама, и Антошка, и соседи по лестничной площадке, и подруги по школе: у Калабутиных грядет свадьба. Обещал и отец из тайги приехать, где он зарабатывает, валя для китайцев лес.
Жених – классный паренек Сашка Беглов со смеющимися зубами, они у него чуть спутаны спереди, как лапшинки. Говорит быстро, скороговоркой – время экономит. И голова обрита наголо (такая у крутых мальчишек нынче мода). Он с серебряной медалью окончил школу, и через год его должны взять в армию. Только не должны бы взять – он один у своей матери. Отца-то у него нет. А если Сашка женится да еще ребенка родит, то в армию не возьмут долго. Говорят, до 27 лет.
Вот у соседей дылда Никитка – уже года три бегает от армии… то в деревню к бабушке укатит на попутных машинах, нацепив для маскировки темные очки, то в больницу его родители положат, а недавно он еще и справку купил, что гомосексуалист. Теперь уж точно не возьмут, а если и возьмут, то отправят с такими же что-нибудь строить. Только что он построит, вялый, хилый, с красными губами, под два метра росту?..
А Сашка – мужчина. Ходит – как железный – цок-цок. И не оглядывается при этом, а попробуй сзади прыгни на него – схватит за уши и через себя перебросит. Был такой случай в школе…
А сейчас – жениться ему самое время. И есть на что жить – он "мастер золотые руки", так говорят взрослые. Любую машину починит, любой ремонт осилит.
Ходит с железным кейсом в руке. Антоша несколько раз поднимал этот кейс – ой, тяжеленный, будто ведро с водой. Там внутри – инструмент.
Когда Сашка набирает код замка и откидывает крышку, Антоша жмурится
– здесь всё так сверкает. И молоточки разного размера в ряд, и отвертки разного размера, и плоскогубцы, и ножницы… чего только нет! И все они прижаты с боков особыми губами – часть к нижней половине кейса, часть к верхней, и не выпадают, даже если потрясти…
Сашка недавно купил мотоцикл "Хонда", носится вихрем по городу, зарабатывает на свадьбу да на подарки будущей жене и ее родителям.
– Сань, у нас труба гудит…
– Уговорим!
– Сашка, нам бы дверь железную…
– Чтобы куда открывалась? В светлое будущее?