Восемь пар волов тащат двухлемешный плуг. За плугом пахарь, а рядом с волами два погонщика. Тихо тащится плуг, не торопясь идут волы. Погонщики все время хлещут длинными кнутами — волы только изредка обмахиваются хвостами, но шагу не прибавляют, а там, на горизонте, такие же волы тащат такой же плуг, а над полем трепещет-заливается жаворонок и кругами плавает в лазури степной орел. Вон там, далеко-далеко, по всходам пшеницы идут две дрофы. Остановились, зорко смотрят на меня и неторопливо уходят. Ну и осторожная птица. Сколько раз мы с Анатолием пытались подойти к ним — нет, не подпустят!
Прошу конюха заседлать Черепанчика. Черепанчик — небольшая киргизская лошадка, когда-то ходившая под борзятником. Черепанчик не покойного нрава, злой, но очень резвый. Он имеет привычку прижимать к забору или к дереву ногу всадника, так сказать, стереть с себя седока. Еду на нем пострелять зайцев. В мелких зарослях дикой вишни — зайцев как в мешке, так и скачут во все стороны. Убил двух русаков и перекинул их через седло. Лошадь привязал к деревцу на краю оврага, а сам стал подкрадываться к маленькому озерку в надежде подсмотреть утку. Оглянулся и ахнул. Мой конь бьет задом и кружит вокруг дерева, зайцы мотаются и бьют его по бокам. Бегу к нему что есть мочи. Гляжу, свалился мой конь в овраг и повис на поводьях. Подбегаю — лежит, глаза вытаращил и на зайцев косится. Отвязываю повод. Вскочил на ноги. Даю ему понюхать русаков и стараюсь пристыдить его: «Трус ты несчастный, зайца испугался, а еще охотничья лошадь! За лисами, за волками скакал, а зайца испугался!» Стоит слушает — и как будто на морде конфуз. Так на уток и не пришлось поохотиться.
МЕЧТЫ
Над нами темный купол неба. На нем начинают зажигаться звезды. Вот одна зажглась, вот другая, третья.
— Смотри, Зося, как падают звезды. Зажжется и упадет.
— А вон там, далеко-далеко, что-то светится — это, верно, звездочка упала и догорает?
— Нет, это не звездочка, это горит костер из соломы — там гудит молотилка, там идет молотьба. День и ночь молотьба. А вон в стороне огоньки — это усадьба. Как она далеко! Там ждут нас наши друзья. Чуть видны два освещенных окна — это окна столовой. Там сейчас все сидят за столом, смотрят на часы, переглядываются. Вера Васильевна, язвительно улыбаясь, говорит: «Как это невежливо! И неприлично! Уже давно ночь, а они где-то пропадают!» Ну и будет нам нагоняй! Знаешь, Зося, нам все же пора идти домой. Смотри, уже все небо в звездах.
И правда, весь громадный купол усеян звездами. Они мигают холодным голубоватым светом, а в степи с ними перекликаются наши теплые, земные огоньки. Это все костры хлеборобов. Там лошадьми молотят горох, там — цепами пшеницу, там вокруг костра сидят пастухи и варят кулеш. Степь полна жизни.
— Зося, ты не озябла?
— Нет, нет, с тобой мне так тепло, так хорошо, мне никуда отсюда не хочется идти…
Мы сидим высоко над степью на омете соломы. Омет огромный, как дом. А кругом бескрайняя степь. Купол неба накрыл эту ширь. Сколько воздуха! Дыши полной грудью!
Зося сидит рядом, прижавшись ко мне, и смотрит на меня большими серыми глазами.
Она вся — любовь, вся — преданность. Она мечтает. Она счастлива.
— Милый, ведь мы поедем в Париж? Ты будешь учиться у самых больших художников — у Ренуара, у Мане. Мы будем жить на Монмартре. Да, будем? У меня есть деньги — три тысячи. Нам хватит. О как я буду счастлива!
Зося мечтает. Перед нею улицы Парижа, мастерская на Монмартре, парижские газеты со статьями о знаменитом русском художнике. Она видит мою растущую славу и себя рядом со мной, всегда рядом, всегда близко.
Мечтай, Зося! Пусть мечты не сбываются, пусть приходит разочарование. Пусть. Но мечты дают иллюзию счастья, мечты украшают жизнь. Скучна и сурова жизнь без мечты. Жестоки и грубы ее насмешки. Мечтай, Зося! Строй воздушные замки, украшай жизнь! А быть может, ты права и твое любящее сердце угадало верный путь. Путь к счастью. Но…
— Знаешь, Зося, пойдем не домой, а вон туда, далеко-далеко. К тому огоньку, где гудит молотилка, где работают люди, где жизнь, суровая жизнь.
И мы идем, долго идем из царства мечты к этой суровой жизни. Все ярче горит огонь, все слышней шум молотьбы, голоса людей. Перед нами горит громадный костер из соломы, все освещая колеблющимся светом, мелькают лошади, люди, мелькнут и потонут во мраке, и вот уже мелькают другие лошади, другие люди. Давай, давай! Молотилка не ждет!
Подавальщик ловко, расстелив сноп, сует его в оскаленную пасть машины. Стучат зубы, грызут колосья. Давай, давай! Бегом подают люди, рысью подвозят снопы.
Вся трясется от жадности молотилка и глотает, глотает снопы без числа, без счета. Давай, давай!
Мякина и пыль облаками летят от машины. Все лица, волосы, бороды в пыли, в мякине, мелькают грабли, вилы… мелькнет в воздухе сноп или охапка соломы. Скорей, скорей!
В костер все время подбрасывают солому. Ярко горит костер, а над ним черное небо. Мы стоим смотрим. Работа такая дружная, горячая — невольно тянет принять в ней участие: таскать солому, подгребать граблями, совать снопы в ненасытную пасть молотилки.
Но мы это не умеем и только смотрим с интересом и сочувствием.
Над нами черная беспредельная вышина. И вдруг мы услыхали какие-то музыкальные звуки. С черного неба они неслись к нам. «Клинь, клинь, клинь!» Над нами летят большие розовые птицы. Розовые птицы с длинными шеями.
— Лебеди, лебеди! — шепчет Зося.
Лебеди влетели в освещенное костром пространство и, плавно махая крыльями, сделали широкий круг и растаяли в черном небе. И вдруг опять появились, пролетели мягко над самым костром и закричали: «Клинь, клинь!» — как бы прощаясь с нами.
И вот их уж нет. И даже не верится, что они были. Это было так сказочно прекрасно, так поэтично, что мы замерли в восторге. Кое-кто из работающих чувашей тоже внимательно посмотрел на лебедей. Они улетели, эти дивные птицы, эти розовые мечты, мелькнули на мрачном фоне жизни и исчезли. И нет их!
Но осталась в душе какая-то радость, какая-то надежда, и она будет светить, она не пропадет.
НОЧЬ В СТЕПИ
«Ну что хорошего, спать тут в четырех стенах, да еще с закрытыми от мух окнами. Там, в степи, нет ни одной мушки, легкий ветерок ласкается к вам, а взглянешь вверх, там не потолок, а весь усеянный звездами купол неба. Смотришь — и оторваться не можешь. Вот звездочка не удержалась на высоте и покатилась. За нее страшно — ударится о землю — ушибется. Но до земли она почему-то не долетает».
Незаметно подкрадется сон, и утром встаешь бодрый, отдохнувший.
Там, в степи, около омета, мы устроили себе из соломы уютные спаленки. И мягко, и пахнет так чудно свежей соломой. В ногах у нас спят собаки — Бойка и Тузик.
«Мы уступим вам свои спаленки, а сами переберемся на другую сторону омета. Послушайтесь нас, забирайте подушки и одеяла и пойдемте в степь к нашему омету». Так я и Анатолий уговаривали его сестер и гостящую у нас Зосю ночевать на свежем воздухе, в степи. В конце концов уговорили.
С истинно рыцарским самоотвержением мы перенесли их постельные принадлежности и отдали им наши уютные, любимые гнездышки из соломы. Нам очень хотелось, чтобы они от спанья в степи получили бы такое же удовольствие, какое получаем мы. Наконец устроились, улеглись. Лежим и смотрим в сияющий звездами купол неба. «Ну как? Ведь хорошо?» — «Очень хорошо…» — слышим мы довольно неуверенный ответ. И тут вся степь вдруг ярко осветилась, и над нашими головами, плавно прочертив огненную дугу до самого горизонта, проплыл метеор. Мы вскочили и успели обежать кругом наш омет, чтобы увидеть, как он погас у самой земли. Через несколько секунд мы услышали как будто отдаленный пушечный выстрел. Это великолепное зрелище не было запланировано в нашей программе, и мы были в восторге.
«Ну, что вы скажете? — кричали мы. — Могли бы вы увидеть такую красоту в вашей комнате? Ведь такой метеор можно увидеть не больше одного раза в жизни!»
Мы долго переговаривались через омет, пока наконец успокоились и уснули.
«Толя! Толя! — слышим сквозь сон отчаянный крик Екатерины Осиповны. — Толя! К нам подходят коровы!»
Можно подумать, что к ним подходят тигры. Прошлую ночь к нам тоже подходили коровы и долго, вдумчиво смотрели на нас. Мы же не кричали отчаянными голосами, а спокойно лежали и спали. Делать нечего — надо прогнать этих непрошеных гостей.
Прогнали коров и наконец уснули. Проснулись, когда вся степь сверкала росой и через наш омет летели из грачиной рощи дикие голуби. Они летели на гороховые поля. Стая за стаей. «Смотри, как низко летят! Эх, забыли ружья. Настреляли бы на завтрак».
«Вставать пора!» — кричим мы нашим дамам. Молчание… Вот что значит на свежем воздухе — спят как сурки. Обошли омет, осторожно заглянули на наших дам… Никаких признаков жизни не заметно… Наши гнездышки из соломы были пусты. «Не понимаю… — сказал Толя. — Куда они делись?!»
Каково же было наше удивление и даже огорчение, когда мы увидели за утренним чаем их усталые, измученные бессонной ночью лица.
«Мы всю ночь не спали… Солома полна мышами. Мы не понимаем, как вы можете спать, когда под головой шуршат в соломе мыши?..»
Мы этого не учли. Мы, признаться, не обратили никакого внимания, что где-то там шуршат мыши. Ну а женщины — даже очень храбрые женщины, которые не побоятся спасти ребенка от бешеной собаки или остановить понесшую лошадь, — женщины боятся, панически боятся мышей, летучих мышей, сороконожек, ночных бабочек.
Так кончилась эта дивная ночь в степи… Больше мы уже не расхваливали все прелести ночевки на свежем воздухе. Было ясно, что ни звездный купол неба, ни ласковый ветерок, ни ароматы степи, ни голосок совки-сплюшки не могут заворожить, завуалировать ужас перед мышами.
Ну что же… Пока была теплая сухая погода, мы с Анатолием спали в наших соломенных гнездышках, спали, не обращая внимания на мышей.