Да, как цинично отметил шантажист, это вернее лотереи.
Версий о том, кто стоял за письмами, было немного. Не следовало исключать возможности, что здесь замешан кто-то еще, но все же наш интерес сосредоточился на самом мастере Газуке.
Экспертиза в Институте криминалистики точно определила марку пишущей машинки, на которой шантажист печатал свои письма, — «Олимпия», а также ее отличительные особенности, в частности деформированные буквы «р» и «у». Мы принялись искать эту машинку на предприятии «Реагена», прежде всего в тех службах, куда имел доступ Газука. Предстояло проверить семнадцать машинок. Искомая машинка оказалась шестнадцатой. Это была «Олимпия» с инвентарным номером 5411–9088. На ней шантажист напечатал тринадцать писем, адресованных Газуке.
Вы, наверно, думаете, что письмо, полученное Бурдовой, имело тот же «почерк»? Нет, «почерк» был иной. Однако у нас уже имелись образцы шрифтов семнадцати машинок, мы начали искать среди них, а кто ищет, тот всегда найдет. Мы по крайней мере нашли. Письмо, полученное Бурдовой, было напечатано на «Ундервуде», номер 1-861658-5. К обеим машинкам красавец мастер доступ имел! Значило ли это, что письма писал он?
Пригласили его на допрос, и он признался.
— Да, — сказал он тихо, будто научился этому у пани Бурдовой, — На первом допросе я сознательно лгал. Просто не знал, как вернуть Карле ее долг. В позапрошлом году перед Рождеством я решил порвать с ней, но сделать это так, чтобы не надо было сразу возвращать деньги. Я написал сам себе шантажирующее письмо, потом второе, третье и так далее. И все искал пути, как дать знать Карле, что меня шантажируют. В записную книжку, куда я всегда записывал даты наших встреч, я вписал денежные суммы и стал класть книжку на видное место в ожидании, что Карла заметит ее. Когда это произошло, она засомневалась, не трюк ли это с моей стороны, но все же поверила… и стала выплачивать за меня в семейную кассу мой долг. Я продолжал с ней встречаться, так как боялся, что она перестанет выплачивать деньги, если порву с ней. Наконец она дала мне расписку в том, что долг весь выплачен. После этого несколько раз спрашивала меня, продолжают ли приходить шантажирующие письма. Я отвечал, что нет, через какое-то время она снова спрашивала. Мне стало ясно: она уже не верит мне, подозревает, что я все выдумал. Что мне было делать, чтобы рассеять ее сомнения? Решил написать шантажирующее письмо и ей: тогда она поверит, что действительно есть кто-то третий, кто б нас знает.
— В письме говорилось о часах, паи Газука?
— Да. Я знал от нее, что дома у них пропали швейцарские часы. Мне подумалось, письмо должно быть конкретным, чтобы Карла поверила, что меня и в самом деле шантажировали. Но деньги в коридоре у склада я не собирался присваивать.
— Неужели? Но ведь она должна была принести в точно указанное место определенную сумму.
— Я подумал, что она вряд ли принесет. Знаю ее характер. Мы как-то обсуждали, как бы она поступила, если бы ей пришло такое письмо. И она сказала: даже если бы небеса разверзлись, я бы не позволила себя шантажировать. Никаких денег от нее мне уже не надо. Мне хотелось только, чтобы она поверила в существование шантажиста и оставила меня в покое. Она мне надоела; я жалею, что вступил с ней в связь. Отвязаться от нее — вот единственный смысл этого шантажирующего письма. Кроме того, в моих действиях нет ничего противозаконного.
Значит, ничего противозаконного. Писать самому себе шантажирующие письма — не наказуемо. Письмо пани Бурдовой писалось не с целью шантажа, автор его не собирался брать деньги. Хотя мы знали, почему он не явился за деньгами. Преступника уличить не удалось, дело переходило из разряда уголовных в разряд гражданских дел. Однако пусть не шантаж, но мошенничество-то ведь было! Но попробуйте это доказать, когда вашим соперником (вместо того чтобы быть союзником) является влюбленная женщина.
Я листал дело и не мог избавиться от ощущения, что из него не все еще выжато. Есть тут мошенничество, есть основание подозревать шантаж! Поэтому засунул дело в специальный выдвижной ящик, чтобы на досуге снова все перечитать.
Потом много раз возвращался к нему, и мне все яснее становилось, какое же это, в сущности, свинство. Газука выманил у Бурдовой несколько тысяч крон. Она давала ему деньги, делала подарки и еще защищала его, хотя он ее уже бросил. Письмо, адресованное Бурдовой, я прочел раз двадцать. И вдруг меня осенило. Номер потерявшихся часов! Я знал его наизусть.
Пришлось пуститься в трудное странствование по пражским часовщикам. Другого выхода не было. Гарантийный талон к часам отсутствовал: то ли муж Бурдовой не получил его, то ли потерял. Следовательно, отсутствовала возможность проверить, является ли указанный в письме номер действительно номером потерявшихся часов или Газука выдумал его. Я все меньше верил, что номер выдуман. А если не выдуман, то откуда он известен Газуке?
Набегался ужасно. Часы марки «DОХА» до войны у нас имели широкое распространение. После войны, однако, они стал» слишком дорогими для нашего рынка: покупая часы, приходилось переплачивать сотни две только за высокую репутацию этой марки. Поэтому пражане покупали другие, столь же хорошие, но более дешевые.
Носился я по Праге, как почтальон перед Рождеством. Нигде ничего, только плечами поводили. Наконец напал на пожилого человека с очками на носу, который кивнул: «Да, пан инспектор, тыкая система существует, я ее помню, И номер часов этой системе соответствует».
И снова тупик! Хорошо; система существует и номер ей соответствует, но как уличить Газуку? Соответствия номера и системы слишком мало для этого, А часов нет, гарантийного талона тоже.
Я бродил по улицам как заблудшая овца. Наконец зашел в кафе и заказал стакан вина. Сидел в окружении влюбленных парочек и повторял в уме номер часов. Вид у меня, наверное, был тот еще, но влюбленные, к счастью, замечают только друг друга. «Чем мне уличить этого Газуку?» И тут меня осенило: да вот чем — опечаткой.
Представьте себе: я печатаю на машинке шантажирующее письмо. Пани, у меня ваши часы, можете получить их обратно. Их номер такой-то. Какой? Откуда я знаю! Могу выдумать любой. Чтобы при этом он совпал с системой нумерации часов марки «DОХА» — почти невероятно, но все же допустим, что совпал. Только, если вы этот номер выдумали, вам неважно стоит посредине цифра пять или один, не так ли? Но в нашем письме автор вернул каретку назад и единицу перебил на пятерку! Значит, он хотел быть точным. Вывод простой: когда он печатал, часы лежали у него перед глазами.,
Я попросил снова вызвать Газуку. Он пришел как на свадьбу — думал, речь пойдет о каких-то. формальностях. Ведь он признался, что написал письмо, и сказал, что это единственный совершенный им проступок. Это была милая встреча двух мужчин, каждый из которых имел свои основания быть довольным.
Я ознакомил его с теми правами, которые имеет допрашиваемый. Он радостно кивнул — уже знал эту считалку. Даже не очень слушал, что я ему говорю.
— Речь идет о тех часах, — приступил я к главному. — Значит, вы их никогда не видели?
Газука слегка запнулся. Предыдущие допросы велись на широкие темы, касались психологии, морали… А сейчас его в упор спрашивают о часах.
— Нет, — ответил он учтиво. Ведь это был очень вежливый человек с изысканными манерами, которые менялись, только когда речь заходила о пани Бурдовой.
— И номер часов в письме вы выдумали?
— Да.
Следователь иногда должен быть актером. Я вел себя так, будто ни о чем не ведал.
— Значит, получать от пани Бурдовой деньги вы не собирались?
— Нет. Все это я затеял только для того, чтобы она от меня отвязалась.
— Итак, в письме вы указали номер произвольно?
— Да.
— У вас гениальные задатки, пан Газука! Прямо-таки находка для парапсихологов. Дело в том, что в письме вы указали номер, идеально соответствующий системе нумерации часов данной швейцарской марки. Расскажите, как вам это удалось, если, по вашим словам, вы только слышали о тех часах от пани Бурдовой, никогда их в глаза не видели и в руках не держали?
Парень начал потеть. Видно было, что разговор ему неприятен. Он собрал все свое мужество.
— Почему же такое совпадение невозможно? Случайное — вполне возможно.
Черта с два случайное! И тогда я сказал, глядя прямо в его рассеянные глаза, которые так очаровали пани Карлу:
— Допустим. Такой случай может быть один из десяти миллионов. Но допустим. Но как вы объясните перебивку цифры?
— Какую перебивку?
— Вот здесь. Взгляните, пожалуйста. Давайте представим себе: вот вы сидите и печатаете в письме первый пришедший вам на ум номер. Это 764831, последняя цифра единица. Вы печатаете ее и сразу замечаете, что на часах, которые лежат перед вами, другая цифра — пятерка, вы ошиблись. Возвращаете каретку назад и перебиваете единичку на пятерку. Зачем? Разве человек, который печатает произвольное число, сделает это? Это сделает лишь человек, у которого перед глазами часы и он хочет воспроизвести их номер в точности.
Реакция Газуки была неожиданной.
— Часы у меня, — выпалил он.
Быстро, как безрассудный шахматист, он начал комбинировать бессмысленные ходы, с помощью которых надеялся избежать наказания. Увяз пока только коготок, но и птичку мы не упустили. Часы нашли под балкой сарая около дома, где он жил. Их номер совпал с номером, указанным в шантажирующем письме. Если бы влюбленная женщина не предупредила его о нашей ловушке… Ключи из сумки Карлы Бурдовой украл, конечно, он. Знал, что его поклонница пойдет с сослуживицей в магазин и квартира будет пустой, пока не придет муж. Войдя в кухню, он увидел на буфете часы, взял их й ушел. Ключи выбросил во Влтаву. Планировал ли он уже тогда написать шантажирующее письмо? Видимо, да, иначе не ограничился бы только часами.
Так что налицо были мошенничество, воровство и шантаж. До сих пор мороз по коже идет, когда вспомню, что достаточно было не заметить опечатку…