Несколько дней, каждый вечер, папа проверял у меня уроки. Мы решали задачи по арифметике про велосипедистов, которые выезжают из разных городов навстречу друг другу и неизвестно в каком месте встретятся.
– Боже мой, – сказал папа. – Как было бы просто, если бы они договорились встретиться в каком-нибудь определённом месте.
После этого я поняла, что папе эти задачи даются тоже не легко.
Время шло. Приближался день маминого приезда. Мы с папой очень волновались, потому что в нашу квартиру было опасно войти. Можно было легко поскользнуться и плюхнуться в какой-нибудь таз с краской. Или совершенно неожиданно на тебя могла свалиться кухонная полка, потому что при окрашивании стен папа расшатал все гвозди. Я уж не говорю о том, что пол у нас от мела был белого цвета и всё пачкалось: стены, двери, ручки дверей, подоконники и окна. И среди всего этого ходили два разноцветных человека – это папа и я. О нашем ремонте уже знали все в моём классе, и папины сотрудники тоже знали.
Когда мы второй раз составили с папой план действий, каждая минута у нас была на заметке. Мы по расписанию вставали, делали зарядку, готовили завтрак, который потом ели вместо обеда и ужина, и занимались ремонтом. Работа сразу пошла быстрее.
– Вот что значит дисциплина! – радовался папа. – Теперь мы всё успеем. Пусть тогда мама скажет, что мы не самостоятельные люди.
Однажды в разгар работы почтальон принёс нам телеграмму.
Папа торопливо разорвал бланк и прочёл:
ВСТРЕЧАЙТЕ ДЕСЯТОГО ШЕСТЬ УТРА ПОЕЗД 22 ВАГОН 4 ЦЕЛУЮ МАМА
– Десятое завтра, а сегодня девятое. Значит, сегодня, это не завтра, – окончательно запутался папа. – Будем работать до утра, устроим аврал.
Папа тяжело вздохнул, и я тоже тяжело вздохнула, или, как говорит наш школьный врач, прочистили лёгкие, только от этого прочищения нам лучше не стало.
«Конечно, – раздумывала я, – попадёт нам от мамы по первое число. Потому что никакого впечатления, когда кругом такая грязь. А разве мы успеем вымыть полы, расставить всю мебель и убрать книги?»
– Так, так… – сказал папа. – Растерялась? Ну-ка, за дело. – Он прошёлся боевой походкой по комнате.
Сколько мы потом работали, я не знаю. Только спина у меня так разболелась, что я думала, что на всю жизнь останусь согнутая.
Я проснулась оттого, что в комнате пахло цветами. Гладиолусы и розы, которые я вчера купила для мамы, стояли на столе. В комнате было чисто, стол накрыт новой скатертью. «Вот папка молодец, – подумала я, – всё успел!»
Я побежала в его комнату. Он мирно спал, как был, в мамином халате.
– Вставай, вставай!
Он осмотрел чисто прибранную комнату, стройные ряды книг на книжных полках, потом как закричит:
– Люда, ты просто молодец!
Я ничего не ответила папе, а подумала, что, может быть, он от усталости всё напутал, и сказала:
– Это не я.
– Тогда, может быть, всё это сделал я?
– Папочка, – пробормотала я, – честное слово, это сделала не я.
– А кто же? – озабоченно спросил папа.
– Не знаю.
Вдруг папа перешёл на зловещий шёпот:
– Люда, здесь кто-то был. Проверь время.
Я набрала по телефону номер и ахнула. Было девять часов утра.
Папа на цыпочках, стараясь не шуметь, направился в кухню, я за ним. Никого.
Потом открыл дверь в мою комнату, остановился, замахал руками и попятился назад.
– Что такое? – У меня от страха зуб на зуб не попадал.
– Там, там… – только и смог ответить папа.
Я осторожно заглянула в свою комнату и увидела в углу мамин чемодан.
Несколько минут мы стояли молча, потом снова заглянули в комнату. Нет, чемодан не пропал.
– Так, так, – сказал папа, – не унывать, не унывать.
Но в это время щёлкнул замок и в дверях появилась мама. Она бросилась нас успокаивать. А папа от волнения вытер лицо платком, которым мы протирали стены, отчего у него по щеке пролегла чёрная борозда.
Мама вздохнула и сказала:
– Наконец я чувствую себя дома!
– Ну вот видишь, как всё хорошо кончилось, – сказал папа.
И я подумала про себя: «Может, мы на самом деле стали самостоятельными?!»
Во всяком случае, я теперь свободно могу вымыть пол, поджарить картошку до хрустения и добраться без приключений в школу.
Сенька
Ночью щенок заскулил. Ему было холодно и неуютно на жесткой подстилке. Он всегда начинал скулить, когда замерзал. И мать прижималась к нему животом. Не открывая глаз, он находил горячий сосок и сосал. В рот ему брызгали острые, сладкие струйки молока, и по всему телу разливалось тепло.
Так было всегда. Но сегодня, сколько щенок ни пищал, сколько ни ворочался, матери он не нашел. И тут он все вспомнил.
Вспомнил, как пришел чужой человек, взял его на руки, долго ласкал, а потом положил за пазуху и унес. На улице щенку стало страшно, и короткий хвостик его мелко-мелко задрожал.
Оттого что щенок вспомнил все это, он заскулил жалобней и протяжней.
Вдруг яркий свет резанул ему глаза. Он увидел девочку, которая стояла над ним. «Что ей надо? – забеспокоился щенок. – Куда еще меня понесут?» Но, прежде чем он так подумал, он уже прижался к ее тонким голым ногам, таким же теплым, как живот матери. Девочка сжала щенка ногами, и тот сразу примолк. Потом она взяла его на руки, погасила свет и унесла к себе в комнату. Она положила его на что-то мягкое, и все стихло. Скоро щенок услышал легкое посапывание, точно дуновение ветерка, в потемках пополз на этот звук и добрался до лица девочки. Та обняла его, а он лизнул ее в нос, уцепился за мочку уха и радостно зачмокал.
Через несколько минут девочка и щенок спали.
Прошли первые месяцы новой жизни. Щенок привык к своему новому дому и забыл старый. Он теперь знал, что в этой квартире, кроме него, живут двое. Один из них говорит громким голосом, и руки у него большие и сильные. Этот голос всегда нужно было слушаться. Другой, тоненький, высокий, принадлежал девочке. Его, наоборот, можно было совсем не слушаться, потому что девочка прощала все. Скоро щенок запомнил, что девочку звали Таней, а человека с громким голосом – папой.
Когда Тани не было дома, а папа произносил ее имя, щенок начинал визжать и поглядывать на дверь. Тогда папа показывал зубы и говорил какие-то слова.
Однажды папа подошел к щенку. Тот перестал шалить, хотя это было ему трудно, и поднял голову. Из всего, что говорил папа, он смог выделить только одно слово: Сенька.
Он бросился бежать, на властный голос крикнул: «Сенька!» – и он вернулся. За это ему дали белый твердый, хрупающий на зубах сладкий камешек. «Вкусно!» – решил щенок и с тех пор всегда откликался, когда его звали Сенькой.
Сенька спал на половичке у Таниной кровати. Утром, когда Таня вставала, он грохал басовитым лаем, то и дело срываясь на унизительный визг, потому что лаять по-настоящему не умел. Таня одевалась, а Сенька крутился возле и мешал. То ботинок утащит, то ленту. Таня вырывала у него свои вещи, а он не отдавал. Ему нравилась эта игра. Потом Таня умывалась и брызгала на Сеньку водой, а он отскакивал и тряс головой, отчего его большие черные уши похлопывали точно бумажные хлопушки.
Но вот Таня уходила, и Сенька оставался один. Сначала скучал, но понемножку привык к тишине. Он принюхивался ко всем углам, добирался до Таниных игрушек, обнюхивал их, как старых добрых знакомых, и укладывался тут же, рядом, поспать.
Самое интересное начиналось с возвращением Тани. Они приступали к обеду: Таня – в столовой, Сенька – в кухне. Но щенок был недисциплинированный и каждую минуту отрывался от обеда. Поест немного и летит в столовую. Посмотрит – Таня на месте, обратно в кухню. Если он не наедался, то начинал колотить лапой по своей алюминиевой тарелке: еще хочу! Сенька настойчиво требовал добавки. Но добавки не полагалось. Аппетит у щенка был отменный, и есть он мог без конца.
После обеда Таня отправлялась со щенком на прогулку. Когда Сенька в первый раз попал на улицу, он растерялся. Дело в том, что у Сеньки была страсть бегать за человечьими ногами. Дома это было просто, а тут вдруг ноги пошли на него со всех сторон. Он храбро попробовал броситься за первыми, но на него наступали вторые, третьи, четвертые, и Сенька окончательно струсил. Он присел, заскулил и уставился на Таню.
«Что это такое?» – спрашивал его взгляд.
– Вот чудак, – сказала Таня, – испугался улицы!
Она погладила Сенькину спину и почесала за ухом. Тот успокоился.
Понемногу Сенькино познание мира расширялось. Он теперь знал, что людей на свете много и не все они одинаковые: у каждого свой запах. Это было немаловажное открытие!
Однажды Сеньку ваял гулять сам папа. Сенька старался вести себя достойно, шел на поводке смирный, не путался под ногами и не тянул вперед. Зато папа волновался: он то и дело одергивал Сеньку, хотя щенок не давал к этому повода.
Они остановились на углу улицы. Сенька затоптался, но потом ему надоело: сколько можно стоять на одном месте? И он слегка потянул поводок, скосив глаза на папу. Папа не обратил на это ровно никакого внимания, не видел скошенных Сенькиных глаз. Он смотрел совсем в другую сторону и улыбался. И тут же к ним подошла высокая женщина. Сеньке ударил в нос резкий запах, тот самый, который в последнее время папа часто приносил с улицы.
Папа разговаривал с женщиной и все время теребил поводок. Сенька тявкнул, чтобы его зря не беспокоили, и принялся изучать женщину: обнюхал узкие носки ее туфель и высокие, тоненькие каблуки.
Женщина нагнулась к Сеньке, что-то сказала ему, но не потрепала по спине, как это делали случайные Сенькины знакомые.
Медленно пошли по улице, потом снова долго стояли и наконец разошлись. Когда вернулись домой, Сенька еще долго фыркал и встряхивал головой, чтобы отделаться от назойливого запаха духов этой женщины.
И вдруг в их квартиру вторгся этот запах. Случилось все так. Папа и Таня куда-то ушли в неурочное время. Сенька не любил, когда они уходили вместе, оставляя его