- Кружку на двоих! - заказал он.
- Хоть и на троих, - лениво буркнул торговец, вытирая платком красное лицо.
- Пей, - сказал Сережа, отметив пальцем середину кружки. - Пей до сих пор.
Левка, закрыв глаза, медленно потянул холодную жидкость.
- Пенки оставь, - забеспокоился Сережа.
Низенькая старушка в черном платке подошла к ним сбоку и с любопытством оглядела обоих.
- Не то я обозналась, ребятки, не то нет? - громко сказала она.
Сережа оторопело глянул на нее и с размаху толкнул товарища:
- Смотри!
У Левки цокнули зубы и на шею плеснул квас.
- Эх! - рявкнул он, растопырив руки. - Сережка! Она! Она!
- Бабушка, это вы? - задыхаясь, спросил Сережа.
Старушка закивала головой:
- Ну да, ну да...
Левка подпрыгнул и, размахивая кружкой, заорал во все горло:
- Старушечка! Миленькая!
Продавец, перегнувшись через прилавок, дернул его за трусики:
- Кружку верните, гражданин!
Левка, не глядя, сунул ему пустую кружку.
Сережа почесал затылок и облизнул сухие губы.
- Бабушка, бежим к вам домой! Сколько километров? Четыре, пять? подхватывая старушку под руки, захлебывался Левка.
- Стой, стой! Батюшки мои, очумел ты, что ли? - отбивалась она.
- Пойдем, пойдем, бабунечка! - Левка на ходу чмокнул старушку в сухую щеку.
- Ишь как бабушку свою любят ребята! - расплылась в улыбке молочница. - Поглядеть любо!
- Затормошили совсем, - покачал головой какой-то старик.
- Напрямик! - орал Левка, расталкивая прохожих. - Жарь, бабушка!
- Голубчики, голубчики, весь народ повалили кругом себя!.. Лешие этакие! - сердилась старушка.
У ворот рынка она уперлась ногами в землю и тоненько закричала:
- Да чего вам от меня надобно-то?
- Котика рыжего, бабушка! Помните, мы отдали вам вечером на улице.
- Сестренка плачет по нем, исхудала, как спичка, - затянул Левка.
- Ишь ты... Назад, значит, взять хотите?
- Назад! Сейчас же назад!
- Вот-вот... Ну так бы и сказали, а то разорвали было на части.
- Да жив ли он еще, котик рыжий? - испуганно спросил Сережа.
Старушка вынула сложенный вчетверо платочек, обтерла лицо и, не спеша, засеменила по тротуару.
- Жив или нет? - простонал Левка.
- А с чего ему помирать-то? Толстый такой котище... И то правда, забирайте вы его лучше - бестолковый, страсть! Только и лазит по всей квартире, по всем углам нюхает...
- Пускай нюхает! Бежим, бабушка!
Старушка высвободила руку из Левкиных пальцев.
- Убери клещи-то! Такой и кот твой надоедный, как ты. Утром орет и ночью встанет орет. Совсем не нравится он мне. Уж я его дочке отдала.
- Как дочке? Какой еще там дочке? Раз, два, три, четыре...
- Насовсем? - ахнул Сережа.
- Зачем насовсем?! На подержание.
- Да где она живет хоть?
- Дочка-то? В Москве. Где же ей жить, там у ней детки...
- Адрес давайте! - сказал Левка, сжимая зубы.
- Какой адрес? Одна-то я не езжу туда. Город шумный... Покойник зять, бывало, и на метре прокатит...
Сережа махнул рукой:
- Пропал Мурлышка!
- Ну нет! - закипел Левка. - Я и в Москву поеду, и с покойником на метро прокачусь. Как щепка высохну, а достану этого кота!
- Да чего его доставать-то? - вдруг сказала старушка. - Привезла его вчерась дочка. Вот домик-то мой. Заходите, гостями будете!
Она круто свернула к маленькому крылечку, зазвенела ключами и погрозила пальцем в окно:
- Сиди, сиди, рыжий! Чего выставился? Стекло продавишь, настойчивый какой...
Левка прыгнул в палисадник, уцепился обеими руками за раму и прижался носом к окну:
- Мурлышка! Усатенький...
- Ухо, ухо, смотри! - взвизгивал Сережа.
Через минуту Левка торжественно шагал по улице.
Рыжий кот острыми когтями царапал ему шею. Сережа, весело подпрыгивая, говорил:
- Отделает он тебя здорово! Да ладно, терпи уж!
- Только б не упустить теперь, - пыхтел Левка.
* * *
Марья Павловна сняла с подоконника блюдце, вылила из него посиневшее молоко и, стоя посреди комнаты, прислушалась. Дверь широко распахнулась.
- Вот! - крикнул Левка, разжимая руки.
Рыжий пушистый ком сорвался с его груди и, взметнув хвостом, прыгнул на руки своей хозяйке. Блюдце с радостным звоном скользнуло на пол.
- Роднушка моя!.. Да как же это?..
Сережа шлепнул Левку по спине. Оба выкатились за дверь и с визгом упали в траву.
В буйной мальчишеской радости они тузили друг друга под бока:
- Нашелся-таки!.. Нашелся! Усатый-полосатый!
* * *
На зеленой аллее рассыпалась барабанная дробь. В белых панамках, с рюкзаками за спиной весело шагали пионеры. По боковым дорожкам, растроганные и умиленные, торопились за ними родители. Левка выбился из строя, подпрыгнул и замахал рукой Сереже.
- Смотри, кто стоит!
У зеленой калитки, заслонив от солнца глаза сухонькой ладонью, Марья Павловна искала кого-то в строю. Большой рыжий кот, вывернув наизнанку ухо, сидел на заборе.
- Марья Павловна! До свиданья!
Левка горячей щекой прижался к забору.
- Мурлышечка, до свиданья!
Сережа погладил кончик пушистого хвоста.
БАБКА
Бабка была тучная, широкая, с мягким, певучим голосом. В старой вязаной кофте, с подоткнутой за пояс юбкой расхаживала она по комнатам, неожиданно появляясь перед глазами как большая тень.
- Всю квартиру собой заполонила!.. - ворчал Борькин отец.
А мать робко возражала ему:
- Старый человек... Куда же ей деться?
- Зажилась на свете... - вздыхал отец. - В инвалидном доме ей место вот где!
Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.
* * *
Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь:
- Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку...
Подходила к Борьке:
- Вставай, батюшка мой, в школу пора!
- Зачем? - сонным голосом спрашивал Борька.
- В школу зачем? Темный человек глух и нем - вот зачем!
Борька прятал голову под одеяло:
- Иди ты, бабка...
- Я-то пойду, да мне не к спеху, а вот тебе к спеху.
- Мама! - кричал Борька. - Чего она тут гудит над ухом, как шмель?
- Боря, вставай! - стучал в стенку отец. - А вы, мать, отойдите от него, не надоедайте с утра.
Но бабка не уходила. Она натягивала на Борьку чулки, фуфайку. Грузным телом колыхалась перед его кроватью, мягко шлепала туфлями по комнатам, гремела тазом и все что-то приговаривала.
В сенях отец шаркал веником.
- А куда вы, мать, галоши дели? Каждый раз во все углы тыкаешься из-за них!
Бабка торопилась к нему на помощь.
- Да вот они, Петруша, на самом виду. Вчерась уж очень грязны были, я их обмыла и поставила.
Отец хлопал дверью. За ним торопливо выбегал Борька. На лестнице бабка совала ему в сумку яблоко или конфету, а в карман чистый носовой платок.
- Да ну тебя! - отмахивался Борька. - Раньше не могла дать! Опоздаю вот...
Потом уходила на работу мать. Она оставляла бабке продукты и уговаривала ее не тратить лишнего:
- Поэкономней, мама. Петя и так сердится: у него ведь четыре рта на шее.
- Чей род - того и рот, - вздыхала бабка.
- Да я не о вас говорю! - смягчалась дочь. - Вообще расходы большие... Поаккуратнее, мама, с жирами. Боре пожирней, Пете пожирней...
Потом сыпались на бабку другие наставления. Бабка принимала их молча, без возражений.
Когда дочь уходила, она начинала хозяйничать. Чистила, мыла, варила, потом вынимала из сундука спицы и вязала. Спицы двигались в бабкиных пальцах то быстро, то медленно - по ходу ее мыслей. Иногда совсем останавливались, падали на колени, и бабка качала головой:
- Так-то, голубчики мои... Не просто, не просто жить на свете!
Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стул сумку с книгами и кричал:
- Бабка, поесть!
Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила, как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах.
Бабка слушала его любовно, с большим вниманием, приговаривая:
- Все хорошо, Борюшка: и плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает.
Иногда Борька жаловался на родителей:
- Обещал отец портфель. Все пятиклассники с портфелями ходят!
Бабка обещала поговорить с матерью и выговаривала Борьке портфель.
Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку:
- Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?
- Ела, ела, - кивала головой бабка. - Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава.
Потом вдруг, глядя на Борьку выцветшими глазами, долго жевала она беззубым ртом какие-то слова. Щеки ее покрывались рябью, и голос понижался до шепота:
- Вырастешь, Борюшка, не бросай мать, заботься о матери. Старое что малое. В старину говаривали: трудней всего три вещи в жизни - богу молиться, долги платить да родителей кормить. Так-то, Борюшка, голубчик!
- Я мать не брошу. Это в старину, может, такие люди были, а я не такой!
- Вот и хорошо, Борюшка! Будешь поить-кормить да подавать с ласкою? А уж бабка твоя на это с того света радоваться будет.
- Ладно. Только мертвой не приходи, - говорил Борька.
После Обеда, если Борька оставался дома, бабка подавала ему газету и, присаживаясь рядом, просила:
- Почитай что-нибудь из газеты, Борюшка: кто живет, а кто мается на белом свете.
- "Почитай"! - ворчал Борька. - Сама не маленькая!
- Да что ж, коли не умею я.
Борька засовывал руки в карманы и становился похожим на отца.