— Что ж, неплохо, — сказал я. — Только немножко длинновато…
— Короткими бывают только случки у грызунов.
— Это тебе лучше знать. Только надо как-нибудь покороче. А тема интересная… Тросо… Педасо… Давай, пиши, Курилка.
Месяц Курилкин ходил просветлённый. Показывал всем свою зелёную тетрадку с двумя заветными словами, смущённо и радостно улыбался, как незазнавшийся Гагарин. Дескать: да, вот так вот, ничего с этим не поделаешь, уж так вышло, коллеги, что это я сделал открытие, а не вы, но надо уметь с достоинством переносить неудачи, а не ревновать к гениальности ближнего.
Когда до защиты диплома оставалось две недели Курилкин приступил к написанию текста. Он писал его несколько дней. Однажды, когда мы сидели у фонтана Дружбы Уродов (так мы называли находящийся напротив нашего здания забетонированный водоем с несколькими ржавыми пипками, сиротски торчащими из воды; бурая влага сочилась из них не больше пяти дней в году), итак, однажды, когда мы сидели у фонтана Дружбы Уродов, Курилкин показал мне текст своего диплома. Текст был следующий (орфографию и пунктуацию я корректирую):
ДИПЛОМ
О словах «trozo» и «pedazo» в испанском языке, которых два, по сравнению с одним русским словом «кусок», как особенность испанского языка.
Как известно, в испанском языке есть два очень необычных слова. Эти слова — «trozo» и «pedazo». Данные слова в испанском языке употребляются в очень интересном значении — «кусок». По-испански можно, например, сказать, «un pedazo de manzana», что по-русски значит «кусок яблока». Но самым увлекательным и поразительным является то, что по-испански можно также сказать не только «un pedazo de manzana», но и «un trozo de manzana», что по-русски будет обратно же переводиться как все тот же пресловутый «кусок яблока». Нетрудно увидеть, что испанский язык поразительно богат и разнообразен в значении «кусок». Русский же язык значительно уступает испанскому языку в значении «кусок». Ведь мы по-русски можем сказать только одну фразу, например; «Петя, дай мне, пожалуйста, кусок яблока». Например, в ситуации, когда говорящий проголодался и хочет есть (по-испански «есть» будет «comer»). А испанский человек (или русский человек, который достаточно хорошо говорит и пишет по-испански) может немного подумать и сразу же сказать две интересные фразы: «Pedro, dame un trozo de manzana por favor» (то есть: «Петя, дай мне, пожалуйста, кусок яблока») и «Pedro, dame un pedazo de manzana por favor» (что значит то же самое значение). Таким образом, у испанского языка значительно больше шансов передать значение «кусок», чем у русского языка, который всё равно великий литературный язык. Думается, что результаты данного диплома могут быть использованы в успешном преподавании испанского языка, для переводчиков (синхронных и простых), а также они будут интересны всем, кто хочет поплотнее сблизиться с испанским языком и познать его интересные тайны.
— Ну как? — спросил Курилка.
— Ничего, — сказал я. — Интересно. Только мало. Тут ведь меньше страницы. А надо штук пятьдесят как минимум.
— Это не проблема, — ответил Сережа, потягиваясь. — Я, кроме яблока, ещё про грушу напишу, про огурец, про виноград… Как, кстати, по-испански виноград? Что-то я забыл. Диплом писал, устал, весь испанский, падла, из головы вылетел.
— Виноград — «uva». Только «кусок винограда» — это как-то… не то что-то…
— Хули там не то! «Pedazo de uva» — и ****ец! — обозлился Курилка. Понятно, что Курилка обозлился: не копай под систему. Тут такая научная перспектива вырисовывается, а ты с какими-то частностями… Крючкотвор.
Но здесь я совершил поступок, в котором раскаиваюсь до сих пор и буду раскаиваться всю жизнь. В жизни я совершил не очень уж и много плохих поступков. Но этот поступок, хотя и задуман был как хороший, благородный, — оказался очень плохим. Он в конечном счете изменил жизнь Курилкина. После моего дурного, омерзительного, тлетворного поступка вся Серёжкина жизнь как-то пошла под откос. Он стал равнодушен к жизни, опустился и т. п.
Дело было так. «Pedazo de uva! — это, конечно, ерунда, — думал я. — Но нельзя ли как-нибудь помочь Курилке?..» И тут меня осенило.
— Слушай, Курилка, — сказал я. — А что ты упёрся, как хрен в штаны, в этот «кусок»?
— А что? — насторожился Сережа.
— А то. Вот ты пишешь в своём… дипломе, что в русском языке есть только одно слово — «кусок». Так?
— Так.
Курилка как-то болезненно улыбался. Но я — чёрствый, чёрствый, чёрствый человек! — этого не заметил:
— Так… Так да не так. Плюнул на пол — дай пятак. Ведь это чушь африканская. Есть ещё… ну там… клок, ломоть, кус… Потом ещё: обрывок, шматок… Осколок… Обломок… Краюха есть!..
— Что же ж теперь… так и говорить: «Дай мне, пожалуйста, краюху яблока?..» — попытался защититься Серёжа. Но видно было, что мысль моя его убила. Если не убила, то смертельно ранила. А я, подлец, упивался победой:
— Что ты прицепился к этому яблоку! — закричал я, отыгрываясь, наверно, за «дурака» и за «кеглю». — Ньютон фигов! По башке тебе этим яблоком дать! Профессор! Ты в словари-то хотя бы смотрел? Тундра! Словари у тебя есть?!.
— Какие словари?.. — пролепетал Курилка, зажмурившись, как будто речь шла не о словарях, а о метастазах.
— Разные! Ты в словари посмотри, колобок в перманенте! Там, небось, и у испанцев, кроме твоих «тросо-педасо», десятка два этих кусков!.. Вот и наберёшь пятьдесят страниц. А то… «кусок винограда», «кусок шоколада»…
То, что происходило с Курилкиным в последующие дни, лучше и не описывать. Весь встрёпанный, бледный, он бродил со своей измызганной, уже не зелёной, а сизой тетрадкой по коридорам и, напряженно вглядываясь в лица однокурсников, бормотал что-то вроде: «Петя, дай мне, пожалуйста, шматок арбуза…» или «Вася, дай мне, пожалуйста, огрызок сигареты…» Безумие было написано на его добром лице.
Почти перед самой защитой диплома после четырёхлетней командировки из Испании вернулся научный руководитель Серёжи Курилкина профессор Изюмов. Просмотрев Серёжин «диплом», профессор пожевал воздух и сказал: «В целом архитектоника вашего научного исследования безупречна. Что же касается истории вопроса и конкретного материала, то, как говорится в народе: „Я не сеял, не пахал — чурку п; полу пихал“. Да-с… Будем работать! Этот „кусок диплома“ надо превратить хоть во что-то дипломаподобное».
Что уж там наработал Изюмов с Курилкиным — я не знаю. Не читал. Времени у них было мало — дней пять. Страшно смотреть было на Курилкина во время его «речи» на защите. А уж слушать его было просто невыносимо. Он бубнил что-то про обломки яблок, про осколки гранат, про ошмётки тряпок… Изюмов сидел красный, а Курилкин стоял сизо-зелёный, как его заповедная тетрадка. Такой ахинеи я больше ни разу в жизни не слышал. Никто в аудитории во время Курилкинской речи не смел поднять глаз. Всем было и стыдно за Курилкина, и жалко его.
Интересно, что и тут Курилка не обошелся без «затеи», без новаторства. Рассказывая о заветном «куске яблока», это полено решило внести, видишь ты, оживление, представить, что называется, «иллюстративный материал». Бубня что-то про свое уже осмердевшее всем «тросо-педасо», он дрожащими руками вынул из кармана настоящее яблоко и кухонный ножик, разрезал яблоко на четыре дольки и, дегенеративно улыбаясь, раздал их членам комиссии. Замечу, что ножик он так и продолжал держать в руке до конца защиты. У членов комиссии были такие лица, как будто им раздают не дольки яблок, а целые лимонки со снятыми предохранителями.
Когда Курилка закончил свою речь (сказав о том, что результаты его исследования помогут всем «поплотнее сблизиться» с испанским языком и «откроют его интересные тайны»), все затихло. Курилка, держа нож в руке, как Раскольников — топор, и продолжая выроженчески улыбаться, попятился в угол.
Стояла болезненная тишина, похожая на стон.
— М-да… — сказал наконец председатель комиссии — Кусочки, понимаешь, клочочки, обрывочки, шматочки… М-да… А что, коллеги, — вдруг оживился он, — в целом-то Сергей Александрович ведь поднял интере-е-еснейший вопрос, а? Интересный, а?.. Ведь интересный вопрос! Всякие там шмотки, обрезки… Обрубки… Огрызки, опять же! А?.. интересно ведь это все, чёрт возьми!
Все оживились… «Интересно!» — раздался радостный крик. По аудитории проползла коллективная улыбка облегчения.
— А!?.. — уже с неподдельным огнем в глазах заговорил председатель комиссии. — Молодец наш Сергей Александрович. Огрызки, понимаешь ты… Кто до Сергея Александровича писал об этих… обмылках всяких, а?! Кто? Никто! А Сергей наш, понимаешь ты, Александрович — смело так, уверенно взял все эти обскрёбки, обсоски, объё… то есть… куски, лоскутки эти в свои сильные, значит, руки и понес, понимаешь ты… к нам сюда. В Московский университет! Вот. И донёс ведь! А? Донёс, бедолага… Ну, конечно, в работе есть много недостатков. Это понятно. У нас у всех есть недостатки! Кто-то там, понимаешь, водку гостям подает… теплую (председатель посмотрел на своего соседа, доцента Недолобова; тот кокетливо опустил глаза), кто-то, понимаешь… ты, с женой развёлся (председатель посмотрел на профессора Изюмова; тот ещё больше побагровел), вот… Кто-то вообще всякой ерундой тут занимается, вместо того, чтобы монографию дописывать (председатель злобно посмотрел на кусок курилкинского яблока перед собой). Но в целом-то, в целом-то… а?!. Ведь молодец наш Сергей Александрович, а? Молодец?!.
— Молодец! — крикнул кто-то хорошо поставленным голосом.
Курилка за свой диплом получил тройку. Это был, конечно, успех. На большее, понятное дело, рассчитывать не приходилось. Но пережитый позор Курилку убил. Он стал печален, задумчив. Вот таким печальным и задумчивым, словно обречённым на несуразную, трагическую судьбу, он и ушёл с моего горизонта. Лет на десять. А тут вдруг объявился вновь. На сочно-кровавом, жизненном, как мясо, «мерседесе», спокойно-уверенный мужчина. Лев. Хозяин жизни. От прежнего «кусковеда» осталась только частица «же». Да и та сменила экспрессию.