Обладая завидным аппетитом, он быстро рос. Скоро покрылся гладкими блестящими перьями, и только кое-где оставались еще детские, белые пушинки. А какой он стал ручной, какой ласковый! Как терся он головой о мою руку, как любил, чтобы я тихонько почесывал ему затылок. У чеглочка отросли крылья, и он уже мог делать небольшие перелеты по комнате. Однажды, увидев покатившийся клубок шерсти, он спрыгнул со спинки стула и погнался за ним. В несколько прыжков он догнал клубок, вцепился в него длинными острыми когтями, потом отшвырнул и опять вцепился и снова дал клубку докатиться до шкафа. Прыжок с помощью крыльев, клубок летит вверх и быстро катится под кровать. Соколенка это не смущает — он догоняет свою добычу под кроватью. Перехватывая из лапы в лапу, падает на спину, подбрасывает клубок и вдруг с добычей в когтях взлетает на спинку стула. Глаза его сияют, движения быстры и ловки. Он снова бросил клубок и стал гоняться за ним. Эта игра с клубком была так похожа на игру котенка. Те же гибкие кошачьи повороты, те же ловкие хватки, и это понятно… Ведь они товарищи по охоте. И кошки, и чеглоки ловят мышей и мелких птичек, а ведь для того, чтобы поймать этих быстрых, увертливых созданий, нужна быстрота и ловкость. Я скатал из тряпки шарик, привязал его на длинную нитку и перед кормежкой играл с соколиком в «кошки-мышки». Эта игра доставляла нам обоим большое удовольствие. Птица, а играет как котенок, и я назвал его крылатым котенком. После игры я давал ему воробья, или мышь, или кусок мяса. Соколик, поев, садился на спинку стула и дремал, прищурив свои чудные соколиные очи.
Каждый день я выносил его за ограду сада, сажал на забор, а сам отходил на несколько шагов в степь и звал его: «Чеглик! Чеглик!» Чеглик подлетал и садился мне на плечо или на руку. Я давал ему воробья. С каждым днем я отходил все дальше. Соколик стал прилетать ко мне на зов на очень большое расстояние, на сотни шагов. Соколик стал улетать куда-то в степь и самостоятельно охотиться, прилетая один-два раза в день за кормом, который он съедал у меня на руке, и опять улетал. Я проследил его полет и убедился, что он летит прямиком к березовой роще, где я когда-то нашел его выпавшим из гнезда, беспомощным и голодным.
Теперь мой чеглок стал совсем взрослым красавцем, сильным и ловким охотником.
Прилеты его стали все реже и реже — через день, через два, а вскоре и совсем прекратились. Чеглочок, мой любимый крылатый котенок, занял в природе свое место и без моей помощи стал бороться за жизнь.
Пожелаем ему успеха в охоте и счастья в жизни.
СУРОК
Мне подарили сурка, толстого, неуклюжего. На его родине, в степях, он зовется байбаком, за его удивительную способность долго спать. Он спит всю зиму, весной, когда зазеленеют травы, байбак выходит из норы и усиленно питается молодой зеленью. Потом наступает жара, травы высыхают, и байбак снова залезает в нору и спит. Спит до осени. Когда пройдут дожди и зазеленеет трава, байбак вторично просыпается и бодрствует до зимы. Наш байбак был ручной, позволял брать себя на руки, гладить его и кормить вкусными вещами. Он любил морковь, печенье, фрукты и молоко. В углу, в сарае с сетчатой дверью, было положено сено; байбак устроил себе там логово и почти все время проводил в спячке.
Один раз моя жена, принеся ему еду, не могла его добудиться. Она подошла к логову и стала трепать его по шкурке и уговаривала проснуться. Байбак выскочил из логова страшно рассерженный. Он встал на задние ноги и свирепо заскрежетал зубами. Он был возмущен до глубины души, и эту обиду он простить не смог. Жена всячески задабривала его, давала самые любимые кушанья, но он на нее бросался, скрежетал зубами и норовил вцепиться в руку. Он не простил ее до конца своей жизни. К другим же был по-прежнему ласков и брал из рук еду.
ЖУЛИК
Я жил на своей даче в Песках. Умер сторож нашего поселка. Жена сторожа собиралась уезжать к родным в свою деревню. У них оставалась в сторожке маленькая собачка по имени Жулик. Вся черная, отдаленно напоминающая таксу, она была на низком ходу с кривыми вывернутыми ножками, да и с мордочки красива не была: у нее выдавалась вперед нижняя челюсть, как у бульдога, однако привлекали необыкновенно умные, карие глаза.
Нам жалко стало собачку, которая оставалась без хозяев, и мы попросили сторожиху привести ее к нам. Она привела Жулика на поводке и привязала на террасе к столбику. Жулик дрожал, отказывался от еды и рычал, когда к нему подходили. Наутро он исчез, поводок был отгрызен. Сторожиха его опять привела и сказала, что к вечеру она уедет. Но Жулик вылез из ошейника и вечером опять убежал. Идти за ним было поздно, и мы решили отложить это до утра.
Утром смотрим — Жулик сидит на террасе и ласково на нас поглядывает. От еды он не отказался. Мы его не привязывали, а он больше от нас не убегал. Он, видимо, прибежал к сторожке, когда там никого уже не было, и пришел обратно туда, куда привела его хозяйка.
Жулик необыкновенно к нам привязался. Он был очень заботливый хозяин, строго следил за порядком в доме. Он не допускал ссор между курами, не раз спасал кур от нападения ястреба, который частенько наведывался к нам на участок. Ястреб не успевал схватить курицу, как Жулик, яростно лая, набрасывался на него. Когда утка с утятами уходила за участок к ручью, который был недалеко от нашего дома, Жулик, если слышал тревожный крик утки, моментально мчался туда и наводил порядок, возможно, он не раз и утят спасал от ястреба. Но не всегда его заботливость была целесообразна. Он, например, оберегал наш участок от ужей, вероятно считая их вредными и ядовитыми. Надо было видеть, с какой яростью он набрасывался на них. Он, бывало, схватит ужа, сильно тряхнет и сейчас же бросит, как бы опасаясь укуса, потом опять начинает трясти и бросать, и так до тех пор, пока уж не будет задушен, а справившись с ним, гордо уходил победителем.
Так же ненавидел он и ежей. Он мог ночь напролет лаять на ежа и в конце концов загрызал. Прибегал весь в крови — и морда и лапы.
Шла война. Случилось так, что жену мою, которая работала в лесном хозяйстве, перевели из Песков лесничим в Надеевское лесничество, километрах в десяти от нашего поселка. Жулик очень любил мою жену и решил с ней не расставаться и переселился туда же. Он ни на шаг не отходил от нее, где бы ей ни приходилось быть. В приемные дни, когда в контору лесничества приходило много народу, он всегда лежал под столом и зорко присматривался к людям. Но вот в контору входил объездчик, дюжий детина в полушубке, с окладистой рыжей бородой, очень хитрый, с вкрадчивой, ласковой речью. Жена его терпеть не могла. Как могла неприязнь хозяйки передаться собаке? Жулик всегда тревожно вскакивал и начинал рычать. Если же объездчик подходил ближе, Жулик начинал нервничать и норовил схватить его за полушубок. С большим трудом жене удавалось его успокоить.
На других людей он не бросался и не рычал.
Несмотря на маленький рост, Жулик был очень отважен. Он не боялся броситься на большую собаку, если считал себя обиженным. Как-то в лесничество за хозяином прибежала большая, похожая на немецкую овчарку собака. Она нашла кость, спрятанную Жуликом в земле про запас. Жулик с яростью бросился на эту громадную собаку, которая не хотела уступить добычу и, огрызаясь, кидалась на Жулика. Но отвага маленького Жулика и натиск его были настолько сильны, что собака уступила и убежала.
Как-то жену мою вызвали в Коломну в лесхоз на совещание. От Надеева до Коломны было километров пятнадцать. Она поехала туда на лошади. Жулика она оставила дома, но он вырвался и догнал ее на дороге.
В Коломне был базарный день, было много народу. Проезжая через базарную площадь, жена вдруг заметила, что Жулика нет. Он, видимо испуганный толпой, отстал и потерял след. Жена остановила лошадь и стала его звать:
— Жулик, Жулик!
Поднялся страшный шум:
— Где, где жулик? Что он украл? Куда побежал?
Жена старалась объяснить, что потерялась собака, но волнение еще долго не унималось и волной катилось по базару.
А Жулик пропал. Грустная, ехала жена обратно, слабо надеясь, что Жулик может быть уже дома. Но и в Надееве его не было.
В ближайший выходной день жена поехала навестить меня в Пески. У ворот с радостным визгом встретил ее Жулик. Как он мог найти дорогу из Коломны в Пески за восемнадцать километров? Он никогда не бегал по этой дороге! Ему перегораживала путь широкая река Москва! Переплыл ли он ее или переехал на пароме? И почему он побежал по незнакомой дороге в Пески, а не в Надеево, дорога куда ему была знакома?
Я страшно волновался, когда увидал прибежавшего Жулика одного, без жены. Он никогда не бегал один. В голову лезли всякие страшные мысли. Жена ездила одна на лошади через лес. Мало ли что могло случиться!
Война кончилась. Жена переехала опять в Пески. Прибежал с ней и Жулик. Занял опять свою прежнюю будочку, возобновил свои старые знакомства, завел новые. Он редко надолго убегал из дому, но знакомства поддерживал. В лесничестве, примерно в километре от нашего дома, через лес, у него была приятельница, которую он изредка навещал. Вот однажды, это было зимой, к вечеру он побежал ее навестить и не вернулся.
Мы искали его и не нашли. А потом узнали, что около нашего поселка появился волк. Волчьи следы были и около нашего дома. Лесник сказал нам, что в лесу нашли остатки черной шерсти и обглоданную волком голову какой-то собаки. Это, конечно, был наш Жулик.
КРЫСА
Наконец она пришла в наш дом. Пришла и поселилась.
До нее в этом доме никогда не было крыс. Крысы любят город, амбары, склады, элеваторы, продуктовые магазины, большие конюшни, птичьи фермы, вообще те места, где много зерна, хлеба, мяса, где можно жить, не заботясь о пище.
А тут небольшой домик в лесу и несколько сарайчиков. Плохо, конечно, но все же можно кое-как устроиться, и крыса поселилась. Когда еще не было этого домика, тут был глухой сосновый бор, а в бору была поляна, поросшая можжевельником, бересклетом, кустами орешника и густым высоким пыреем.