ашей перестали справляться и на помощь вызвали всё того же Андрея и Алексея, человека очень весёлого и неунывающего, бывшего афганца, чтобы те помогли справиться с безумством Гриши. Гриша уже орал про то, что у него чёрный пояс по каратэ, что он уе#ёт всех, кто мешает ему умирать, что осталось уже немного, что в его сердце кровавая рана. «Позовите ко мне эту женщину!» — кричал Гриша — «Позовите! Пусть она видит, что ради неё умирают настоящие мужчины!». Мы решили Гришу вязать. Гриша вязался плохо, но в этот момент наступил апогей. Минуты земной жизни Гриши подошли к концу, и душа его отлетела в рай. Гриша успокоился, закрыл глаза и констатировал: «Я умер». Смерть Гриши стала для нас благословением, потому что мы его благодаря ей удачно связали. Мёртвый связанный Гриша открыл глаза и тихо спросил: «А почему здесь Алексей? Ты тоже умер?». Эта фраза повергла нас в большую радость в связи с воскрешением Гриши.
Закончилось всё плачевно. Гриша через некоторое время сумел распутаться и начал в одних штанах на голое тело бегать по фестивалю и искать свою Анну. Мы вызвали медвытрезвитель, и Гришу увезли, при этом он успел заехать санитару ногой в глаз, за что сам тоже получил от санитара.
Приключения Гриши (по рассказам очевидцев) на этом не закончились. Первое, что он показал врачам в медвытрезвителе, была его колото-ножевая рана, и после вытрезвления Гриша отправился в милицейский обезьянник для выяснения обстоятельств получения травмы. Даже в своих подштанниках Гриша нашёл двадцать баксов, которыми подкупил милиционера, а потом ещё десятку для таксиста. Представьте картину, когда в час ночи мы уже сидим и празднуем тройное лауреатство компании на фестивале (я — как автор-исполнитель, Анна — как композитор, ещё одна девушка — как исполнитель), и вваливается синий и злой Гриша, совершенно трезвый, босой и в одних подштанниках. Его первым вопросом ещё из дверей стал: «Где, бля, мои тапочки?..»
Так что не пейте много. И не к месту.
Байку рассказывал замечательный исполнитель из Фаниполя Андрей Волосевич.
Как-то в 1998 году ехали они весёлой бардовской компанией на фестиваль «Весенний звездоплюй». Фестиваль проводился близ города Марьина Горка, что недалеко от Минска. До станции «Пуховичи» доехали на электричке, а вот последний фестивальный автобус до самого места проведения уже ушёл. Бардов шесть человек, решили вроде парами на попутках добираться. Но тут подвернулся удачный мужик на грузопассажирском автобусике «Мерседес-Бенц». То есть кабина застеклённая, а кузов — глухой, металлический. Ну, чего там бардам, свет включили, сели да поехали. В дороге расчехлили инструменты, едут, поют.
Автобусик останавливается. И тишина, странные звуки, барды уже собрались, а никто не открывает, только возня какая-то мышиная. И тут голос мужика:
— Ребята, вы там посидите немного, у меня замок заело!
Барды спокойны, как слоны, снова достают гитары, сидят, играют. Минут двадцать играют, не меньше.
Раздаётся грохот, лязг, и дверь открывается. Лунный свет, и на пороге — ужасающего вида силуэт — мужик со здоровым топором наперевес. И мрачно так говорит, растягивая слоги:
— Ну… выходите…
Молчание. Все сидят.
— Что же вы… (загробно)
Эти ни живы, ни мертвы.
И тут мужик входит в круг света и широко улыбается:
— Ну, выходите же! Я вон замок топором вырубал, чтобы вас выпустить!
Как от сердца отлегло!..
Замечательная история знакомства руководителя нашего КАП Алексея Нежевца и замечательного человека Володи Зюзина не первый год переходит из уст в уста. Простите, если что, но это вольный пересказ со слов Володи.
Лёша в первый раз приехал на крупный бардовский фестиваль на Украину. Он был одет (лето, 40 градусов в тени) в чёрные джинсы, чёрные ботинки, чёрную рубашку и чёрную куртку. И носки — чёрные. И трусы, наверное, тоже. С собой в рюкзаке у него была палатка 1812 года производства, дедушка Наполеон в наследство оставил: тент и палка-копалка безо всяких крепежей. С этой замечательной экипировкой Лёша заявился к организатору фестиваля и спросил, где тут минчане. Минчане в лице Володи и Егорыча нашлись на окраине фестиваля, и когда в их палатку, где они под сорокаградусной жарой радостно распивали и трындели о жизни, заглянула потная и усталая физиономия Лёши, они немедленно предложили ему выпить. Они же не знали, что для Лёши 100 грамм — смертельная доза. Зимой. А летом — 50. Вторую ошибку совершил сам Лёша. Он попросил их помочь поставить палатку.
Далее пошёл процесс постановки. Палка-копалка была всажена в землю, вокруг неё был посажен Лёша, а над ним началось возведение палатки. С горем пополам конструкция была возведена, и Володя с Егорычем уселись возле исторического наполеоновского сооружения дальше безобразия нарушать и тому подобное. Проходит минут тридцать. Жара 40 градусов. Внутри палатки тихо поджаривается Лёша. Весь в трауре. Двое бухают. Наконец, из палатки вылетает чёрный пиджак, затем чёрная рубашка, штаны… Становится интересно, и тут из палатки последовательно вылетают майка и трусы. Абзац. Лёша остаётся внутри только в чёрных носках и чёрных же туфлях. Классических, с квадратными носами.
Проходит часа два. Володя с Егорычем уже успевают протрезветь, сидят около палатки, едят чего-то. А Лёша спит. И тут пиво (то есть водка) подошла к концу, потянуло на травку. И вот Володя с Егорычем наблюдают картину, как Лёша выползает из палатки и ищет ближайшее дерево или куст. Ничего подобного в пределах видимости не наблюдается, и Лёша принимает сакраментальное решение сделать своё мокрое дело прямо на палатку. Он становится (голый, чёрные туфли и носки) и начинает поливать свой наполеоновский тент.
А слева бегут бегуны. Уж не знаю, пробег это какой или соревнование, но они бегут, красиво, с номерками на груди и на спине, довольные, усталые, поджарые. Они приближаются к стоящему в профиль Лёше слева. И тут Володе приходит в голову страшная вещь: ведь Лёша портит туроборудование!!! Какое бы оно ни было — это всё же святое!!! Володя подходит к Лёше сзади и поворачивает его за плечи НАЛЕВО от палатки. А бегуны бегут. А Лёша работает на благо организма. А бегуны бегут. Бегут-бегут-бегут. Как говорил в фильме «Desperado» Тарантино: «…стакан — конец, стакан — конец…»
Представьте себя на месте бегуна. Вы бежите в толпе собратьев, и тут прямо перед вами появляется совершенно голый мужик в чёрных туфлях, которые держит рукой конец и явно целится жёлтой струйкой прямо в вас. Бегуны с выползающими на лоб глазами обтекают Лёшу и удаляются. Егорыч и Володя дико ржут. Лёша подходит (по-прежнему голый) к костру, садится, ему наливают чуть-чуть, он опохмеляется, затем разговаривает на какие-то темы, об авторской песне, о тяжёлой судьбе Галича. Эти двое ржут при этом, но виду не подают. Наконец, Лёша тоже ощущает, что что-то тут не то. Он смотрит вниз и видит своё состояние. Потом он поднимает глаза и жалобно вопрошает:
— А почему я голый?
Полный абзац.
Есть в Витебске такой поэт — Василий Брус. Интеллигентный и приятный человек, послом работал где-то в Южной Америке, поговорить приятно… Но поэт — весьма сомнительный. В качестве примера брусовский шедевр: «Я с моим отцом дымлю/в дырку на балконе,/я с ним небо делаю/бледно-голубое». Типичный Брус.
Дело было на фестивале «Лицедейство старого города». Не выдающийся в целом фестиваль ознаменовался, тем не менее, очень хорошей и интересной литературной мастерской, в которой принимала участие огромная толпа поэтов и прозаиков, юных и не очень, а в качестве мэтров присутствовали вышеозначенный Брус, поэт Преображенский и блестящий мастер экспромта и остроумец из Гомеля Алексей «Леший» Ильинчик. Мастерские продолжались долго, но вердикт, кто же станет лауреатом, мне ещё Преображенский сообщил шёпотом в середине мастерских. Этой персоной должен был стать я. Ну и прекрасно, суть не в этом.
Поздний вечер. Крыльцо ДК или кинотеатра (не помню), где происходило действо. Я стою и думаю, куда бы дальше отправиться. В любом случае, компания тянет в общагу. И тут из дверей появляется состав мэтров, который где-то уже успел немного бахнуть. Все вроде как по своим группкам растусовываются, и только Брус отделяется от своих и направляется ко мне. Мне уже страшно. Но самое страшное было потом.
Эту сцену наблюдало и запомнило человек 20, присутствующих там. Брус подходит ко мне, обнимает и начинает лобызать. Я от него кое-как отпихнулся, но руку он не отпускает, жмёт. И произносит следующий (примерно) монолог:
— Много лет назад, в 60-е, известный поэт N (хрен его помнит) подошёл ко мне, Брусу, тогда ещё молодому поэту, пожал руку и рассказал эту историю, передавая мне частичку своего таланта. До того, ещё в 30-е известный поэт K точно так же пожал руку поэту N, тогда ещё совсем молодому, рассказал эту историю и передал частичку своего таланта. Точно так же ещё раньше, в 1900-е известный поэт Брюсов пожал руку поэту K, рассказал эту историю и передал частичку своего таланта. В 1870-е Брюсову пожал руку известный поэт Клюев, рассказал эту историю и передал частичку своего таланта…
Мне уже было страшно. Что же за такая загадочная история?..
А Брус не унимался:
— В 1850-е известный поэт Тютчев пожал руку Клюеву, рассказал эту историю и передал частичку своего таланта.
Тут выражение лица Бруса стало совсем торжественным.
— А в 30-х годах 19 века Тютчеву пожал руку сам Александр Сергеевич Пушкин, передавая ему частицу своего гения, именно от него и пошла эта великая традиция.
Глаза Бруса напоминали глаза Элайджи Вуда из фильма про хоббита, когда он ловит падающее на него сверху кольцо.
— И вот теперь, — тут он хотел меня поцеловать, но я увернулся, — МЫ, ОТ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА ДО МЕНЯ, ВАСИЛИЯ БРУСА — передаём тебе частицу НАШЕГО таланта!
Народ сильно ржал. Точнее, давился, потому что ржать было неприлично.